Похоже, он прекратился раньше, возможно, пока она слушала радио или чуть позже. Обескураженная странными переменами в своих ощущениях, Рада замерла, вслушиваясь в себя, и вздрогнула, услышав резкий автомобильный гудок.
Фуры гудели иначе. Нет, это были не фуры, и всё-таки кто-то прибыл к воротам поселения сейчас, после первого колокола. Изнывая от любопытства, Рада прокралась к выходу из огорода и к своему безграничному удовольствию увидела спину уходящего к воротам дозорного. Никем не замеченная, она покинула уголок цветущей зелени и вновь оказалась в кольце тяжёлых бетонных стен.
Стараясь держаться тени и избегать окон, старшая дочь Беляевых направилась к воротам, петляя по узким извилистым улочкам. У поселения не было плана. Дома возводились стихийно, особенно в первое время, и построенные до Разлома здания давно потерялись среди возведённых позже, потонули в многочисленных надстройках. Поселение выросло с тех пор, как были поставлены стены, а места больше не стало, и теперь Рада пробиралась по сумрачным улочкам, сжимаясь под взглядами светящихся окон. Одна из дверей резко распахнулась, выпуская спешащего хозяина дома, и старшая дочь Беляевых чудом успела юркнуть в узкую щель между домами. На неё немедленно что-то посыпалось: то ли сажа, то ли сухая грязь. Рада тихо ругнулась: теперь к дырке в штанах добавилось ещё и это.
Добраться до площадки перед воротами удалось только ко второму удару колокола. Калитка была открыта, вокруг неё толпились люди. Среди них оказалось достаточно много сотрудников СОБа — видимо, тех, кто сегодня был на ночном дежурстве, — но, кажется, никто из них даже не собирался выхватывать книгу. Безопасники не ожидали проблем, калитка была открыта, но внутрь, вроде бы, никто не входил. Или входили, но медленно? Хотелось подойти поближе, но нежелание быть увиденной перевешивало.
Забившись в укромный уголок за крыльцом лечебницы, Рада разглядывала площадь, пока у ворот не началось движение и воздух не рассёк командирский голос Павла Михайловича. Старшая дочь Беляевых с облегчением выдохнула. Старый Пёс здесь, значит, по крайней мере поисковые отряды вернулись.
Нашли ли они то, что искали? Что за странный автомобильный гудок это был? Вопросы требовали ответов, а тревожный голосок в голове требовал немедленно убраться от площади, с которой вот-вот хлынут по домам успокоенные люди. Наверняка успокоенные — доносящийся до Рады гул не казался особенно тревожным, как, впрочем, и радостным.
Ничего, узнать подробности можно и завтра. Или даже сегодня, если кто-нибудь из семьи тоже выходил узнать, что случилось. Опускающийся сумрак съедал фигуры толпящихся у ворот людей, и девушка, смирившись с необходимостью отступления, крадучись двинулась в сторону дома.
Когда-то давно дом Беляевых был покрыт тёмно-зелёной краской, но она выцвела и облупилась. Надстроенные позже второй этаж и чердак, которые вовсе никто не пытался красить, казались куда симпатичнее. Да и вообще, по мнению Рады, на фоне окружающих их дом выглядел весьма достойно.
Окна уже накрепко заперли изнутри, но когда Рада, перескочив через обе ступеньки крыльца, потянула дверь на себя, та послушно открылась.
Оказавшись в непроглядной темноте прихожей, Рада ненадолго зажмурилась, веря, что это поможет её глазам привыкнуть быстрее. Из-за занавески, отделяющей главную комнату от прихожей, пробивался тусклый свет бабулиной лампы, горевшей до тех пор, пока последний из семейства Беляевых не отправится спать.
— Я дома! — Она повысила голос, надеясь, что её услышат только те, кто ещё не отправился спать.
— Да неужели, — отозвалась бабуля. — И что же, целая?
— Почти, — не вдаваясь в подробности, отозвалась Рада. — Жить можно. Все дома?
— Давно уж, — фыркнула всё ещё невидимая за занавеской бабуля. Скрипнуло кресло. — Родители спят уже, Лена тоже. Запирай.
— А может, ты?
— Заставляешь бабку бегать? Сама запирай, чай не безрукая.
