Вспоминаю другого нашего толстячка – Володю Тарханова. Когда мы подтрунивали над ним, он обычно отвечал: «Лучше быть толстым и здоровым, чем худым и больным». Его отец был каким-то крупным начальником в системе НКВД. Во время войны Володя окончил военное училище и служил в армии. Лет через пять демобилизовался по состоянию здоровья и переквалифицировался в юриста. Он, как и Толстов, умер сравнительно рано.
Моими одноклассницами были Инна Плеханова и Карина Урицкая – внучки видных российских революционеров. В четвертом и пятом классах с нами учился сын знаменитого американского негритянского певца-коммуниста Поля Робсона – Пол, которого все звали в школе почему-то по-немецки Пауль. Во время гражданской войны в Испании его отец отправился в американский добровольческий батальон имени Линкольна, воевавший против Франко на стороне республиканцев. Своего сына Робсон отправил в Москву, чтобы тот выучил язык, которым разговаривал Ленин (прямо как у Маяковского: «…да будь я и негром преклонных годов…»). Пол с матерью жил на улице Горького в гостинице «Люкс», в то время служившей общежитием Коминтерна. Сюда селили главным образом политэмигрантов и членов их семей. Позже эту гостиницу переименовали сначала в «Центральную», а затем она стала частью соседнего большого отеля «Астория».
В «Люксе» жили еще двое моих одноклассников. Одну звали Вальтраут Шелике. Она была дочерью видного немецкого коммуниста – депутата Рейхстага. Он вместе с семьей бежал от Гитлера в Советский Союз, где работал редактором московского издательства «Интернациональная литература». После войны вернулся уже в Германскую Демократическую Республику, где возглавил партийное издательство СЕПГ «Диц». Заслуги старого немецкого коммуниста были отмечены присвоением ему звания Героя Социалистического Труда. Второго одноклассника звали Иваном Копецким. Он был сыном чешского коммуниста. Интересно, что через много лет после войны ему довелось быть послом Чехословацкой Социалистической Республики в Советском Союзе.
Большой театр. Москва, сер. 1930-х
Вальтраут Шелике все мы звали просто Травкой – по имени героини довоенной детской популярной книжки «Приключения Травки». Наша Травка, в отличие от своих родителей и двух братьев, не вернулась после войны в Германию, а осталась жить на своей второй родине. Более того, она стала деятельным членом КПСС.
В 1960-х годах я случайно прочел в газете «Известия» большой очерк, в котором между прочим рассказывалось и о доценте Киргизского государственного педагогического института из областного города Ош, кандидате исторических наук Вальтраут Шелике. Через девять лет после публикации этого очерка, в 1969 году, я совершал по дорогам и бездорожью длинную, но очень увлекательную автомобильную поездку на крытой экспедиционной машине ГАЗ-66 из Москвы к месту предстоящих гляциологических работ на ледниках Восточного Памира. Наш путь как раз проходил через город Ош. Тут-то я и вспомнил ту давнюю газетную статью. Заехал в местный пединститут и узнал там домашний адрес доцента Шелике. Минут через десять мы с шофером экспедиции Володей Масалковым уже переступили порог ее скромной квартиры на втором этаже «хрущёбы».
Минуло около тридцати лет со дня последней нашей встречи, когда мы учились в одном классе. Однако это обстоятельство не помешало нам сразу узнать друг друга. У Травки было три взрослых сына. Интересная деталь в биографии немки Шелике: она дважды выходила замуж, причем оба раза за… еврея. Возможно, что таким «вызывающим» поступком советская коммунистка-немка «отомстила» немецким фашистам за холокост!
