Все вокруг было декоративным — подушечки, столики, зеркала в причудливых рамах, какие-то картины и статуэтки. У Аси немедленно зубы свело.
— Я разговаривала с мамой Евы, — объяснила она, осторожно оглядываясь, — и ужасно расстроилась. Мне захотелось с вами увидеться.
— При чем тут я? — Мадина водрузила коробку с тортом на столик и уселась в кресло, даже не пытаясь предложить что-нибудь выпить.
— Я тут подумала… вы же сто раз могли оставить Адама и вернуться домой. В культуре обоих родителей распространено, что дети остаются с отцом. Однако вы продолжали жить в чужой стране и в полном одиночестве, прекрасно зная, что Фарид Ибрагимович в жизни вам не позволит организовать хоть какую-то личную жизнь. А его вы никогда не простите. Разве это не круто?
— Допустим, — неохотно ответила Мадина, явно пребывавшая в недоумении из-за столь странного визита.
— Или вот Фарид Ибрагимович…
— В этом доме его имя запрещено к употреблению.
— Сколько раз в неделю он навещал вас во время вашей беременности?
— Разумеется, ежедневно, — обронила она с превеликим высокомерием. — Иногда дважды в день. Приносил фрукты, витамины и все такое.
— А вы, разумеется, осыпали его проклятиями.
— Ну разумеется.
Ася улыбнулась. Ей ощутимо становилось лучше.
— Несколько дней назад я написала отцу моего ребенка, что теперь знаю мальчик это или девочка, и он мне ответил, что много думал и решил, что хочет быть как можно меньше вовлеченным в это, понимаете?
— Нет, — ответила Мадина.
— Конечно, не понимаете. Потому что кроме Фарида Ибрагимовича нет в мире второго такого человека, который бы двадцать пять лет заботился о женщине, которая его ненавидит. Вряд ли он хоть раз вам говорил о том, что не хочет быть вовлеченным в дела Адама.
— Я все еще не понимаю, зачем вы пришли.
— Просто так. Вы возвращаете мне веру в человечество.
Мадина встала и вышла из комнаты. Через пятнадцать минут она вернулась с подносом, полным фарфора. За это время Ася в очередной раз позвонила Адаму, услышала, что у них все в порядке, и взгрустнула от одиночества. Полюбовалась детскими и подростковыми фотографиями Адама, которые были повсюду, и даже одну стырила. Хрупкая, трогательная красота.
Мадина ловко разлила чай по чашечкам.
— Мой сын влюблен в вас, — сказала она довольно сердито, — вы пришли подлизываться?
— Влюблен, да? — с интересом отозвалась Ася. — Вы тоже так думаете?
— Сложно было не заметить, как он весь вечер глаз с вас не спускал. Мне было крайне неловко, как будто я наблюдала за чем-то крайне неприличным, — полные, чувственные губы Мадины неодобрительно поджались. — Впрочем, его дочь была занята тем же самым. Даже когда она играла с другими детьми, то постоянно оглядывалась, чтобы убедиться, что вы никуда не ушли. Это немного пугает.
— Мы работаем над этим, — вздохнула Ася. — Хорошо бы Ева стала более независимой. Но на все нужно время, ее ведь уже один раз бросили.
— Что хотела от вас эта женщина?
— Рассказать, как она страдает и чтобы я сказала ей, что все в порядке.
— Уму непостижимо! — раздраженно фыркнула Мадина. — Разумеется, вы сказали, что плюнете в ее могилу?
Бедный Фарид! Эта женщина умела весьма выразительно облекать в слова свои чувства. Ася вот-вот была готова стать шиппером этой парочки.
— Разумеется, так я ей и сказала, — пробормотала она опасливо.
— Правильно, — энергично кивнула Мадина. — Пусть её глаза ослепнут от слез, пусть сгниет ее сердце…
Ася моргала в такт ее словам.
— Бесстыжая! Еще осмеливается звонить! Прав этот кровопийца, Адаму просто надо жениться на милой и скромной девушке, чтобы она заменила ребенку мать.
— Значит вы все-таки общаетесь, — ухмыльнулась Ася, — хотя бы для того, чтобы плести коварные заговоры против собственного сына. Удивительное родительское единодушие.
— А вы почему так беззаботны? — прищурилась Мадина.
