В интернатской столовой часто вывешивались различные объявления. Были и такие: «Все эвакуированные приглашаются на разгрузку баржи с дровами для детдома и семей писателей. Срок разгрузки 24 часа». Только благодаря этому интернат и семьи писателей были обеспечены на зиму необходимым топливом. Очевидцы вспоминали, как первыми активно включились в эту работу «длиннолицый Пастернак в черном комбинезоне и коренастый крепыш поэт Павел Шубин».
В интернате имелась своя небольшая комсомольская организация. Возглавлял ее шестнадцатилетний Грегор Курелла. В интернате все мы называли его Гришей. В 1942 году он ушел на фронт. В Красной армии его боевые заслуги были отмечены многими орденами и медалями. После войны Курелла остался навсегда жить и работать в Советском Союзе.
Как-то зимой группа старших ребят во главе с Вовой Галкиным и Марком Исаковым сочинила веселую песенку, посвященную Чистополю. Музыку к ней быстро подобрал Стас. Издевательское содержание этой песенки не понравилось воспитателям интерната. Дословный текст я не помню, но всё же попытаюсь, пусть с большими ошибками, весьма приближенно восстановить хотя бы небольшую часть той давней песни, из-за которой ее сочинителей и исполнителей не приняли с первого раза в ряды комсомольской организации интерната.
Эх, Москва, Москва, Москва!
Сколько ты нам горя принесла!
В эшелоны нас грузили
И в Берсут нас отвозили,
Ах, зачем нас мама родила!!!
Чистополь – противный городишко:
Негде разгуляться нам, мальчишкам,
Нет кафе, нет ресторанов,
Вальс танцуют под баяны,
Ах, зачем нас мама родила!
Есть в городе Литфонда интернат,
Много разных в нем живет ребят,
Есть там Тимка, есть там Шурка,
Мишка Гроссман – тоже урка,
И живет еще пожарник Жоня Зингер…
Тимка – это Тимур Гайдар, а Шурка – Александр Оськин. Почему Миша Гроссман назван сочинителями уркой – совершенно не помню и не могу догадаться! Меня же в интернате с легкой руки нашего неугомонного балагура Цезаря Голодного часто называли не Женей, а почему-то Жоней или просто Жо. Когда этот весельчак встречал меня в интернате, то очень громко произносил придуманные им самим издевательские словосочетания: «Дядя Жо пошел купаться» или «Дядя Жо панцирь одел»! В отличие от голубоглазого блондина Миши Гроссмана у меня были каштановые волосы. По этой причине еще год назад в пионерлагере в Коктебеле я получил шутливое прозвище «пожарник».
На старших ребят произвел сильное впечатление ужасающий контраст между жизнью в Москве и Чистополе. В то время здесь еще не было асфальтированных улиц. С Казанью город на Каме связывала тогда лишь воздушная линия, которую нерегулярно обслуживали маленькие самолеты «У-2», рассчитанные на одно-го-двух пассажиров. После одного полета на таком «кукурузнике» Пастернак как-то сказал: «Летишь, как на конце телеграфного столба». Когда замерзала Кама, действовал надежный зимник. Высоких кирпичных домов в городе насчитывалось сравнительно немного. Как раз в них разместились помимо часового завода три военных госпиталя для тяжело раненных бойцов.
В Чистополе недалеко от военкомата находилась неприметная тюрьма, построенная еще в 1857 году. Среди ее узников после Великой Отечественной войны оказались видные диссиденты – писатель Анатолий Марченко, умерший здесь в 1977 году, сподвижник академика Сахарова Сергей Ковалев, один из основателей Московской Хельсинской группы А. Щаранский, С. Григорьянц, В. Сендеров, М. Казачков и другие правозащитники Советского Союза. Содержались в этой тюрьме и разные националисты, среди которых был и Роман Шухевич. В годы войны этот предатель возглавлял контрразведку Степана Бандеры. Кстати проходимцу Шухевичу украинский президент Виктор Ющенко присвоил посмертно звание Героя Украины…
Из Гомеля в Чистополь была эвакуирована галантерейная фабрика. Приехавшая из Москвы осенью 1941 года моя мать снимала угол в одной из многочисленных изб города. К слову, покойный муж хозяйки этого дома в начале 30-х годов прошлого столетия был капитаном речного колесного парохода на одной из великих сибирских рек. Самое интересное оказалось, что мой отец, будучи корреспондентом газеты «Известия», плавал тогда как раз на пароходе, капитаном которого был муж маминой хозяйки. Вот как бывает в жизни!
