Они заснули в ясности, а проснулись во мгле. Это было страшно, все равно что ослепнуть во сне. За ночь туман спустился с холмов. Он был настолько плотным, что реки и деревьев за ней, окутанных его пеленой, совершенно невозможно было разглядеть из лагеря, и только вершины гор виднелись где-то далеко на севере и Арка седла на западе. Тот же лес, что был на юге, из которого они вышли, полностью исчез, как и все, что находилось выше их стоянки. Холмы потонули во мгле, похожие на валы океанических волн они грозились вот-вот рухнуть вниз, погребя всех людей под собой. Только Старый падуб виднелся сквозь мглу, его черный силуэт напоминал замершего в ожидании ворона. Уж не казни ли он ждет, чтобы выклевать глаза мертвецам?
Все то утро разбойники собирали лошадей, которые разбрелись по пастбищам. Сделать это было немногим проще, чем найти иголку в сене: люди не видели дальше вытянутой руки. Но лошадей нужно было собрать во чтобы то ни стало. Все, что им оставалось, — это действовать исключительно на слух. Мираж научил их свисту, на который лошадь не могла не отреагировать. Каждый раз, когда они свистели, какая-нибудь из них, если не сразу несколько, отзывалась ржанием. Люди уходили во тьму и не возвращались, Энни казалось, что мгла пожирает их, а каждый, кто осмелился войти в нее, не найдет дороги назад. Сама девушка осталась в лагере, вместе с ней был Мираж и Джек Решето, а также Беда, привязанная к руке Джека. Даже на сон он не отвязывал ее, но наоборот, добавлял узлов. Кобыла совсем притихла, кажется, она о происходящем знала больше, чем бандиты, и даже Энни. Сколько бы они не старались, костер все никак не хотел разгораться, слишком тяжелым и сырым был воздух. Они позавтракали вяленым мясом, которого Мираж, ежедневно охотясь, заготовил за время пребывания в Лоне столько, что хватило бы им всем на перезимовать и еще бы на полвесны осталось. После завтрака расселись кто куда и даже не говорили, просто чего-то ждали.
Очень скоро разбойники начали свистеть не только для привлечения животных, но и для того, чтобы найти друг друга. Никто не надоумил их обвязаться одной веревкой, и теперь они сами понемногу отчаивались выбраться из мглы. Случалось, звуки шагов раздавались буквально в нескольких метрах от лагеря, их окликали, но люди, кажется, не слышали криков, или это были не люди? Иногда разбойники возвращались, приводили с собой лошадей, куда чаще приходили с пустыми руками и облегченно вздыхали, увидев знакомые лица. Раньше они думали, что чистилище — это бесконечное Ущелье смерти, сейчас они были уверены в том, что в чистилище находятся теперь.
В тот день солнце на небо не вышло. Может, где-то его и видели, но Лоно оно обошло стороной. Тучи сначала были просто белыми, затем стали серыми, потом налились свинцом и почернели. Кроме того, в воздухе очень скоро запахло гарью, но пожара при таких условиях просто быть не могло, сама древесина пропиталась влагой. Казалось, какая-то гигантская фабрика была возведена за ночь на юге специально для того, чтобы испортить им жизнь. Она жгла леса, а производила туман и смог.
Ближе к вечеру в лагере собрались все. Лошади ржали и тревожно озирались, били копытами и пугались каждого шороха. Когда Кавалерия вернулся в лагерь, приведя Бо Джека, а вместе с ней и Даффи притащив за шкирки, никто не задавал вопросов, все поняли сразу, что доходяга пытался сбежать. Его, однако, не тронули за предательство, хотя стоило бы — мысли людей были заняты совсем другим. Даффи же и не думал раскаиваться, только жалел о том, что его поймали и ненавидел не только Кавалерию, но весь мир за это. Маленькие глазки его пылали злобой. Его правая рука была в кармане, пальцы без конца мусолили золотой глаз.
