больше не слышал ловчих, но те могли почуять новую добычу, и медлить было нельзя.
У полей запятнанный уже знал, что человек ехал не за водой. Он направился к мосту той дорогой, что вела в Южный удел. В двух днях пути лежало море.
Дочь леса ждала его, не сводя глаз. Рогачи наклонялись, трогали мягкими губами её волосы, щёку, прося ласки, но она не замечала их. Тётушка Галь стояла рядом, держась за повод.
— Нат! — воскликнула она, когда Шогол-Ву подъехал ближе. — Ты здесь?
— Он ушёл, — ответил запятнанный. — Сбежал. Я думаю, он едет к морю, чтобы уплыть на Сьёрлиг.
Тётушка Галь всплеснула руками.
— Ах, паршивец! Ну, что делать, отправимся за ним?
— Там проезжали люди, — сказала дочь леса, указывая на дорогу, ведущую к Высокому Камню. — Видели нас. Задерживаться нельзя, мои рогачи приметные.
— Едем к мосту, — кивнул Шогол-Ву. — Если поторопимся, нагоним.
Одеяло, растянутое над холмом, спустилось ниже, налилось влагой, потемнело. Громыхнуло, и когда путники ступили на мост, упали первые капли.
— Что ж такое, а? — пробормотала тётушка Галь. — Не та пора, чтобы Двуликий плакал.
Налетел ветер. Промчался, толкнув холодным боком, заревел. Белый рогач прижал уши.
— Нужно полотно! — прокричала дочь леса. — Скорее!
Тётушка Галь подала ей мешок. Хельдиг, торопясь, растянула завязки, вытащила край холстины. Дёрнула, зажав зубами, надорвала.
На холме загремело, будто Двуликий перевернул стол с утварью и всё раскатилось. Рогачи завертелись, вставая на дыбы. Шогол-Ву успел перехватить повод.
Тётушка Галь вскрикнула, обнимая дочь леса. Та вцепилась в гриву, едва не выронила мешок, но удержала. Кое-как оторвала полосу, дотянулась и закрыла белому рогачу глаза.
Рогачи тут же притихли, встали, и дочь леса завязала холстину узлом.
— Тише, Гаэр, тише, — сказала она. — Не бойся! Всё хорошо.
И добавила уже для спутников:
— Он пугливый. Теперь можно ехать, но лучше бы найти укрытие.
Капли стали падать чаще. Нептица дёрнула боками, недовольная, фыркнула и встряхнулась. Шогол-Ву огляделся.
— Съедем с дороги, — сказал он.
К речному берегу сошлись кустарники и деревья. Мало, даже рощей не назвать, и голые ветви не могли защитить от слёз Двуликого, но всё лучше, чем под холмом меж полей.
Травы, жёсткие и высокие, мешали идти. Рогачи высоко поднимали ноги, нептица сердилась, хватая стебли клювом, но не могла сломать.
Ветер налетал, ревя, как будто понял: ещё немного, и путники уйдут от него под укрытие стволов, больше не выйдет поиграть. Бил когтистыми лапами. Река пузырилась и шумела, такая же тёмная, как холм над ней.
Дочь леса едва не упустила платок — ветер сдёрнул его, затрепал, но не смог вырвать из руки. Пятнистый рогач вытянул шею, напрягаясь, зажмурился, кое-как продрался сквозь кустарник, оставляя клочья шерсти. Нептица шла по его следам.
У первых деревьев Шогол-Ву спешился. Огляделся, щуря глаза и прикрывая ладонью мокрое лицо. Поймал низкую ветвь, готовую ударить.
— Здесь был сад, — сказал он.
Деревья и вправду были те, что росли у людей в садах, принося круглые плоды, бледно-жёлтые, как око Одноглазого. О них давно не заботились, дорожки заросли, кое-где виднелись покривившиеся изгороди. Калитка упала, и над ней стоял высокий куст.
