— Могу я вам помочь? — спрашивает он с сильным голландским акцентом.
Пытаюсь придумать остроумный ответ, когда чувствую, что кто-то сидит у меня слева. Поворачиваю голову и вижу Джо Кейна, который сидит, заложив руки за голову и водрузив ноги на стол. Он изменился: голова обрита наголо, на нем черная сетчатая майка и кожаные обтягивающие джинсы. Он похож на нечто среднее между буддийским монахом и чайным пакетиком «Тетли». Но он все еще весьма, не на шутку привлекателен. Похож на Юла Бриннера.
— Ну и ну, неужто это моя блудная невеста? — смеется он.
Меня это радует: он шутит, а не злится, не впадает в шок — подумаешь, немножко сарказма. Сарказм я переживу. И как-никак я не ждала, что меня встретят с плакатом «Добро пожаловать домой» и марширующим оркестром.
— Опять ищешь работу? — Ну и ледяной у него тон, прямо как мороженое из морозильника!
Но и я так тоже умею.
— Нет, просто хотела проверить, как там моя золотая рыбка.
В уголках его глаз появляются морщинки.
— Умерла, мне очень жаль. Естественный исход в результате долгой и счастливой жизни. Не правда ли, приятно узнать, что даже золотая рыбка прожила дольше, чем наши отношения?
Я вдруг обрадовалась, что одела траурный наряд. Бедняжка Флиппер.
Тут кто-то кашляет — я же совсем забыла о Хагаре, нордическом боге.
— Купер, это Клаус, мой партнер. Клаус, познакомься с Карли Купер, мастером таинственных исчезновений.
— А, мисс Купер, — произносит Клаус таким голосом, будто ему сразу вдруг все стало ясно. — Наслышан о вас.
У меня такое чувство, что наслушался он не сияющих дифирамбов о моих выдающихся человеческих добродетелях. Оборачиваюсь к Джо:
— Может, пойдем куда-нибудь и поговорим?
— Вряд ли. Каждый раз, когда ты будешь удаляться в туалет, я буду бояться, что ты уже не вернешься.
— Можешь привязать меня за ногу веревочкой.
Он улыбается. Вроде как оттаял малость. Может, все в конце концов обернется не так уж плохо? Только надо держать его подальше от острых предметов.
Оборачиваюсь, чтобы попрощаться с Клаусом, и он что-то бурчит в ответ. У меня воображение разыгралось или он действительно выглядит так, будто хочет выковырить мне глаза мотыгой?
Мы идем в итальянский ресторан через дорогу от клуба. Джо заказывает два бокала вина и чесночные хлебцы — видимо, сегодня мы с ним уже не поцелуемся. Он смотрит на меня, и повисает неловкая тишина. Он явно не собирается облегчать мне жизнь. Я делаю глубокий вдох, зажимаю нос и ныряю.
— Наверное, теперь уже бессмысленно извиняться? — бормочу я.
Секунду он молчит, потом отвечает:
— Да, но ты могла бы объясниться.
Сказать ему, что меня похитили и продали в рабство? Или что я ушиблась головой и пережила полную потерю памяти? Или признаться, что я бесхребетная, как кобра, и добропорядочная, как наемный убийца? Я решаю сказать правду — я была глупой, струсила, сбилась с пути и поступила бессердечно. Я заслуживаю того, чтобы на меня снизошли голод и нашествие саранчи.
— Ты знаешь, что я тебя разыскивал?
— Что?
— Примерно через полгода. Вспомнил, откуда ты родом, и поехал туда, расспросил людей и выяснил, что ты работаешь в ночном клубе.
— Так почему ты со мной не связался?
Я так потрясена, что даже прикосновение перышка способно свалить меня на пол.
— Я приехал в клуб и видел тебя там, но ты металась туда-сюда как ненормальная. В конце вечера хотел поговорить с тобой, но ты сцепилась языками с каким-то здоровенным блондином. Я решил, что лучше мне потихоньку исчезнуть.
У него такой грустный вид. Да чтоб меня молния поразила! Я самый ужасный человек, ступавший на эту землю после Ирода. У меня нет права быть здесь и снова вытаскивать на свет эту историю. Разве недостаточно вреда я уже причинила?
— Джо, извини меня ради бога. Я тебя оставлю.
Я встаю, чтобы уйти и найти сточную канавку, где бы спрятаться. Он хватает меня за руку и сажает обратно за стол:
— Так просто тебе не уйти, Купер. Я хочу узнать, чем ты занималась с тех пор. Хочу знать, что же такое произошло, что ты не смогла ко мне вернуться.
Я слышу в голове одну из поговорок Кэрол: «Назвался каратистом — полезай в драку».
— У тебя много времени?
Он смотрит на часы:
— Неделя примерно есть. — И что-то подсказывает мне, что нужно расположиться поудобнее.
Признаюсь, в какой-то момент я засомневалась: стоит ли выкладывать ему всю правду? Но в чем смысл утаивать? Выражение его лица говорит о том, что он не в восторге, но не думаю, что он будет пытать меня или калечить. Нет, он заслуживает правды, во всех кровавых подробностях. Я рассказываю ему все, что произошло до тех пор, пока я не бросила все и не уехала из Лондона. Я как будто на исповеди. «Благословите меня, святой отец, ибо я грешна, в последний раз исповедовалась семнадцать лет назад, и вообще я мерзкая поганка».
Пару раз он прерывает меня, чтобы кое-что прояснить, но в основном просто слушает. Через два часа у меня заболевает горло, и мне хочется пойти к психиатру.
— Теперь ты хочешь, чтобы я ушла?
Он качает красивой лысой головой. Потом улыбается, почти печально:
— Нет. Видишь ли, мне кажется, что так все и должно было произойти, по злой шутке судьбы.
— О чем это ты?
— Дело в том, что после твоего отъезда моя жизнь сильно изменилась, и эти перемены пошли мне на пользу.
Значит, он закрыл клуб и, наверное, переехал. И что в этом такого полезного?
— Можешь не говорить: ты женат, у тебя шестеро детей и по субботам ты работаешь тренером школьной футбольной команды.
Он смеется:
— Не совсем так, но ты недалека от истины.
Я подзуживаю его, чтобы он рассказал мне свою историю. Очень большая ошибка.
— Когда ты уехала, я все ждал, что ты позвонишь или вернешься. Я был уверен, что ты приедешь. Разве могло быть иначе? Мне казалось, что мы были так счастливы. Но когда ты не вернулась, я стал волноваться, не случилось ли с тобой чего плохого, вот и поехал на твои поиски… — Он презрительно ухмыляется. И я этого заслуживаю. — И конечно, я увидел тебя с…
— Дагом, — подсказываю я. Я в полном проигрыше.
— Да, ты пыталась удалить его внутренности языком.
— Фу! Нокаут!
— Итак, я вернулся в Амстердам и стал работать. Жил в клубе круглосуточно. Работал день и ночь, ходил на вечеринки. Я не спал, много пил и потом решил, что настало время немного поэкспериментировать.
О нет! Он стал наркоманом! Поставил над собой больше экспериментов, чем ученый-исследователь, и стал торчком! Так вот о чем умалчивал Рене. У меня не было слов.
