Пролог. Дар старой цыганки
Всё началось с того, что перед сном у Веры сильно разболелся живот. Мама дала Вере обезболивающую таблетку. К утру Вере стало хуже: поднялась температура, живот болел очень сильно, а из-за рвоты Вера не могла ни есть, ни даже пить воду. Мама позвонила в поликлинику и вызвала участкового врача. Потом мама позвонила на работу и сказала, что сегодня на работу не выйдет.
Пока Вера лежала в своей кровати, скорчившись от боли и ждала прихода педиатра, мама позвонила в школу предупредить о болезни Веры. Потом мама звонила своей сестре тёте Ире, подруге Аллочке, бабушке Веры — маминой маме и, кажется, кому-то ещё. Всем мама рассказывала о симптомах Веры и спрашивала совет. С каждым последующим звонком мама, почему-то становилась раздражённой и нервной.
Участковый врач пришёл уже после обеда. Мама встретила педиатра в штыки и с явной издёвкой спросила:
— Вы на вызов из Москвы на велосипеде ехали? Уже полдня ждём!
Врач в ответ букнул что-то о том, что вызовов много, а он один на весь большой участок, и прошёл к постели Веры. Послушал стетоскопом грудь и спину, нацарапал что-то в медицинской карточке и сообщил, что “лёгкие и бронхи чистые”.
От этих слов мама вскипела:
— Вы, вообще, смотрели причину вызова? Я ясно сказала по телефону, что у девочки острые боли в животе и рвота? Причём тут лёгкие?
— А, в животе… — равнодушно сказал педиатр, и пошёл в выходу, — так тут всё понятно: школа началась, девочка ваша, — врач по особенному выделил “ваша”, — от школы отлынивает. Клизму поставьте и дайте обезболивающее.
— “Наша” девочка, — мама тоже сделала акцент на слове “наша”, — отличница и активистка класса. А вы… — мама искала слова, как можно было бы охарактеризовать участкового так, чтобы не ругаться при Вере неприличными словами, — Вы просто бездушный дилетант! Я на вас жалобу напишу!
— Пишите, — равнодушно сказал врач и вышел из квартиры, хлопнув дверью.
Мама Веры продолжала метать молнии и тихо ругаться в сторону ушедшего врача: “придурок… коновал… козёл…”
Вера молча наблюдала, не понимая, что именно так сильно разозлило маму. В какой-то момент мама решительно посмотрела на Веру:
— Собирайся, мы сами поедем в “нормальную” больницу, где есть “нормальные” врачи, а не такие… — мама кивнула в сторону двери, через которую вышел участковый, — придурки-недоучки…
В больницу мама с Верой приехали на такси. Мама осталась в приёмном отделении, а Веру медсестра сначала отвела на анализы, а потом усадила ждать результатов на стуле в этом пустом коридоре.
Вот так тёплым сентябрьским днём Вера и оказалась в больнице. Через месяц ей должно было исполниться девять лет. Вере уже хотелось быть старше, ведь день рождения всего через месяц, но медсестра не хотела слушать и в медицинской карте написала: "девочка, восемь лет, подозрение на острый аппендицит".
Вера не знала, что такое "острый аппендицит", но уже представляла, как вернувшись в школу с гордостью заявит одноклассникам: "Я лежала в больнице и у меня был аппендицит". В их классе ни у кого такого не было, поэтому внимание к персоне Веры и зависть одноклассников — гарантированы.
Мечты Веры о триумфальном возвращении в школу прервала медсестра, как вихрь пронёсшаяся с анализами. В глазах медсестры невооруженным глазом было заметно серьёзное беспокойство:
— Гурам Леванович! Гурам Леванович! Срочный анализ из лаборатории!
Из кабинета вышел коренастый доктор в зелёном медицинском костюме.
— Чито там? — С ярко выраженным кавказским акцентом громко спросил доктор. Медсестра протянула ему результаты анализов и кивнула в сторону Веры.
