— Два кофе по-вахтерски! — распахивая дверь в сверкающую кухню, скомандовал он.
Я вдруг почувствовал, что лечу в полном блаженстве, вытянувшись на полке в полный рост, откинув ногами тяжелое одеяло… Тепло? Тепло!
Значит, проводник, когда я его встретил на остановке, ходил не за кормом для кур, а за углем? Замечательно! Тогда лучше так и не просыпаться — сейчас должны начаться приятные сны!
В следующем сне я оказался в красивом магазине игрушек в виде лягушонка, которого все сильнее надували через трубочку.
…Все неумолимо ясно!.. Надо вставать!
Проводник сидел в тамбуре на перевернутом ведре, блаженно щурясь на оранжевый огонь в топке.
— Ну, как? — увидев меня, повернулся он (после взгляда на пламя вряд ли он различал меня).
— Замечательно! — воскликнул я.— А раз уж так… в туалет заодно нельзя сходить?
— Ладно уж! — Он подобрел в тепле.— Только кур не обижай! — он протянул ключ.
— Зачем же мне их обижать?! — искренне воскликнул я.
Я ворвался в туалет. Куры, всполошившись сначала, потом успокоились, расселись, своими бусинками на склоненных головках разглядывая меня. Кем, интересно, я кажусь этим представителям иной, в сущности, цивилизации? Достойно ли я представляю человечество? Не оскорбит ли их жест, который я собираюсь тут сделать?.. Нет. Не оскорбил.
Абсолютно уже счастливый, я забрался к себе на полку, распрямился… Какой же последует сон?.. Солнце поднималось над морем… я летел на курице, приближаясь к нему. Вблизи оно оказалось огромной печкой. Рядом сидел проводник.
— Плохо топить — значит, не уважать свою Галактику! — строго проговорил он, орудуя кочергой.
Тихие радости
— Кто там?
— Я.
— Ты, Николай?
— А кто же еще?
— Действительно, кто же еще может притащиться в такую рань — в выходной, без предварительного звонка!
— Главное — отпуск сегодня начался, а встал все равно — ни свет, ни заря!
— Видимо, должен тебя пожалеть? Ну, ладно — заходи! Только извини — у меня не прибрано!
— Да-а-а… это мягко еще сказано! Что это у тебя?
— А что такого? Один живу!
— А где жена?
— Уехала. На соревнования. По забрасыванию чепцов за мельницу. И дочь там же. В общем — «я дал разъехаться домашним… и даже собственной мамаше».
— Ну — отлично! Тогда, может быть, промочим горло?
— Ну, давай… Но у меня, к сожалению, только безалкогольные, на диких травах — саспареловка, могикановка, оробеловка. Отлично тонизирует!
— …Ну, давай! А пожрать нету?
— Ну, естественно, нету! Откуда? Один живу!.. Можем попробовать вот эти банки пятилитровые сдать, купить на эти деньги чего-нибудь.
— Да не примут, наверное!
— Примут!
— А как нести?
Придумали наконец — надели по две банки пятилитровые на руки, на ноги, по одной — на головы. Медленно, как водолазы, побрели.
В овраге в зарослях боярышника, бересклета, бузины нашли сырой сарайчик — приемный пункт.
— У вас банка на голове с трещиной!
— Где?
— Вот, посмотритесь в зеркало.
— Да-а, действительно! Но остальные хоть примете?
— Примем.
— Ура!
Получили деньги, треснувшую банку оттащили домой, стали собираться.
— Чего такие брюки плохие надел?
— Чтобы отрезать себе пути к наступлению. А то, сам понимаешь!.. А в этих брюках я далеко не уйду. А вечером надо дома быть — статью заканчивать.
— Ясно… А свитер где такой раскопал?
— А что? Разве плох? Двадцать лет уже ношу. Два раза с третьего этажа в нем падал. На двадцатилетие нашей свадьбы жена выплеснула на него красное вино — и хоть бы что, отстирался, выглядит как новенький!
— Ты так считаешь?
— Считаю!
— А зимнюю шапку зачем надел?
— Это раньше, в далекой молодости, я ходил без шапки даже зимой… теперь, из осторожности, хожу в зимней шапке даже летом!
— Ясно… Ну — вперед?
Вышли на улицу.
— Ну… пойдем в гниль-бар? — Николай заносчиво говорит.
— Ты что, сдурел? — Николаю говорю.— Ты знаешь, например, сколько простая спичка там стоит? Четыре рубля!.. Гниль-бар! В каком-нибудь кафе бы подхарчиться — и то хорошо!
Зашли в ближайшее кафе «Шторм». Оно, надо сказать, соответствовало своему названию — посетителей кидало от стены к стене, многие травили.
Скромно сели за крайний столик, долго ждали, пока подойдет официант, но официанты у себя на полубаке вели неторопливую беседу — иногда кто-нибудь из них кинет взгляд в нашу сторону и дальше разговаривает как ни в чем не бывало.