— А что мне остается? — удивилась Ася. — Мы или будем вместе с Адамом или не будем. Пятьдесят на пятьдесят, или встретишь динозавра на улице или нет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Удивительное легкомыслие для женщины вашей конфигурации, — и тень улыбки коснулась лица Мадины, отчего Ася едва не чашку из рук не уронила. — Разве мой сын не заслуживает того, чтобы за него бороться?
— С кем? — кротко спросила Ася.
Очередное раздраженное фырканье было ей ответом.
— И как вы можете разгуливать по городу в мужском спортивном костюме?
— Правда? — Асе вовсе не улыбалось рассказывать Адамовым родственникам про температуру Евы, кто знает, что они могут выкинуть. Привлечь министра здравоохранения или отправить ребенка на лечение в Швейцарию. — Я не заметила.
— Адам спятил, — скорбно констатировала Мадина.
Наутро Ева проснулась, как ясное солнышко, совершенно здоровой. Адам еще только протирал глаза, а она уже летела через весь этаж во взрослую спальню, чтобы нырнуть под одеяло Аси.
Его девицы совершенно невыносимы, — так думал Адам, плетясь за ней следом.
Они устроили трагедию и драму на ровном месте.
Как будто их разлучили навек.
Сослали на рудники Сибири.
— Господи, я чуть не умер, — простонал Адам, падая на кровать рядом с Асей по другую сторону от Евы и разлаписто обхватывая ее.
— Ты устала носить тазики? — спрашивала его дочь у Аси.
— Очень. Тазик за тазиком. Тазик за тазиком.
— О чем вы говорите? — не понял он, прижимаясь щекой к растрепанным волосам и с наслаждением жмурясь.
— О тазиках слез, — пояснила Ева. — Почему ты так плотно прилепился к Асе?
— Потому что соскучился.
— Вы жених и невеста? — наседала его дочь.
Адам открыл глаза, разглядывая нависшую над ним мордашку.
— А что, — уточнил он, — нельзя?
Она округлила глаза и, ойкнув, принялась тормошить Асю.
— Вы жених и невеста?
— Ну я бы не стала так радикально ставить вопрос, — попыталась увильнуть от ответа его несговорчивая няня.
— Да или нет! — завопила Ева.
— Да, — сказал Адам.
— Нет, — сказала Ася.
— Издеваетесь над ребенком? — возмутилась Ева.
— Что значит — да? — Ася села на кровати, сорвала с глаз маску и развернулась к Адаму. — С какой стати — да?
— А кто вчера просил моей руки и сердца у моей мамы? — засмеялся Адам, на всякий случай перекатываясь на другой конец кровати. — Она мне звонила в страшном волнении.
— Кто просил твоей руки? Кому надо твое сердце? — она бросила в него подушкой. — Я что, уже и навестить не могу человека?
— Значит, жених и невеста, — сделала вывод Ева, — пойду-ка я с Васькой пока поиграю.
И убежала, хихикая и закрывая за собой двери.
Ася хмурила брови и смотрела ей вслед.
— Дорогое мироздание, — Адам посмотрел на потолок с лепниной, — спасибо тебе за такую дочь! — и опрокинул Асю обратно в развал одеял и подушек.
39
— Ты можешь мне внятно объяснить, — спросила Вика, влетая в их кабинет. Она пошла за кофе и провалилась куда-то на добрых полчаса, — почему вся контора считает, что твоя чокнутая няня ходит в твоих невестах?
— А это, наверное, Ева прошлась по офису, — объяснил Адам благожелательно.
— Да с чего она вообще это взяла?
— Ну, у меня очень умный ребенок.
Вика обрушила на его стол кипу папок. Адам едва увернулся от этой лавины.
— И ты, Брут, — воскликнул он. — Приступай быстрее, у нас еще полно работы.
— К чему? — запнулась она.
— Ну ты же сейчас будешь меня воспитывать. Говорить, что я свихнулся. Про разницу в возрасте. Про наших раздельных детей. Про то, что моя няня чокнутая. В последнее время все вокруг только и заняты тем, что рассказывают мне, как сильно мы с Асей не подходим друг другу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Тебе не приходило в голову, — Вика стряхнула собственноручно организованную гору папок и присела на стол, чтобы пригладить его волосы, — что все вокруг правы, а ты дурак?
— Приходило, — с Асиным простодушием признался Адам. — Но я подумал, какая разница, дурак я или умный. Предпочел мыслить категориями счастлив или не счастлив.
