- И что?
- Обижаете, товарищ полковник. В отказ пошли, конечно. На попятный. Говорят, - он склонился к Тальвинскому, - подписали под нажимом начальства. Так-то, Тальвинский! Полностью ты обложался. Моя б воля - прямо здесь погоны сорвал и - в кутузку!
Андрей нахмурился. - Что остальные? - пресек стычку Муслин.
- Разбежались по норам. Вроде как и не было. Ничего - каждого персонально доставим и - спросим!
- Есть кто не покаялся?
- Марешко, - в голосе инспектора проступило досадливое удивление.
- Кто?! - не поверил Муслин. Вскинулся и пораженный Андрей.
- Уперся вдруг, старый хрен, - странная осечка была досадна, - хоть и один, а брачок. - Видать, из ума перед пенсией выжил. Ну, так пусть теперь без нее и доживает. Это еще если повезет на свободе остаться.
Последнее явно предназначалось для ушей Тальвинского.
- Так что, Тальвинский, будем перед товарищами разоружаться или - так непокаявшимся и загнать в ИВС, а? Эх, врезать бы тебе!
И тут же инстинктивно отскочил назад, заметив, что потемневший лицом подполковник сделал движение подняться.
- Вы свободны, - небрежным кивком Муслин отпустил рьяного службиста, одернул изящнейший мундир. Тот самый, в котором начинал службу. Муслин был аккуратен: вместе с ладным хозяином мундир ухитрился дослужиться от капитанских до полковничьих погон.
- Ну что ж, Андрей Иванович. От руководства районом вы, само собой, отстраняетесь. Езжайте домой. Впредь до принятия окончательного решения прошу вас из города не уезжать. Находиться на связи и ждать команды. В отделе не появляться. Вот так!
Он придержал Андрея за локоток. Тальвинский почувствовал резкий запах дорогого одеколона и - скознячок шепота:
- Это максимум, что сегодня для тебя могу.
Андрей даже не успел отреагировать, а Муслин скользящей своей походкой уже устремился к выходу.
25.
Домашний арест Тальвинский отбывал в квартире Мороза, запасные ключи от которой всегда таскал в кармане. Сам хозяин, похоже, безнадежно загулял на турбазе.
Баррикады у Белого дома, останавливающие армию люди, Ельцин на танке, арест членов ГКЧП, прилет из Фороса сдавшего разом Горбачева, манифестация похорон, - бурлящая ликующая Москва промелькнули на экранах сонной провинции.
Жизнь во властных структурах едва теплилась. Все замерло в ожидании. Растерянно затихли опрометчиво "засветившиеся".
В первый же день домашнего заключения к Андрею нагрянула взбешенная Альбина. Бурлящее, путаное, трудное объяснение окончилось тем, что находящийся на грани срыва Андрей попросту выставил рыдающую, выкрикивающую матерные угрозы девушку за дверь.
Одним счастливым семьянином меньше!
Только двадцать первого августа в квартире объявился заотдыхавшийся Мороз.
Надо сказать, что с вокзала Виталий заскочил в отдел, где и узнал об истории героического выступления крохотного Красногвардейского гарнизона, - так это теперь формулировалось гордыми подписантами. Об отказных письмах никто и не вспоминал.
Сказать, что Виталий был потрясен, - значит, сказать ничтожно мало. Он возвращался в родной город, переполненный впечатлениями и гордый собой, - оказался в нужном месте в нужное время. И, будем скромны, оказался небесполезен. Сколотив один из отрядов самообороны, он сутки провел на баррикадах, откуда сбежал, не назвавшись, после того как победа над ГКЧП стала свершившимся фактом. Его так и распирало поведать Тальвинскому о пережитом и услышать снисходительное одобрение, за которым, несомненно, тот попытается скрыть хорошую зависть. Но то, что Виталий узнал по приезде, переменило всю систему координат. Оказывается, в те самые минуты, когда Андрей, боясь за своего друга, призывал Мороза смириться с неизбежностью, сам он решился на поступок чрезвычайный. Поднять свой голос, одному против всех, когда реставрация не вызывала сомнений! - Мороз гордился другом и стыдился теперь собственного самодовольства. Что бы он там о себе ни воображал, но в эти дни в Москве он был всего лишь один из многих. Тальвинский же оказался единственным! Было, конечно, досадно, что Андрей не решился довериться ему. Но, с другой стороны, и сам Мороз на его месте попытался бы оградить от последствий товарища.
Потому, когда Тальвинский открыл дверь, Виталий всмотрелся в его осунувшееся лицо с набрякшими мешочками под глазами, еще раз представил, что пережил его друг, в одиночку бросивший вызов махине, которую сам же считал непобедимой, и, не в силах сдержаться, обхватил за плечи.