— Что же такое? — Николаю говорю.— Почему же они не видят нас? Может, мы невидимки? Точно!
— А раз мы невидимки,— Николай говорит,— пойдем прямо на кухню, схватим там что-нибудь, когда повар отвернется!
— Правильно!
Схватили по пути вилки, ворвались в кухню, стали терзать куренка на сковороде — и тут все официанты сразу бросаются на нас, приемами самбо выбивают вилки, закручивают руки, куда-то тащат.
— Ну, сейчас мы вам устроим! — с каким-то ликованием один говорит.— Серега, скорей милицию вызывай!
Словно специально этого ждали.
Через минуту уже в зал вбежали два милиционера, вытаскивая револьверы.
— Вот это оперативность! Должен вам заявить, что работой вашей доволен! — милиционерам говорю.
— Пытались куренка утащить! — повар заявляет.— А мы бы потом из-за них план бы не выполнили!
— Мы думали, мы невидимки! — Николай вздохнул.
— Невидимость не освобождает от уголовного наказания! — строго милиционер говорит.— Прошу пройти!
Вывели нас, усадили в машину с маленьким окошечком, повезли.
— Запоминай дорогу! — на всякий случай Николаю сказал.
Высадили нас аккуратно у дверей, отвели к дежурному.
Ни «как поживаете?», ни «здрасьте!» — ничего.
— Фамилия! — сразу же дежурный говорит.
— …Траффолд!
— Грегори!
Поднял наконец-то на нас глаза.
— Ах, вы порезвиться хотите? Ну что ж — поможем! Червяченко, отведи.
Отвел нас Червяченко за железную дверь, замкнул.
— Вот так погуляли! — Николай вздохнул.
Огляделись: тесное помещение, окошечко под потолком, и к тому же — стремянка стоит, банки с краской валяются, стены грязные, осыпающиеся — ремонт.
— Могли хотя бы ремонт к нашему появлению закончить! — Николай говорит.
— Видимо, не рассчитывали так скоро нас увидеть. Ну ничего! Как выберемся отсюда — поднимемся с тобой на Эверест! Вот где чистота! А простор!.. Раз в сто больше обычного пейзажа!
— Ух ты! — воскликнул Николай.
Тут же дверь с лязганьем отворилась.
— Прекратите уханье! — Червяченко говорит.
— Ух ты! — поглядев на него, я не удержался.
— Не успокоились, значит? Пожалуйте на беседу! — Червяченко говорит.
Вышли мы снова в зало.
— Кем работаешь? — глядя на Николая тяжелым взглядом, дежурный спрашивает.
— Аспирант,— Николай отвечает.
— …Не понял! — дежурный говорит.
— Аспирант,— почему-то шепотом Николай произнес.
— Громче говори!
— Слушаюсь! — Николай каблуками прищелкнул.— Аспи-рант, рант, рант, аспи-рант, рант, рант! — печатая шаг, по помещению пошел.
— Стоять! — рявкнул дежурный.
Николай, притопнув, окаменел.
— …А ты кто? — Дежурный повернулся ко мне.
— Аспи-рант, рант, рант! — печатая шаг, я пошел.
— Стоять!
Мы рядом с Николаем застыли.
— Червяченко!
— Есть!
— Что — есть?
— Я!
— Отведи их обратно,— видать, не охладились еще.
— Так точно! — Червяченко говорит.— А ну, пошли!
— Аспирант, рант, рант, аспи-рант, рант, рант! — Дошли с Николаем до нашей двери, резко повернулись, зашли.
— Вот — правильно мы себя ведем! — Николаю говорю.— Начальство порядок любит! Чтобы все четко, организованно — как у нас! Ты заметил — когда мы отвечали ему, у него даже слезинка счастья блеснула?
— А точно — слезинка счастья? Может — просто слезинка? — с некоторым сомнением Николай говорит.
— Точно! — говорю.— Я-то уж знаю, как с начальством себя вести! Ты, я думаю, начальника моего знаешь, Шаповалова? Казалось бы, трудный объект. И ничего! Обошел по всем статьям! Шаповалистей самого Шаповалова стал! Теперь меня уже — неофициально, конечно — все Шаповаловым зовут, а самого Шаповалова — почему-то Ушатов,— видимо, по жене. Вот так вот. А ты говоришь!
— Но тем не менее мы почему-то здесь — в тесном, сыром помещении, а начальство — там!
— А давай, раз уж мы здесь, сделаем тут ремонт! Отлично будет! Гляди — и масляной краски две банки, и олифа, и кисти!.. Вперед?
— Вперед!
Развели краску олифой — олифы не жалели, чтобы был блеск, залезли с двух сторон на стремянку и с любимой песней нашей «Ёлы-палы» начали малевать. Потолок чистым маслом обдали, в стены для колера берлинской лазури добавили — красота!