Хочется вспомнить добрым словом еще Володю Резникова, которому мы дали кличку Банзай, и, что весьма забавно, он всегда без обиды откликался на нее, словно это было его настоящее имя. А связано прозвище было с тем, что Володя вырос в Японии, в семье ответственных работников советского посольства. Родители и окружение привили мальчишке такие строгие манеры поведения, какие казались нам более уместны в каком-нибудь Кембридже, но только не в нашем классе. Банзая отличала от многих мальчиков прямая осанка и особенно голова, гладко причесанная на удивительно ровный пробор, что могло указывать только на чувство собственного достоинства и высокомерие. Всё это давало повод ребятам нашего «зловредного» класса всячески напоминать Володе о его японском «происхождении»…
Был у нас еще один Володя по фамилии Яминский. Он выделялся среди учеников класса не только тем, что за все годы получал по всем предметам только отличные отметки, включая физкультуру и поведение. Это был неразговорчивый и очень серьезный худощавый мальчик высокого роста. Он всегда первым тянул руку, когда учителя задавали нам какой-нибудь вопрос. За этим Володей закрепилась кличка Святой. Еще стоит вспомнить другого отличника – Юру Фреймана. Он выделялся среди одноклассников блестящими знаниями по всем математическим дисциплинам. Поэтому мы и звали его «кот ученый». Хочется вспомнить крепыша Борю Сил кина. Из-за своей фамилии и физической силы он получил кличку Сила. Мы жили рядом и часто вместе шагали по улице Горького из школы к себе домой. Не могу сейчас объяснить, почему меня в классе звали Зига…
В моей школьной биографии был, к сожалению, один неприятный случай. Не помню, то ли в шестом, то ли в седьмом классе раз в неделю к нам в класс приходила девочка из десятого класса и проводила короткую политинформацию, которая заключалась в том, что старшеклассница пересказывала разные события в мире и стране. Надо сказать, что большинство моих одноклассников были детьми интеллигентных родителей, которые выписывали домой центральные газеты и журналы, в силу чего ребята сами отлично знали, что творится в мире. Поэтому примитивные рассказы этой девочки нам прилично поднадоели, и однажды мы сорвали ее скучную политинформацию. Результат для меня, Эрика Толстова и других ребят оказался весьма печальным – нас вызвали в кабинет директора школы О.Ф. Леоновой и затем быстренько исключили из славных рядов советской пионерии. Правда, ненадолго – вскоре всех нас восстановили. Если быть до конца честными, надо признаться, что многие из нас носили красные галстуки не на шее, а в кармане. Однако перед школой надевали их, как положено. Мы почему-то стеснялись ходить с галстуками на улице. Конечно, это было очень глупо и нечестно, точно так же, как в дальнем темном углу двора, тайно от учителей и родителей, дымить папиросками…
Перед самым началом войны я окончил седьмой класс. Незадолго перед сдачей экзаменов я переболел скарлатиной, причем в тяжелейшей форме и с кучей разных осложнений. Любвеобильные две старших сестры отца пыталась уговорить его, чтобы он, в связи с пошатнувшимся после серьезной болезни здоровьем сына, взял бы в поликлинике соответствующую медицинскую справку об освобождении меня от экзаменов. Однако принципиальный отец категорически отказался от этого предложения и заставил меня сдавать все экзамены, которых в тот зловещий 1941 год было целых одиннадцать. На три больше, чем в предыдущем году. Я справился с ними на «хорошо» и «отлично» и был переведен в восьмой класс…
Казалось, что всё шло хорошо: я перешел в восьмой класс, впереди открывались летние каникулы, и с ними веселая беззаботная жизнь в пионерском лагере. А после, 1 сентября, возвращение в родную школу для продолжения учебы. Однако началась война, и моя жизнь круто изменилась. Попасть в свою школу мне довелось только через десять лет… На торжественную встречу ее бывших учеников…
Война. Эвакуация
В июне 1941 года родители проводили меня в пионерский лагерь Литфонда, который находился в подмосковном поселке Внуково. Днем 22 июня наш юный рыжеволосый горнист Лёдик Леонидов протрубил срочное построение лагеря. Все ребята быстро собрались на общей линейке. Начальник пионерлагеря Борис Михайлович Мазин сообщил, что немецкие фашисты подло напали на нашу страну. Началась Великая Отечественая война. Через некоторое время руководство Союза писателей СССР и Литфонда решили срочно эвакуировать в Татарию наш лагерь вместе с детским садом. 6 июля во дворе бывшего дома Герцена на Тверском бульваре, где помещался Литфонд СССР, собрались десятки детей в сопровождении своих родителей. Каждый ребенок имел при себе минимальный запас одежды и еды на дорогу.
У перрона Казанского вокзала стоял необычно длинный железнодорожный состав. Руководство Литфонда с огромным трудом смогло «выбить» в Моссовете только два вагона для детского садика и пионерлагеря, а также сопровождавших детей взрослых. Всего набралось человек двести. Всем мест в вагонах не хватало. Младшие ребятишки лежали по двое на полке. С детьми до трех лет ехали их мамы. Дошкольников присоединили к детсаду, а школьников сопровождали два пионервожатых и несколько общественниц.
