Уже позже, намного позже, когда уставшие и оголодавшие беженцы — все, кто остался из табора, расположились от бессилия на привале в лесу, встретились с другими беглецами из соседнего селения. Там, под покровом ночи, спрятавшись от людских глаз, выжившие из двух общин поняли, что же с ними произошло. А случилось следующее: соседнему феодалу приглянулись земли, на которых по какой-то роковой случайности решил обустроиться табор Бахтало. Падкий на чужое добро сосед, не придумал ничего лучше, чем устроить крестьянский бунт и под “шумок” захватить себе богатые пахотные земли.
Потягивая из фляг крепкую наливку и покуривая, мужчины сошлись на том, что давненько не было в их краях распрей за землю между феодалами-соседями. Раздобрели цыгане от осёдлой жизни: имуществом обзавелись, построили кузню, целый табун развели на производство… И настолько увлеклись своей тихой спокойной жизнью, что не обратили внимания на скопившуюся вокруг них зависть и ненависть.
Да и кто сейчас скажет наверняка, что стало причиной ненависти? Возможно кто-то услышал проповедь юродивого-кликуши, кричавшего постукивая о камни своей палкой с бубенцами, что болезнь страшная пришла в их края и выкосила много деревень и городов. И мёртвые на улицах падают, не дойдя до крыльца дома, что люди сами себе могилу копают и в нее укладываются, потому что выкопать ее будет некому. И что виной всему “люди темные, судьбу ведающие”. Ведь это они — черноглазые, колодцы отравили и болезнь на многие дни пути вокруг наслали! И если не выгнать их, то и здесь начнется “мор страшный, чёрный”.
К такому выводу и пришли мужчины: засланные соседом-феодалом люди разнесли страшные новости по всем питейным заведениям, клич кинули, а там уже и простые крестьяне схватились за оружие и пошли гнать тех, кому завидовали. Обсудили они свою нелегкую судьбу и решили объединиться, признав Бахтало своим баро…
Бахтало устало смахнул пот с морщинистого лба. С той встречи в лесу прошло почти восемь лун. Восемь долгих лун, с тех пор как они сбежали из ставшего ненавистным местечка на берегу Савы, утонувшего в волнах междоусобной распри. Позади осталась в луже крови его красавица-жена Зора, где-то там далеко остались и другие соплеменники: утопленные в реке, повешенные, до смерти забитые камнями… Хорошо, что дочь — милая сердцу Каце, осталась жива, осталась с ним.
О, боги, как она похожа на свою мать в её возрасте! Но, хватит об этом, надо продолжать путь.
Вчера им повезло: они попали на базар и сумели заработать немного денег. Конечно, в лучшие времена денег было бы намного больше, но он не мог винить женщин за то, что в их танцах нет былого огня, а песни больше напоминают похоронные… Что говорить о слабых женщинах, если оставшиеся в живых мужчины в основном безбородые юнцы и старики, такие как он сам, которым-то и подковы лошадям сменить трудно, не говоря уже про сложную ковку…
Всего несколько лет назад Бахтало встретил свою сороковую осень, но его голова уже была полностью седа, да и глаз стал не так зорок… А ведь ещё не так давно, он подтянутый, молодой и полный сил, любовался, потягивая трубку, как улыбается ему своей зажигательной белозубой улыбкой Зора, танцующая под звук бубна, слышал смех Каце и далекую песню… или это был плач? Плач?
***
— Ты слышишь, баро? — Прервал воспоминания, подъехавший на вороном коне Ило, — Что это?
Принявший на себя роль вожака Бахтало, жестом приказал остановиться. Когда смолкли скрипы колес и конский топот, плач стал более отчётливым. Боясь нарушить тишину, он указал пальцем на Ило и еще одного молодого парня, кажется Годявира, и махнул рукой в сторону раздающихся звуков. Из-за пологов кибиток выглянули удивлённые женские лица. Бахтало сделал им знак молчать.
Парни спешились и, раздвигая налитые зерном колосья, разошлись по полю. Через некоторое время раздался клич:
— Эгей, сюда!
— Пойди посмотри, Каце, что там, возьми с собой ещё кого-нибудь из женщин, может нужна помощь.
