Она подняла голову и посмотрела прямо в глаза Льву. В тот же вечер Лев прокрался в ее спальню, и Фрида впустила его.
В последующие недели Троцкий писал ей страстные любовные письма, пряча их между страницами книг, которые передавал Фриде на глазах у всех с невинным выражением лица.
Этот умный мужчина с маленькой козлиной бородкой заставлял ее сердце биться чаще; она не могла перестать тайно видеться с ним, хоть и чувствовала вину перед Натальей. Она подозревала, что жена Льва догадывается об их связи, но не хочет разрушать брак.
— Так нельзя, — возмущалась Элла Вулф. — Троцкий — революционер с политической миссией. Ты же делаешь из него влюбленного дурака. — Устроившись на диване рядом с Фридой, коммунистка читала подруге нотации. — Боже мой, да он старше Диего!
— Я знаю, — вздохнула Фрида. — Я ему говорила, что нам следует остановиться. Не ради него, ради Натальи. Мне стыдно обманывать ее. Кроме того, я боюсь, что Диего узнает. — Она вытащила из кармана толстое письмо: — Это он написал мне.
— Троцкий?
Фрида кивнула.
Элла пробежала глазами страницы.
— Он пишет как семнадцатилетний мальчишка. — А потом прыснула: — Фрида, что ты сделала с этим человеком? Оставь его в покое, пока не случилась катастрофа. — Элла посерьезнела и пристально посмотрела на подругу: — Не думаю, что ты действительно любишь его. Тебе просто льстит, что такой великий человек от тебя без ума. Я бы еще поняла, если бы ты хотела заставить Диего ревновать.
— Да никогда в жизни! — вырвалось у Фриды. — Значит, нет причин продолжать эти отношения.
— Ты права. Но я нарисую Льву картину.
— Порви с ним ради меня. С этого момента вы друзья, не более.
— И это говорит мне женщина, которая принесла мне самую красивую помаду в мире?
Фрида выкрутила красный цилиндрик из латунного тюбика и доведенными до автоматизма движениями обвела губы, после чего чмокнула Эллу в щеку.
Глава 22
Диего, друг мой.
Диего, мать моя.
Диего, отец мой.
Диего, сын мой.
Диего, я сама.
Диего, целая вселенная.
Фрида призадумалась. Карандаш, которым она выводила эти строки, завис в воздухе. «Почему я называю его моим Диего? — размышляла она. — Никогда он не был только моим и никогда не будет. Диего принадлежит только себе. — Она перелистала дневник и еще раз перечитала написанное. — Я так люблю его, что не могу просто наблюдать за его жизнью: я хочу быть ее частью. Хотя иногда я поддаюсь искушениям, мое отношение к Диего не меняется. Я скучаю по нему, даже когда он в соседнем крыле дома. И я люблю писать о нем, писать ему… — Она легонько постучала карандашом по кончику носа, словно подгоняя застрявшую на полпути мысль. — Почему я до сих пор не написала его одиночный портрет? Потому что Диего был слишком близко ко мне. Или потому что раньше я не видела всех граней его личности. Но теперь я попробую».
Следующие несколько недель она работала над портретом Диего. Художница изобразила его по пояс, в самом расцвете сил, с темными, без проблеска седины, волосами. На Диего была синяя рабочая спецовка, с которой он почти не расставался. Его взгляд казался вдумчивым, добрым, даже немного меланхоличным. Фрида хорошо знала этот взгляд: так муж смотрел на нее, когда они занимались любовью. «Вот мой Диего», — подумала она.
Троцкий постоянно принимал в casa azul гостей и политические делегации со всего мира. Попасть к нему было не так просто; на входе посетителей обыскивала дотошная охрана.
После долгих колебаний Фрида все-таки разорвала любовную связь со Львом. Ей не хотелось причинять боль Наталье или Диего. Однако Троцкий по-прежнему был влюблен в нее и не хотел принять решение Фриды. Между ними состоялось несколько неприятных сцен. Когда поэт-сюрреалист Андре Бретон собрался приехать к Троцкому вместе с женой Жаклин Ламба, тоже художницей, Фрида понадеялась, что их визит поможет разрядить атмосферу.
Фрида встретила французов в аэропорту и препроводила их в casa azul, где они должны были остановиться. Кроме того, пришлось успокаивать отца, который не мог взять в толк, откуда в его доме столько посторонних людей. К себе Фрида вернулась вымотанной. Сил на живопись у нее не осталось.
Ну и как они тебе? — спросил Диего, который весь день спокойно проработал в студии. Фриде стало обидно. Муж придерживался железного правила: сначала искусство, а потом все остальное, однако Фриде не позволялось пренебречь ни дружбой, ни обязательствами перед другими людьми, которые Для Диего всегда стояли на втором месте. А потом сам Ривера еще и упрекал жену, что она слишком мало работает.
— Жаклин просто чудо. Думаю, я могла бы влюбиться в нее.
Диего расхохотался. На однополые интрижки Фриды он смотрел сквозь пальцы, потому что не считал женщин конкурентками.
— А вот Бретон меня утомил. Едва сел в машину, начал разглагольствовать о сюрреализме и прочей ерунде. А потом на полном серьезе решил поучить меня рисовать. Ты с ним еще намаешься.
Бретон был представителем французских сюрреалистов. Он то и дело порывался поговорить с Фридой о теоретических принципах сюрреализма, особенно после того, как увидел ее набросок акварелью и автопортрет, который художница подарила Льву. Бретон вечно говорил странные фразы, которые не имели для Фриды никакого смысла.
— Ваше искусство похоже на цветную ленту, обернутую вокруг бомбы, — изрек он однажды с глубокомысленным видом.
Фрида так и не поняла, комплимент это или порицание. Когда она рассказала об этом Диего, он от души посмеялся.
— Что бы это ни значило, я думаю, Андре прав. Он хочет устроить выставку моих картин в Париже.
— Фрида, как замечательно! Когда?
Она пожала плечами.
— Пока это просто идея. Он, кажется, прямо-таки фонтанирует идеями. Но почему-то я ему не доверяю. Я думаю, Бретон много болтает и мало делает. Но если все получится, поедешь со мной в Париж? Я была бы рада. В конце концов, ты прожил там много лет.
— Ну конечно.
Тем временем организм Фриды все больше сдавал. Правая нога, несмотря на ампутацию пальцев, посинела, что указывало на заражение крови. Неужели придется ампутировать всю стопу, а то и ногу? После операции на позвоночнике швы никак не хотели срастаться. От этого Фрида испытывала хроническую усталость. Она слишком мало ела и худела на глазах. Конечно, частично виной тому был алкоголь, но Фрида не могла вытерпеть такую боль без глотка коньяку. Порой ей с большим трудом удавалось хотя бы подняться с постели.
Когда ей становилось лучше, она использовала любую свободную минуту, чтобы