— Если сад, так и жильё должно остаться, — сказала тётушка Галь.
Шогол-Ву отвёл в сторону ветви куста, чтобы рогач мог проехать, пропустил нептицу и прошёл сам.
Они миновали сад, где кустарников было больше, чем деревьев, и увидели низкий дом с провалившейся крышей. Кто-то заколотил окна и двери, и видно, уже давно — доски потемнели от непогоды, рассохлись, прогнили.
— Ну что там, а? — спросила тётушка Галь. — Чего мы встали?
Она потянула с себя платок, уже промокший, и набросила на плечи дочери леса.
— На вот, укройся, всё лучше будет. Мне-то уже всё одно, холод, не холод, вода, не вода.
— Здесь дом, — ответила ей лесная дева. — Старый, плохой.
— Ну, всё лучше, чем ничего.
Шогол-Ву потянул доски, которыми забили дверь. Непрочные с виду, они не спешили поддаваться. Тогда дочь леса спустилась на землю, сунула поводья под доску — у каждого зверя был свой повод, а упряжь, видно, та, что осталась от рогачей Ока, — и, придерживая концы, велела тащить. Вместе они справились.
Первой в дом вошла нептица. Отряхнулась так, что едва удержалась на ногах, прошла дальше, оглядываясь — и с дырявой крыши на неё потекло. Нептица вскрикнула, отскочила, толкнув Шогола-Ву, и встряхнулась снова. Во все стороны полетели брызги.
В доме было темно, пахло сыростью и землёй. Уже давно здесь жили только мох и травы. Всё, что можно вынести, забрали прежние хозяева, и осталась печь да хлам — проржавевшие ободья бочек, плетёная корзина без ручки, лавка с подогнутой ногой.
Шогол-Ву наломал иссохших стеблей — всё, что отыскал почти на ощупь, в слабом свете открытой двери, взял сломанные доски и присел у печи. Кое-как развёл огонь, надеясь, что труба не разрушилась и не засорилась от времени. Чинить печи он не умел.
Огонь дымил и трещал, отдёргивая лапы от сырого дерева, но всё-таки грел.
Дочь леса стояла у двери, то и дело выглядывая наружу — там остались рогачи. Нептица тоже вытянула шею, но тут же чихнула и села чистить клюв.
Всё осветилось на миг, и наверху загремело, будто холм раскололся. Дочь леса всплеснула руками и кинулась наружу. Шогол-Ву, протиснувшись мимо нептицы, поспешил следом.
Рогачи пятились, мотая головами и натягивая поводья. Крыша нависала над ними, но защищала плохо. Мокрые шкуры блестели.
— Может, они поместятся в доме? — жалобно спросила дочь леса.
Вместо ответа Шогол-Ву взялся за повод.
Рогачи не хотели в дом. Выгибали шеи, отворачивали морды, фыркая. Едва удавалось направить в дверь одного, другой упрямился и бил рогами о стену. Запятнанный тянул их к себе, дочь леса похлопывала по боку, уговаривая. Нептица то хватала клювом повод, то лезла под копыта, и звери пятились.
— Уйди, Хвитт! — прикрикнул Шогол-Ву, но она не послушала.
Свет упал с холма, загрохотало долго и раскатисто, и рогачи тут же дружно прошли вперёд. Хрустнула доска под копытом. Дочь леса, насквозь промокшая, вошла, а за её спиной вода обрушилась белым потоком.
В доме стало тесно. Никто не хотел отходить туда, где крыша провалилась и лило. Тётушка Галь встала у стены, нептица села в углу и принялась чистить перья. Рогачи прошли чуть дальше, нашли траву, проросшую сквозь гнилой пол. Щипали её неторопливо, время от времени поднимая головы и задевая рогами потолок.
С белого зверя сняли повязку, и он всё оглядывался, будто спрашивал, где это он оказался и как.
Дочь леса стояла рядом, у плеча.