Девушка выбрала в качестве помощницы знахарку Гюли. Вместе с Гюли, Каце пошла на зов мужчин. Некоторое время спустя в таборе услышали отдалённые женские вскрики. Все напряглись, ожидая худшего. Мужчины, покрепче сжали свои ножи.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Ещё некоторое время спустя, ушедшие вернулись в табор. На руках Каце держала белокурую девочку лет трёх, может чуть старше, может младше. По внешнему виду и зарёванным глазам, определить точный возраст было невозможно. Каце безуспешно пыталась успокоить девочку, но малышка плакала навзрыд. В глазах людей читалось удивление, недоумение и любопытство… Все окружили найдёныша и хотели узнать, что увидели Годявир и Гюли, но… слов практически не было слышно из-за плача белокурой девочки.
— Каце, умой её, и дай пить, — несколько резковато и строго, сказал подошедший Бахтало.
Каце ушла к девочкой на руках к своей кибитке.
Первым начал говорить Годявир:
— Я пошел на плач и увидел в поле мёртвую женщину, а возле женщины сидела и плакала девочка…
— Ой, нене, какая лютая смерть, — перебила причитаниями Гюли, — всё тело бедняжки было исколото, а лицо… Ой, нене… — всхлипнула Гюлю и утерла глаза граем головного платка… Все затаив дыхание ждали, когда Гюли успокоится и продолжит рассказ, — лицо изувечено страшно… И кровь, везде кровь… Да покарают боги, тех, кто сотворил такое с молодой женщиной… Ой, горе! Какая страшная смерть постигла бедняжку!
Женщины окружили Гюли, а мужчины собрались группой возле Бахтало.
— Что делать, баро? Разве можно оставить мёртвую просто так, на земле?
— Да, ты прав, — согласился Бахтало, — надо упокоить дух женщины… Вот только незадача, мы не знаем её веры.
— Да, какая, разница, какой она была веры? — В сердцах воскликнул кто-то из молодых цыган, — Разве ты, баро, сможешь спать спокойно, зная, что она лежит тут, одна, оставленная на растерзание стервятников?
— Ты прав, — снова согласился Бахтало, закуривая трубку, — ни я, и никто из нас не сможет спать спокойно, оставь мы мёртвую здесь. — Мы нашли её, и отныне будем считать, что умершая была одна из нас. И девочка будет одной из нас!
Бахтало жестом позвал женщин, объяснил, что они с мужчинами решили похоронить женщину, как одну из них. И хотя провести отпевание было некому, они решили сами прочитать над ней молитву, ведь Бог всегда с ними, он услышит и простит их, зная, что они не виновны в той ситуации, в которой оказались. А сейчас женщинам нужно было как можно быстрее собраться и подготовить найденную женщину к похоронам.
Женщины засуетились, разбежались по кибиткам в поисках воды для обмывания тела и хоть какой-то уцелевшей ткани для савана. В обряде не принимала участие только Каце, которой, наконец, удалось успокоить малышку. Девочка попила, и даже немного поела и теперь спала на руках Каце, всхлипывая и вздрагивая во сне.
Собрав, насколько, это было возможно в условиях их беглой жизни, нехитрые тряпицы и немного воды, женщины приступили к обмыванию. Гюли затянула похоронную песню. Женщины подхватили мотив.
— Ой, смотрите-ка, у нее амулет! — Воскликнула одна из женщин, приподнимая из-за выреза вышитой белой сорочки шнурок, на котором блеснула металлом подвеска — шестиконечная звезда неправильной формы.
Женщины собрались вместе, чтобы рассмотреть загадочный амулет: наложенные друг на друга, большой и малый треугольники создавали неправильную шестиконечную звезду, в которую был вписан круг, с выгравированными на нем символами. Женщины не видели такого ни разу. Даже старая Гюли, слывущая знахаркой, недоумённо взяла в руки подвеску:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Красивый амулет и сильный… Но я такого не видела раньше. — Покачивая головой сказала Гюли и снова смахнула слезу, — Кто же эти звери, от которых даже такой сильный амулет не спас? За что они так, бедняжку-то убили?
Весь табор стоял над наспех выкопанной могилой на краю дороги. Женщины пели погребальную песню. Мужчины опустили в свежую могилу труп убитой женщины и забросали землей. Среди погребальной процессии стояла и Каце с девочкой на руках. Малышка больше не плакала.
