«В городские сады возвращаются птицы…»
В городские сады возвращаются птицыИ у кактуса сбоку — веселый бутон.Ночью рифмы влетают сквозь черепицы,Разбивают стекло и железобетон.
Млечный путь за окном и бушует, и пенит,Он как с мыльной рекламы, но только живой.Я иду через сон, а подушки — ступени.Через поле постели с короткой травой.
Пусть волокна паркета прохладны и сыры —Я уже задыхаюсь от высоты.Потолок раскрывает четыре квартиры,И на крыше железные тают листы.
Только ночью такой: городской и вешней —Можно видеть от радости и от тоски,Что квартиры похожи совсем на скворешни,А балконы качаются, как гамаки.
Стены — чудо из папиросной бумаги,И шаги по карнизу легки и просты.И у средних оконниц, где в праздники — флаги.Через улицы облаком дышат мосты.
В эту ночь за плечами не чую бессилья:Ходят люди и ангелы общим мостом, —С непривычки сцепляю со встречными крылья,Как на улице девочка первым зонтом.
Черный город в ночное безмолвье знакомей.Отражающий все, как в заливе вода…Посмотри: ведь на мною покинутом домеУ парадного номером служит звезда.
1930
«Как смятенно жизнь глядит навстречу…»
Как смятенно жизнь глядит навстречу,Потому что детство за тобойПоднимает узенькие плечи,Поправляет бантик голубой.Потому что, в пестрые обложкиДетских книг укладывая ложь.Наше счастье со столовой ложкиТы, зажмурясь, торопливо пьешь.И припомнив, как страницы пели:— Ночью все игрушки оживут, —Улетаешь снова из постелиПо ночам на несколько минут. —Чтоб, стучась в потухшие витрины —В ледяной непроходимый лес, —На бумаге глянцевитой стынутьПосреди покинутых чудес.И стыдясь, что у тебя корочеВолосы, чем думал Андерсен, —На листках смешной и взрослый почеркТы стряхнешь испуганно с колен.
1932
ПАРАД ИГРУШЕК
В Нюренберге — парад игрушек.Из заветного склада фабрикТемной ночью в сияньи пушекВыплывает смешной кораблик.Плющ бежит по стенам коврами,В лебедином изгибе крыши. —Вот Щелкунчик идет за вами,Покоренные в сказке мыши.Он, как прежде, смешон и робок,Он — влюбленный и виноватый.Из картонных длинных коробокСалютуют ему солдаты.О, как звонки опять доспехи!Флаги вскинуты над толпою.И Щелкунчик грызет орехиС позолоченной скорлупою.Чтобы видеть парад игрушек —За туманною паутинойВ небе детские стынут души,Как в сочельник перед витриной.И в раскрашенных пестрых толпах,В самой гуще живого роя.Убежавшего с книжной полки.Узнают своего героя.И простершая словно руки(Как когда-то под елкой дома) —После долгой земной разлукиЯ близка ему и знакома.……………………………Только дети вернулись поздно.Слишком много пустых скорлупок.И хрустят, рассыпаясь, звездыУ спасительных белых шлюпок.
СОЧЕЛЬНИК
Падали полки, дрожали двери,Площадь кружилась от урагана —В белый сочельник томились звериЗа занавескою балагана…
Дули мартышки на голые лапы,Ждали вестей с четырех окраин,Клоуны ловко ловили шляпы,И на балкончике стыл хозяин.
Публика нынче в домах за столами.За долгожданной рождественской снедью.Некому, некому, дети, с вамиВыйти на площадь в гости к медведю.
В розовых каплях угасли свечи.Елки теряли покорно сласти.Синие звезды газовой печиПадали жаром в резные ясли.
А в балагане львица-калека.Тесно свернувшись под вой метели,Снова увидела сад ГагенбекаИ купола на дворцах Чинизелли.
1931
ВИФЛЕЕМ
Каждый год в музее городском,Каждый год в одно и то же время,Вспыхивает свет под потолкомЗа стеклом в картонном Вифлееме.
Только серебристый часовщик, Что вытачивал дома и стадо, Видит улыбающийся лик В глубине за снежною оградой.
В залах проверяют сторожаВсе замки и засыпают поздно.— И тогда, беспомощно дрожа,Вспыхнут бертолетовые звезды.
По аллеям, мимо тростника, Охрою покрытые верблюды Снова через годы и века Семенят за путеводным чудом.
В городе угасли фонари.На деревьях стаяли огарки.И во сне доверчиво цариВыбирают лучшие подарки.
И не зная, как доступна цельВ этом доме, в этом переулке,Через настоящую метельПовторяют старые прогулки.
И пускай на целые векаПо дороге снова заблудились,Потому что нет часовщика,И часы в домах остановились.
Все стихи свои перелистав, В облачных горбах с земною кладью, Свой небесный драгоценный сплав Прикрывают бережно тетрадью.
1932
ВЕСЕННЯЯ РАСПРОДАЖА
На учете: поэты и птицы.Спят всю зиму, укутаны ватой.Лишь весной подымает ресницы,Пробуждаясь, последний глашатай.В марте спрос на мечту необъятен.Делят город по спискам на частиИ уже раздают с голубятенВ синих термосах песни и счастье.В полумраке земного гаража —Корабли, оснащенные раем…Люди, люди, у нас распродажа,Мы последние, мы вымираем.Насыщайтесь тоской поскорее,Разбирайте любовь по котомкам,Стройте замки-оранжереиНашим бледным бескрылым потомкам.Чтобы дети узнали от взрослых,Что потеряно некогда ими,Видя птиц, что уже безголосы,И поэтов — глухонемыми…Ставьте радиоусилительНа скворешни и на костелы,И пусть водит по скверу учительВ чинных парах воскресные школы.Пусть, ломая границы тиража,Разлетаются наши сонеты…Души, души, у нас распродажа,Мы последние птицы-поэты.
1931 «Скит». II. 1934
МУЗЕЙ СТИХОВ
Последние года для песен и затей!Как близок срок, когда, почуяв это,Откроют где-нибудь за городом музейПоклонники последнего поэта.
Пивная, ресторан и гладкое шоссе.Фотограф успевает еле-еле…Там в первый год перебывают все —Наверное — весной, наверное — в апреле.
Ты слышишь, сторожа бессмысленно поют,Скандируя неверно строфы,Как был потерян в небесах маршрутПо деревням и от вершин Голгофы.
Все реже светом зданье залито.Взошла трава на лестницу пустую.Пройдут года, и не придет никто,Хоть город подойдет вплотную.
И незаметно сдвинутся векаНад тусклыми зеркальными шкафами.Как выдохлась старинная тоскаПо каталогам с четкими графами!
В музее залы навсегда тихи,Над люстрами вздыхает паутина.Приколоты, как бабочки, стихи,Под каждой строчкой блестки нафталина.
И здесь лежат в заброшенной тиши.Построенной мечтою суеверья,Источенные карандашиИ ржавые расщепленные перья.
Привычно эту рухлядь сторожа,Склонясь в углах от скуки и бессилья,В музее всюду дремлют сторожа,По форме вытянув линяющие крылья.
1929
ВОЗВРАЩЕНИЕ