Люди расселись вокруг телеги, оперевшись на нее спинами, и Энни пододвинулась к Кавалерии, позабыв обо всем, что случилось между ними раньше. Теперь она чувствовала от кого разит смертью. Ей для этого не нужно было на человека смотреть, она просто знала, рядом с кем ей надо быть, а от кого стоит держаться подальше, чтобы уцелеть. Энни сидела слева от Кавалерии, положив голову каторжнику на плечо и вцепившись в его руку. Он же, хоть и держал ладонь правой руки на кобуре своего револьвера, впервые за долгое время не был уверен в силе огнестрельного оружия, но точно знал, что сегодня ему придется пустить его в ход. Те же или сходные чувства, наверное, испытывал каждый разбойник в лагере, и потому все сидели с ружьями и винтовками, постоянно проверяя их на готовность.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Мираж был особенно хмур в тот день. Будто мел, мгла выкрасила его лицо в белый, эта бледность явно свидетельствовала об истощении сил. Только девушка, пристально следившая за Миражом, заметила эта. Если и еще кто-то заметил, то не подал виду, очевидно, не связав бледный и болезненный вид Миража с туманом.
Ни разу за день не подул и слабый ветерок, но вечером, когда стемнело и туман превратился в подвижный мрак, — подул сильный. Его порыв пронесся с юга на север, растрепав волосы людей, переполошив их всех и лошадей. Ветер подул так сильно, что телега закачалась. Будто коса мрачного жнеца просвистела над их головами, предупреждая о том, что скоро грядет. Разбойники, к счастью, не были зайцами: ушей ее лезвием никому не отрезало, но все прекрасно понимали, что следующий удар косы, вполне возможно, придется по их шеям.
С первым порывом ветра бандиты бросились проверять оружие, хотя уже десятки раз это делали прежде. Всех успокаивают разные вещи: кто-то бросает монетку, как, например, Мираж, кто-то держит руку возле оружия, как Кавалерия, женщины держатся за своих мужчин, они их якори в этом жестоком и непостоянном мире, Энни же теперь держалась за того, кто, как она считала, мог ее спасти. Она нашла самое безопасное место в этой западне и цеплялась за него изо всех сил. Даффи продолжал мусолить золотой глаз не ради успокоения, а из простой человеческой жадности, уже сейчас она его погубила, уже тогда, когда он осквернил прах мертвого. Беда замерла на своих четырех, ища спокойствия в земле — опоре под ее копытами. Когда Джек нервничал, он ел, сейчас — все тоже вяленное мясо. И Бо, подражая ему (или это Джек подражал своей кляче?) тоже ела — эта лошадь единственная из всех просто дожевывала остатки травы вблизи лагеря. Она, казалось, нисколько не была потревожена происходящим, инстинкты Бо были такими же тупыми, как у мула. Остальные же лошади находились на грани бегства, вовсе не люди удерживали их, а непонимание того, откуда ждать угрозу.
Но не ветер стал всему началом, а то, что последовало за ним. Чтобы зажечь потухший костер, нужно раздуть угли. В костер превратилось все Лоно, какой-то гигант на юге дунул во всю мочь своих легких, насыщая тяжелый воздух низменности кислородом, и множество языков пламени вспыхнуло в одночасье. Они танцевали в тумане грациозно, как змеи под звуки флейты, но единственной музыкой, сопутствовавшей им, были завывания ветра. Сердца же людей трепетали совсем не им в такт, но куда чаще. Ветер рвал мглу в клочья, превращал туман в синеватые лоскуты, которые развеивались легко и просто, как обычный сигаретный дым. Среди прочего разбойники жалели о невыкуренных сигаретах, мысленно с жизнью рассталось большинство из них, но все были готовы пойти на любую меру, чтобы спастись.
Старый падуб вновь вырос из черноты ночи, самый высокий вихрь пламени возник за ним, отбрасывая тень дерева на северо-восток. Лагерь утонул в ней, они все исчезли под его кроной, на контрасте с огнями тьма казалась кромешной. Языки пламени двигались вокруг лагеря, то медленно приближались к людям, то отдалялись от них. Но ни разу они не приблизились настолько, чтобы осажденные ими разбойники могли понять, что они есть. Каждый слышал о болотных огнях, но в Лоне никогда болота не было, тем более его не могло быть там, где огни горели.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Вдруг телега просела в землю колесами, и каждый вскочил на ноги и тут же утонул ими в грязи. Еще секунду назад земля была твердой, и вот теперь она превратилась в жижу. Разбойники пытались высвободить ноги из трясины, но большинство их хаотичных метаний приводило лишь к более глубокому увязанию в ней. Глубже всех погрузился в болото Джек. Он как встал, так земля под ним просела до колена. Отчаянно ржала Беда, даже лошадь Прерикон тонула медленнее Джека, веревка, связывающая их, утаскивала кобылу в болото вслед за ним, обещая узнику разделить одну могилу с надзирателем.