Рада поморщилась, опасливо вглядевшись в темноту прихожей. Её глаза уже достаточно привыкли, чтобы она могла различить печать, краской написанную на двери. Общая форма — квадрат, символизирует границу. Многократно перечёркнутые линии в центре — запрет. Это Рада выучила ещё в школе, но остальные составляющие рисунка ничего ей не говорили. Впрочем, чтобы активировать печать, не нужно знать, что она означает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пальцы коснулись рисунка. Прикрыв глаза, Рада сосредоточилась, направляя в печать силу. В школе учили, что в этот момент она должна почувствовать поток, струящийся через её тело, но Рада никогда не ощущала ничего интереснее лёгкого покалывания на кончиках пальцев. На одну короткую секунду ей показалось, что печать потеплела, — это сработали чары — и девушка опустила руку. Щели между дверью и стенами дома пропали.
Несколько раз осторожно толкнув дверь и убедившись, что открываться она не спешит, Рада проскользнула в главную комнату. После темноты прихожей здесь казалось совсем светло.
— Справилась?
Бабуля смотрела на непутёвую внучку из своего кресла, склонив голову на бок. Обрамлённые добрыми морщинками, её глаза были светлыми, чистыми и молодыми.
— Если нас кто-нибудь сожрёт из-за того, что я облажалась, я не виновата, — буркнула старшая дочь Беляевых.
— Созлут! — жизнерадостно отозвался из-под стола тонкий детский голосок. В свете лампы пламенем вспыхнули рыжие кудри высунувшейся из укрытия Кати, которая, уставившись на старшую-старшую сестру, провозгласила: — Кикимолы созлут!
Рада демонстративно всплеснула руками и улыбнулась. Не улыбаться, глядя на Катёнка, было невозможно.
— И ты туда же, мелочь? — Она присела возле стола. — Что ты тут, в дозоре сидишь? Караулишь?
— Калаулю, — серьёзно подтвердила трёхлетняя дозорная и тут же радостно взвизгнула: — Калаулю кикимолу!
Димка любил шутить, что Катю можно держать вместо собаки: бегает на четвереньках, лает громко, по возможности кусается. Безмерно обожающая младшую-младшую сестру Рада в ответ называла Диму лешим. Её долговязый братец мог замирать и часами стоять неподвижно, глядя в пустоту. Если бы птица свила гнездо в его тёмных кудрявых волосах или белка перепутала его постоянно приоткрытый рот с дуплом, никто бы не удивился.
На такие утверждения Димка обижался. Зануда, с чувством юмора у него всегда было не очень. Прошла всего неделя с тех пор, как он уехал, а Рада уже скучала. Увы, её брат пожелал учиться, и вся семья с радостью приняла его решение. Пятнадцатилетнего Димку увезли в старшую школу, и теперь он видел на одно поселение больше, чем его старшая сестра. Может быть, он даже не вернётся назад, захочет остаться там, где больше людей и возможностей. Один за другим названный и родной братья Рады покинули дом, и вид опустевших стульев за обеденным столом заставлял сердце запертой в поселении девушки болезненно сжиматься.
Рада покосилась на крепкий обеденный стол, застеленный широкой кружевной салфеткой. Во время еды салфетку убирали и складывали на бабулино кресло; если нужно, приносили сверху запасные стулья, и комната с её маленьким, занавешенным кружевной занавеской окошком наполнялась запахом еды. Готовила обычно мама, иногда — Лена. Комната умещала в себе кухню, столовую и гостиную, и когда-то восемь человек, считая тогда ещё безымянную крошку Катёнка, умещались здесь с трудом. Теперь всё изменилось.
Конечно, Димка вернётся зимой, на каникулах. С Максом всё было сложнее. Он иногда заезжал ненадолго, и никто не мог знать наверняка, когда его ждать и стоит ли ждать вообще. Прошло уже четыре месяца с тех пор, как Макс последний раз давал о себе знать.
— Поисковые отряды вернулись, — сообщила Рада, направляясь к кухонной раковине, чтобы умыться.
— Ну и прекрасно. — Бабуля не пыталась скрыть облегчение. — Нашли?
— Не знаю, я к ним не подходила.
— Ты? Не подходила? Это как же до такого дошло?
— Да вот… — Объяснять не хотелось. Зато в сердце вдруг ярким пламенем вспыхнуло другое желание, и Рада, поддавшись ему, подтащила табуретку к бабулиному креслу, устроилась на ней, жалобно посмотрела в добрые глаза и спросила: — Ба, а если бы ты была главой поисковой группы и могла взять меня с собой под свою ответственность, ты бы взяла?