На всякий случай Вера оглянулась по сторонам и убедилась, что встревоженный взгляд и кивок медсестры были в её сторону — в этой части длинного коридора она была одна, не считая медсестры, методично заполняющей медицинскую карту. Но, вряд ли полученные анализы относились к медсестре. Тем более коренастый доктор направился к Вере. Когда доктор подошёл вплотную Вера рассмотрела большой нос доктора, широкие чёрные брови, тёмные, почти чёрные глаза и… огромные руки, покрытые почти до самых ногтей густыми тёмными волосами. В первую минуту Вера не на шутку испугалась доктора. Заметив страх в глазах девочки, "мохнатый" доктор улыбнулся и… произошло чудо: в его глазах блеснули хитрые и добрые искорки:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Нэ баись, дэтка, всо харашо. — И крикнул куда-то в сторону, — апэрационную, срочна! — И снова, с улыбкой к Вере, — твая мама здэс?
— Да, мы с мамой приехали.
— Пять мынут, с мамай пагавари. Пэрэдай мама: доктор сказал, всё харашо.
— Да, хорошо, — согласилась Вера.
Через минуту в сопровождении медсестры появилась мама со слезами на глазах.
— Мама, — поспешила успокоить маму Вера, — доктор просил передать, что всё будет хорошо.
— Ничего не бойся, Верочка, — сквозь слёзы говорила мама, — мне сказали, что Гурам Леванович очень опытный хирург, один из лучших в области.
— А я и не боюсь, — гордо сказала Вера, искренне не понимая, почему мама плачет.
— Вера? — Переспросила медсестра, подкатив к Вере громко дребезжащую каталку, — Пора.
Две медсестры ловко подхватили Веру, уложили на каталку и куда-то повезли. Краем глаза Вера видела, как оставшаяся медсестра капает в стакан капли и протягивает маме.
Лифт, ещё один коридор, двери, показавшиеся маленькой Вере лежащей на каталке, просто огромными. И вот Веру привезли в большую палату с высоким потолком и огромной лампой на нем, состоящей, как подсолнух, из более маленьких ламп.
— Сколько ты весишь, девочка? — Вера перестала разглядывать всё вокруг и посмотрела на говорящего. Из-за медицинского колпака и маски, почти полностью закрывающей лицо, Вера даже не поняла сразу: спрашивает дядя или тётя.
— Сколько ты весишь, знаешь? — Переспросил кто-то за маской.
— Не знаю. — Вере почему-то стало грустно и обидно, что она не знала такую, как оказалось, важную вещь.
— Гурам Леванович, что делать? Взвешивать и терять время?
К каталке подошёл знакомый коренастый силуэт, над маской которого Вера узнала густые брови и тёмные глаза Гурама Левановича. Одной рукой Гурам Леванович подхватил Веру под затылок, второй — под колени и слегка приподнял:
— Двадцать, плюс-мынус кыло, — вынес вердикт Гурам Леванович и отвернулся.
Через минуту Вера почувствовала укол в вену, чьи-то руки наложили на нос и рот Веры маску… Голова стала лёгкой, голоса далёкими и глухими. Сквозь наваливающуюся пелену сна Веры услышала далёкий голос Гурама Левановича:
— Дыши, раз-два… раз-два. Как шарык ваздушный дуть…
И наступила полная темнота.
Вдруг темноту прорезал яркий луч ослепительного света и Вера полетела по длинному светлому коридору. Казалось что она летит по спирали, или по кругу, потому что светлый коридор всё время уводил куда-то в сторону и вверх, так что не было видно ни начала, ни конца. Было легко, спокойно и… свободно. Вера никогда не летала на самолёте, но лететь по коридору полному света и тепла было очень приятно…
Внезапно Веру кто-то дёрнул в сторону и… вниз. И Вера оказалась в тёмном мрачном коридоре, напомнившей ей катакомбы Инкермана*, куда они в прошлом году ездили на экскурсию с папой и двоюродным братом Ростиком.
Вере стало страшно.
— Не бойся, — произнёс приятный мужской голос, вспыхнувшая спичка лизнула фитиль свечи и осветила лицо говорящего. Перед Верой стоял цыган. Обычный цыган, в яркой красной шёлковой рубахе, с копной блестящих чёрных волос и золотой серьгой-кольцом в ухе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Иди за мной, — сказал цыган Вере, — она умирает, просила привести тебя.
Вере очень хотелось задать много вопросов, но почему-то она не смогла произнести ни слова, поэтому просто молча пошла за цыганом. В конце мрачного коридора оказалась старая деревянная дверь. Цыган со скрипом потянул на себя створку и пропустил Веру вперёд. Перед ними на кровати лежала старая женщина.