Тальвинский снисходительно хмыкнул:
- Ну что, всех баб за моей широкой спиной оттоптал?
И, готовый еще недавно потрясти друга пережитым, Виталий вместо этого закатил глаза, пошевелил губами, что-то подсчитывая, и даже начал загибать пальцы. Но, будто бы сбившись, ответил с кокетливой неопределенностью:
- Многих!
26.
К концу августа на квартиру Мороза заявился дежурный по городу, сообщивший, что подполковник Тальвинский приглашается в горисполком и машина ждет его у подъезда. Должно быть, "проколовшаяся" вместе с Кравцом Панина опамятовалась и решилась срочно провести рокировку в своей команде, - о громком демарше Тальвинского ей без сомнения донесли тогда же.
- Ждите внизу!
Андрей неспешно побрился, принял душ, сварил и выпил чашечку кофе, надел наспех отутюженный костюм. Спустился, определив по часам, что прошло сорок минут, - посланец, поджидая его, безропотно стоял возле дверцы.
В кабинет председателя горисполкома он вошел с приготовленной легкой насмешливостью на лице.
Панина в самом деле была в кабинете, но сидела не на своем месте, а за столом для совещаний, почему-то рядом с Муслиным. Напротив них, спиной к двери, сидел еще кто-то, смутно Андрею знакомый.
Прервав оживленный разговор, Панина и Муслин при виде Андрея радушно закивали.
- А вот и наш герой! - объявила Маргарита Ильинична.
Человек напротив крутнулся, поднимаясь, и - Тальвинский остолбенел: это был Меденников.
Растекшись от радости, Меденников подбежал к нему и, как при последней встрече, дотянувшись, водрузил ладошку на плечо, с выражением одновременно восхищенным и покровительственным.
- Ну, проходи, проходи, Андрей Иванович. Милости, так сказать, прошу к нашему, будем говорить, шалашу, - и повлек слегка упирающегося Тальвинского к поднявшимся Паниной и Муслину.
- Так у вас теперь общий шалаш? - Андрей здоровался, пытаясь сообразить, что же могло свести трех этих людей в одном месте.
- Чужих здесь нет, - Меденников опустился в кресло, усадив Тальвинского рядом с собой, и сделал разрешающий жест в сторону остальных.
- Все знаю, - веско произнес он. Удивительно все-таки получалось у этого мальчишки быть отечески снисходительным к людям, много его старше. - Телеграмму твою получили своевременно и - довели до Бориса Николаевича, - он выдержал намекающую паузу. - Так вот уполномочен передать, будем говорить, слова, ну и прочее, - надежные люди теперь в особой цене. Валерий Никанорович мне, к слову, в общих чертах обрисовал, какому риску ты подвергался. Это еще счастье твое, что оказались у тебя сочувствующие нашему делу друзья, - он похлопал по руке зарумянившегося Муслина. - А то пришлось бы вслед за мной камеру осваивать! То-то было бы коловращение! Да! Важно, очень важно вовремя решиться на серьезный, судьбоносный поступок! Ведь мало кто знает, а каких-то десять дней назад демократия висела на ниточке: десантная группа ГКЧП всерьез на штурм нацелилась.
- Неужто не отбились бы? - не поверил Муслин.
- Кто?!.. Не смешите меня. Паренек какой-то спас. Примкнул, организовал отрядец самообороны. Очень, говорят, резкий парнишка. А когда насчет предстоящего штурма сведения подтвердились, прямо туда в логово врага и припустил. Как уж он их там разагитировал, врать не буду, - никто с ним не пошел, побоялись. Но - не случилось штурма. А дальше удача уж лавиной посыпалась. Так-то бывает! А ведь на рожон лез.
- Не слышал, - Муслин восхитился. - Вот кого к Герою бы представить! Рисковал-то всерьез.
- Представили бы. Если б нашли. Да только смылся через день. А в суматохе никто его толком и не зафиксировал. Ну, сам виноват: проклюкал собственную удачу!
Меденников засмеялся. Заметил, что шутка не показалась, разом посерьезнел:
- Но к делу! Здесь я по поручению Президента России. Пришло время ставить команды на местах, работать над властной вертикалью. Тем более что многие не выдержали, будем прямо говорить, проверки на приверженность демократическим ценностям.
Андрей пытался понять, почему ему кажется, что все это он уже слышал. И - догадался - Меденников старательно воспроизводил интонации Ельцина - пусть и в другой тональности. Мальчишка и впрямь чрезвычайно переимчив, - далеко пойдет.
В свою очередь и остальные заметили муку непонимания на лице самого Тальвинского.
- Что ты все зыркаешь? - приметила наблюдательная Панина. - Небось, ожидал меня в другом месте увидеть?
