и таких, за которые вы можете упрекнуть себя?
— Я себя — нет.
— …Другие — возможно. Так можно вас понять?
Пауза.
— Пожалуй, — говорит Гнедаш.
— Добрались… Ну, да чтоб не крутить вам голову, скажу откровенно: подполковник Михеев рассказал нам о ваших беседах с ним.
Гнедаш молчит. Удивляться словам майора — наивно. Недоумевать? А чему? Раз уж майор начал, значит, продолжит, объяснит.
«Он хорошо владеет собой», — замечает майор про себя.
— Что ж… у вас такая профессия, что вам должно быть известно все, — говорит капитан.
— И вы не раскаиваетесь в своей откровенности?
И снова Гнедаш отвечает не вдруг, а после некоторого раздумья:
— Раскаиваться можно в чем-то дурном.
«Он должен был бы добавить: «…а наши беседы носили вполне лояльный характер…» — размышляет майор, — впрочем, это было бы уже оправданием себя. А он, очевидно, считает, что оправдываться ему не в чем. Хоть это и в самом деле так, но он-то откуда уверен? Будь на месте Михеева какой-нибудь дуболом, все мог приписать… Пораженческие настроения, мало ли?»
— Собеседник мой казался мне умным, думающим человеком.
«Казался?»
— Ну а сейчас? — спрашивает майор.
— Сейчас я проверю, так это или нет, — спокойно отвечает Гнедаш.
«Очень точно говорит. Михеев хорошо его понял».
— Ну так я вам скажу. Вы не ошиблись в нем. Михеев и рекомендовал вас нам… Как вы относитесь к тому, чтобы работать у нас?
Пауза.
— Не знаю, право… Мое отношение зависит от того, смогу ли я у вас быть полезным.
— Характер работы? Разведчик.
Пауза. Майор продолжает:
— Нам нужны люди т у д а… Волевые, смелые командиры-организаторы… Да, прежде всего организаторы… сплотить силы, установить агентуру… наладить связь… Партизанские группы разъединены, нет единого центра, нет единого руководства… Хотя сопротивление оккупантам растет…
— Не уверен, смогу ли я в короткий срок освоить профессиональные навыки, — говорит Гнедаш.
— У вас они отчасти имеются. Да!.. Разведчиками рождаются. Поверьте, прежде чем пригласить вас сюда, мы изучили вашу, скажем так, биографию. Она нас устраивает… Выдержка, трезвость ума… Знание языка — вы ведь владеете немецким?
— Да, здесь мне повезло. В нашем селе издавна жили немецкие колонисты — двор ко двору. Я с детства научился говорить. И в школе мне, естественно, легко давался язык. Но меня тревожит произношение.
— Это специалисты послушают. Будут ставить. Баварское, берлинское, силезское — там уже решат, подведут под легенду. Главное — основа есть. Ну, а стрелять ведь тебя не надо учить? — майор переходит на «ты».
— Нет.
— Значит, язык, спецподготовка… А главное, чтоб голова на плечах была. По характеру ты аналитик. Это и хорошо и плохо. Пока ты избираешь оптимальный вариант — время ушло. А подчас нужно решать мгновенно. Что на этот счет думаешь?
— Это меня тоже в какой-то мере тревожит, — задумчиво отвечает Гнедаш. — Заторы бывают, но… Под Медынью у меня был такой случай. Наша колонна двинулась в бой. Танки шли развернутым строем. Вдруг радируют: «Впереди минное поле»…
Майор понимающе закивал головой:
— Ну, ну, знаю, слышал, даже читал в газете. Газетчики постарались рассказать про твой подвиг. Можно считать, что реакция была мгновенной, хотя вариант ты избрал самый опасный для себя — во время атаки высунуться из люка по пояс и показывать направление машинам… Это, дорогой мой, все равно что закрыть собой амбразуру, а? Видишь ли, у нас ты все время рисковать будешь. Но риск риску рознь. Надо взвешивать. Открытый бой — это совсем другое. Там ты знаешь, что нужно делать… Ты выполняешь команду… Все! Разведчик — нет… Тут у тебя для каждой минуты — своя ситуация…
— Значит, нужно анализировать, — улыбнулся Гнедаш.
— Не об этом речь, — несколько разочарованно говорит майор и, помолчав, добавляет: — Конечно! То есть без этого ни шагу… Но — что превалирует? К чему склонность — стрелять или анализировать? Мы это тоже учитываем.
— Вы меня извините, — мягко сказал Гнедаш, — у меня, верно, есть этот недостаток, как бы уйти в себя… Я могу отвечать на вопросы, но… Это бывает, когда я думаю о чем-то серьезном… Сейчас, поймите меня, решается многое.
«Слава богу! Заговорил человеческим языком…»
— Да, конечно. И я не буду темнить. Речь идет о вполне реальной перспективе работать у нас.
— Я понял.
— Пойдешь?
— Если все зависит от моего ответа — то да.
— С желанием?
— Мне одного жаль: на тридцатьчетверке, как видно, уже не воевать. Отличные, между прочим, машины.
— Ничего. Будешь ездить на «оппелях», «мерседесах»… Сам ведь водил — все карты в руки. Между прочим… — Майор на секунду останавливается как бы в нерешительности и затем, улыбаясь, продолжает: — Не обидишься? Тебе на роду написано быть разведчиком и работать именно там, у немцев. Не догадываешься почему?
Гнедаш молчит, а затем смущенно спрашивает:
— Что, похож?
— Ну! Блондин с голубыми глазами! Чистый тип арийца! Насчет размеров головы — не знаю. Замеряй! Будешь у них образцово-показательный…
Дав себе отдых этой шуткой, майор пускается в рассуждения о роли разведчика:
— И солдат на фронте, и разведчик в тылу врага делают одно и то же дело. Но солдат, снайпер, может в лучшем случае убить двести, триста фашистов, подбить десяток «тигров». А разведчик, если он точно действует, может уничтожить целую армию, развалить фронт. Возможности их неодинаковые. В чем же тут дело?
— Очевидно, в специфике…
— Верно, но в чем она? Да, нелегко… Приходится все рассчитывать и даже быть скупым на
