На живой ноге в бутсе «Адидас»
На живой ноге в бутсе «Адидас»Инвалид по проходу шоркает.А другая нога — что твой карандаш:Одной пишет — другой зачеркивает.Как колоду карт, развернет меха,Заведет гармонь заунывный зык…Не берет уже инвалид верха.Не берет уже инвалид низы.Не болит душа, не болит рукаНажимать на грудь и на клавиши.А болит нога, и болит спина,И хребет болит низко кланяться.Ах, мы выросли до высот стиха —Дорасти бы нам до поэзии…Не берет уже инвалид верха.Не берет уже инвалид низы,Двери сходятся, как два лезвия.Откусила дверь голубой сквозняк.Гомон тамбурный: так и пере-так…И зачем в карман с дыркой лезу я?Только что с меня возьмешь — с дурака?Догоню в другом вагоне старика.Суну мелочь в задрожавший кулак —За поэзию. За все… И за так…
Письма из города. Идиот
У маленькой мамы в прорехе халатаГлядело набухшее нежное тело,Носок бесконечный вязала палата,Стенала — сопела — зубами скрипела.Зачуханный доктор по розовым попкамПохлопывал рожениц в знак одобренья,И в этот же час совершались творенья,И квело вопили творенья.
Детей фасовали по сверткам, по стопкам,И в мир вывозили носами вперед.И был там один, он чуть было не помер,(Не понял, как нужно дышать, но не помер),Потом он смеялся — как льдинка в бокале —А прочие свертки над ним хохотали:Мол, экая штучка, мол, выкинул номер —Не понял, как нужно дышать, но не помер,Не понял, как нужно дышать, идиот.(А он и не понял. И он не поймет).
Он будет глядеть им в лицо — не дыша —В мальчишечьи рты в пузырях и сметанах —О, выдох и вдох — два огромных шиша,Два кукиша, спрятанных в разных карманах,Два страшных обмана… Пульсирует сон,Как выдох и вдох неизвестной причины.И он, не дыша, подглядел, как мужчиныПульсируют мерно в объятиях жен,И как равномерно пульсирует плод,Гудит, наполняясь таинственным соком.На все поглядел он задумчивым оком.И все он оплакал, смешной идиот.
А все потому, что за выдохом — вдох,И вдох утекает в свистящие щели,И шар опадает. И лишь — асфодели,Цикута — амброзия — чертополох…И он в разбеганье вселенских светилУвидел вселенских светил возвращенье.И мир опадает. И только забвенье,Забвенье — молчанье — клубящийся ил…
И он оглядел эту даль, эту ширь,Да, он оглядел и сказал: это плохо!И выдохнул, выдул вселенский пузырь,И честно держал — до последнего вдоха.
Такой вальс
Если б был я большой —Если б в жизни мне так повезло,Я бы мальчиков всех лопоухих собрал под крыло.Я бы девочек всех конопатых собрал под крыло,Чтобы было не скучно им,Чтобы им было тепло…
Всем по миске большой.Всем по кружке большой.А большущую ложку —Девчоночке самой меньшой.
То-то было б мне весело,Если бы подле меня —Вот такая возня!Ах, какая была бы возня…
Если б был я большой —Я бы, прочим моралям назло,Всех бы женщин, еще желторотых, собрал под крыло,Потому что, когда обрывается прошлая нить —Очень нужно любить им…Кого-нибудь нужно любить…
И поэтому ходят они с очень гордым лицом.И поэтому ищут они, чьи бы губы испить.И порхают они горькой стаей потерянных чад.— Чьи мы? Чьи мы? — кричат…Будто чибисы в поле кричат.
В этом мире огромном,Где столько огромных людей,Разничейные женщиныНянчат ничейных детей…И приходят в мой дом — словно ставят судьбу на «зеро»,И растерянно смотрят: вот кресло, вот стол, вот перо…Так растерянно смотрят, что горло по сердце свело —Где, мол, Ваше крыло?Где, мол, теплое Ваше крыло?
Двух женщин я жалею — две сестрицы
Двух женщин я жалею — две сестрицы,Два воздуха, два вдоха, два покоя.Случилось вдруг печальное такое —Две женщины любимые криницы.Случилось вдруг печальное такое.
Две девочки с похожею судьбою —Одна дитя, другая божество.Когда б меня, мой друг, хотя бы двое,Но, брат, меня ни одного.Случилось вдруг печальное такое.