Мама устроилась работать на галантерейную фабрику простой работницей. Сначала в костяном цехе делала на станке незатейливые пуговицы из коровьих костей. Через некоторое время маме как грамотной и деловой женщине дали более ответственную должность управляющей делами фабрики. Помню, на этой фабрике работал мастером один человек, каким-то образом сумевший удрать из Таллина прямо из-под носа немцев. Времени, чтобы взять с собой теплую одежду и другие необходимые вещи, у него не было. Однако он успел прихватить один совсем небольшой фибровый чемоданчик. В нем лежала огромная масса всевозможных иголок для шитья и швейных машин. Эти иголочки помогли предприимчивому прибалтийцу недурно существовать в Чистополе…
С родителями. Проводы в Арктику. Ярославский вокзал в Москве. 17 июня 1944
Чтобы облегчить мамину и свою жизнь, летом 1942 года во время школьных каникул я три месяца работал на галантерейной фабрике и по выданной рабочей продовольственной карточке стал получать 800 граммов хлеба в день. Сначала был учеником слесаря в механическом цехе, но очень быстро получил второй разряд. Моя работа не требовала особого навыка и ума – я изготовлял примитивные гвозди из бухты толстого провода, а также чинил постоянно рвавшиеся старые кожаные шкивы трансмиссии…
Все воспитанники интерната учились в обычной русской средней школе. Среди учителей было много высокообразованных преподавателей, эвакуированных в Чистополь из Москвы, Ленинграда и других крупных городов. Так, литературу и русский язык в моем классе блестяще преподавала критик и литературовед Берта Яковлевна Брайнина. Поэтому слушать наших учителей на уроках доставляло всем ученикам одно удовольствие. К тому же все они относились к нам, как к своим детям. Из пятерок мы не вылезали, диктанты писали почти без ошибок. В девятый класс я перешел легко, без всяких троек. К сожалению, в школе не было преподавателей иностранных языков, и поэтому мои занятия по английскому языку закончились еще в Москве в седьмом классе…
В 1982 году мне удалось прочитать в книге «Воспоминания о Константине Федине» интересную статью Б.Я. Брайниной. В частности, она свидетельствует, что «…в маленьком Чистополе на Каме жизнь была трудная, тревожная, голодная и холодная. Особенно страдали дети, непрерывно болевшие от недоедания, а зимой и от пронизывающей стужи чистопольских жестоких ветров. Кто жил в Чистополе, помнит эти удары ветра, воющего в непрерывной непроглядной снежной пурге…»
Из интернатских ребят на производстве трудились только я и Миша Гроссман, который еще прошедшей осенью умело водил трактор в колхозе «Малый Толкиш». Теперь же в городе Чистополе Миша устроился на работу шофера и водил грузовик. В начале августа нам обоим из военкомата пришли повестки об обязательном прохождении всеобуча – всеобщего военного обучения. Других ребят интерната 1926 года рождения, не занятых на производстве, проходить военное обучение почему-то не позвали.
Из юных новобранцев в военкомате был создан взвод из тридцати человек. Каждое воскресенье мы являлись рано утром в небольшой пыльный двор городского военкомата, расположенного на той же улице, где и наш интернат. До официального призыва в армию мне и Мише оставалось еще больше года. В первый «рабочий» день допризывникам объявили, что они будут проходить ускоренную военную подготовку. Военный руководитель, недавно вернувшийся после ранения с фронта, толково учил нас военному ремеслу: быстро разбирать и собирать знаменитую, хотя и старую мосинскую винтовку, знать назубок дисциплинарный устав Красной армии, метко стрелять по мишеням, умело метать учебные гранаты, ползать в дорожной грязи по-пластунски, петь боевые походные песни… Когда мы, отбивая шаг, шагали строем по главной улице города и во всё горло орали «Соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поет» или «Ленинград мы не сдадим – красную столицу, через море полетим защищать границу», наши сердца наполнялись какой-то особенной радостью. Мы чувствовали себя так, словно были уже сейчас настоящими воинами.
В воскресенье 13 сентября 1942 года кто-то из проходивших обучение ребят обнаружил в одном из закоулков двора военкомата очень старый заржавевший 76-миллиметровый бронебойный снаряд. Все мы думали, что эта находка представляет собой наглядное учебное пособие (не мог же, в самом деле, находиться во дворе военкомата боевой снаряд!). Один любопытный парень предложил его разобрать. На самом деле все «бойцы» были еще самые обычные мальчишки, которые серьезно не понимали возможных последствий этой очень опасной затеи. В середине двора собралось человек двадцать допризывников – больше половины учебного взвода. Сначала кто-то предложил отвинтить головку чтобы посмотреть внутреннее содержание снаряда. Однако силы рук оказалось недостаточно. Тогда один из особо «догадливых» ребят схватил кусок кирпича и начал им бить по головке, пытаясь сдвинуть ее с места. Должен сказать, что мой отец поучал меня еще задолго до этого эпизода никогда не пытаться разбирать найденные на улице патроны. Хорошо помня отцовское наставление и понимая риск дальнейшего «изучения» снаряда, я попытался объяснить моим товарищам опасность продолжения их «экспериментов».