Две женщины, как сложенные крылья,Который год, но более того —Когда б меня, мой друг, хотя б один я,Но, брат, меня ни одного.Случилось вдруг печальное такое.
Глаза сомкну — забудутся — забыться…Забудусь вдруг, а в веки до утра —Стучат «Открой!» — Открою: на ресницах —На левых милосердная сестрица,На правых милосердная сестра.Случилось вдруг печальное такое.
Эрот и Эрато
Не путайте Эрота и Эрато,Лукавого затейливого брата,И глупую, но честную сестру.Не путайте Эрота и Эрато.Не путайте великую игруМечты своей с ничтожностью желаньяЕй обладать. Не сводничай, Эрот!Пусть мимо эта женщина пройдетВ лучах светила, в охре светотени,Пусть лишь мелькнут колени, как форели,Пусть лишь качнутся тяжкие бутоныИсполненной желания груди.Несносная Эрато, уходи!Вослед тебе потянутся свирели,Затеплятся дрожащие фаготы,Туманные гитары задрожат…И пусть дурак, мальчишка, хвостопад,Нам сводный твой подмигивает брат —Ты знай дорогу, что тебе дана:Вдоль длинного и низкого окна,Вдоль улицы. Вот ты еще видна.Вот я могу, на цыпочки привстав,О, боже мой! увидеть на мгновеньеШафранных складок легкое волненье.Вот спутник твой, вцепившийся в рукав,Вновь оглянулся и глядит, глядит,Глядит назад в недоуменье.
Быстрые сны
1.Когда мы все уснули и во снеДруг друга видели, я видел в сновиденье —Та женщина лежала на спинеВ сиротском платье; и в оцепененьеЯ тронул узкую ступню: иди сюда…
Был дом, как жили мы всегда —Глухой подвал, и капала вода.И стены облупились и ступениВели во двор; я женские колениВдруг обнял и сказал: Ты, сирота!Я, видит Бог, не знаю, на черта —Ты снишься, лишняя. Ты — лишняя. Взгляни,Так мирно спят они.
У них сегодня было обрученьеИль что-то наподобие, но в храмМы не ходили, шлялись тут и там,И прочее; взгляни в дверной проем:Мы здесь живем, как водится, втроем.Ты лишняя, и это вне сомненья,И ты случайно вдруг приснилась нам.
И снулый локон сонно теребя,Я вдруг соврал: Ведь я любил тебяТам, наяву — но, видимо, забыл…Снег белым был, а я холодным был.Но я хочу помочь тебе — смотри! —Я руки согреваю изнутри,Я на спину кладу тебе ладонь,Ты слышишь этот бережный огонь?Сквозь этот сон,Сквозь этот чадный дымО, слушай! — мы сейчас взлетим.
И мы взлетели ровно, как всегда,И ровно закатились в никуда,И кувыркнулись с чертовой кровати,Пролили чай, и сели на полу,И спали, хохоча, а те в углуПроснулись и на нас во сне гляделиТак ровно, медленно, так, словно пели.И были взгляды — звуки; и глаза,Встречаясь взглядами — звенели.
2.И дог из дальней комнаты пришел.И видел дог, что это хорошо.
3.А я сказал: Счастливая стезя!Но я сказал: Послушайте, нельзяТак жить на зависть тем, кто чередойСтучится в дверь с очередной бедой.И я сказал: Послушайте! ПоэтДолжно быть, должен жить воследТем, кто идет за ним; народПридет, и что он разберетВ бреду поэтов, медленно бредущихПо снам былых возлюбленных своих,Чтобы утешить их во снах грядущих,Чтоб этот вечный плач утих,Сиротский плач утих?
4.А он сказал: Должно быть, и во снеТы лайб на разухабистой сосне.Ты хочешь быть любезен, аки татьПод Муромом, и чувства пробуждать.И он сказал: Мы бяше не водаВ разливе сглаза кровного народа,И пашалык гугнивого уродаНам паче чаянья — и это навсегда! —Она — и я — и мы — все ты! И кодаВсе об одном — о собственном сиротстве.Мы, доки, буки веди два аза,Мы, буки, веди, брат, но в первородстве —Из нам и них туку наста песотстве.И «домелю э ба иён» песотстве —Слеза… Твоя сиротская слеза…
5.Мы веди буки, брат, но в первородстве —Твоя сиротская слеза.
Лодка
