Опять замолчали ребята. И тут Иппий глянул на меня из-под своих накрашенных ресниц:
- Тезей, если нам надо выпустить девушек ночью, то я наверно мог бы пройти туда к ним.
Мы все уставились на него ошарашенные, а он пошептался с Фебой и ушел с ней куда-то, не обращая на нас внимания. Некоторое время его не было, и мы за разговором уже забыли о его выходке, - смотрим, к нам идет Феба, но не в бычьем своем наряде, а в афинском платье. "Что она с собой сделала, думаю, - что стала такой красавицей? Да нет, это не Феба вовсе..." Девушка шла, потупив глаза и стягивая руками шарф на груди; подошла вплотную Иппий! Да, мы ему многое прощали, но теперь наше терпение было вознаграждено. Все понимали, какое опасное дело он берет на себя. Ирий тоже понимал - и сказал так: "Иппий прекрасен, но подождите, дорогие мои, вы еще не видели меня!"
Это уже кое-что. Мы уже знали, что лишь мужчин не пускали к нашим девушкам; а из дворцовых дам немало было таких, что приходили к ним, когда темнело, с подкупом для стражников и подарками для жриц. Это было кое-что, мы воспрянули духом.
Я только одного боялся, очень боялся. Что надежда будет держать нас в слишком большом напряжении, что из-за этого мы станем слабее на арене. А я чувствовал, что теперь - когда, быть может, это уже последняя вахта перед зарей, - теперь мне нельзя терять ни одного из моих, я этого не вынесу.
Если ты надеваешь свободное ожерелье, выходя на арену, в нем обязательно делаешь слабое звено, на ниточке, на случай, если рогом зацепит. Это старый обычай. Теперь я приказал Журавлям сделать то же самое с поясами, под пряжкой, чтобы незаметно было; на наших глазах одного мидийца бык захватил за пояс и убил... Это новшество переняли многие плясуны, но получилось так, что испытать его первым пришлось мне. Я подпустил Геракла впритир, и он меня зацепил. Пояс какой-то миг еще держался, я успел подумать - конец мне... и тут он лопнул! Я убрался в сторону, - без особой грации, но лишь небольшой порез на боку, - и тут мой бандаж с меня свалился. Я отпихнул его ногой - и стою на арене в чем мать родила.
Только что на трибунах люди орали, стонали, вопили... думали, увидят наконец мою смерть... Теперь хор звучал по-иному: женщины ойкали и повизгивали, а мужики разрывались от хохота. Менестий и Филия отвели быка, Хриза шла в прыжок... но это все они уже видели, и теперь все смотрели только на меня. Все. Пятнадцать тысяч человек.
Раньше я как-то об этом не подумал, а теперь - в жар бросило: ведь до конца пляски никуда не денешься с этой голой открытой арены!.. Я даже не заметил, что бык повернул на меня, пока Нефела не окликнула. Ей пришлось уводить его, потом мы с Аминтором спасали ее, - я забыл о себе в тот миг, но когда снова появилось время подумать, меня взяло зло на критян. На арене злиться нельзя: опасно, глупо... На самом деле глупо! "Мое снаряжение создал раб, - думаю, - а меня - Всезнающий Зевс. Так стану ли я, эллин, стесняться этих придурков, землепоклонников, считающих, что Он умирает каждый год?"
Я забежал к быку и начал плясать перед ним, начал танцевать с ним так, что он уже не знал, чего от меня ждать. Задурил я его настолько - он даже косить начал, уже не видел меня толком. Я прыгнул на него в полусальто и поскакал на нем, стоя, разведя руки. Народ уже не смеялся - кричали, аплодировали... Вскоре настроение у него испортилось, он отвернулся и пошел к своим воротам. Пляска кончилась. А в Бычьем Дворе наш народ веселился, отпускали похабные шуточки в мой адрес, но все были рады. Наверно, я запомнил этот глупый случай не ради него самого, а из-за того, что случилось сразу после.
В тот же вечер раб принес мне письмо на глиняной табличке: молодой вельможа - я знал его - приглашал меня на пир. Когда стемнело, я выкупался и оделся... Да, у них там, в Лабиринте, повсюду вода бежит из труб, носить не надо. Есть даже специальные трубы с водой, чтобы смывала нечистоты; так что отхожие места прямо в домах сделаны - никуда не ходить... Так вот, выкупался я, оделся - и пошел. Иду вдоль колоннады - вдруг из-за колонны женщина Тронула меня за руку:
- У Телефа сегодня не будет пира, - говорит.
Лицо у нее было плащом закрыто, но волосы седые; и по спине согнутой видно, что старая.
- Он только что прислал мне приглашение, - говорю. - Он что, заболел или в трауре?
- Он ничего не посылал. Следуй за мной, я покажу куда тебе идти.
Я стряхнул ее руку. Мне уже надоели эти фокусы: все эти таинственные "следуй за мной" кончались одинаково: попадаешь в постель к женщине, которая тебе и даром не нужна, да и ей зачастую нужно лишь поквитаться с соперницей... Во дворце было не продохнуть от этих интрижек.
- Если он ничего не посылал, - говорю, - то я пойду спать. Только сначала спрошу его.
- Не смей! - говорит.
Света было мало, но тут я постарался ее рассмотреть. Она не похожа была на сводню, даже на служанку не похожа. Глаза эллинские, серые; и осанка благородная, хоть и согнуло ее время. И еще я заметил, что она чего-то боится.
Это меня удивило. Кто-то мог бы выиграть, если бы меня убил бык; смерть вне арены ничего никому не давала. Были мужья, носившие рога в мою честь, но ни один из них не пошел бы дальше сердитых взглядов - в Лабиринте мужья хорошо ко всему приучены - а от ревнивых женщин я держался подальше... И все-таки было чувство опасности и чего-то большего даже... Чего? Тут была какая-то тайна, а я был молод - я бы извелся, уйди я сейчас и не узнай в чем дело.
- Чего ты хочешь от меня? - спрашиваю. - Скажи мне правду - тогда посмотрим.
- Я ничего не могу тебе сказать, - говорит. - Но я поклянусь за себя и за тех, кто меня послал, что против тебя не замыслили никакой беды, и никакая беда не грозит тебе, если ты будешь делать что сказано.
- Это кот в мешке, - говорю. - Это не уронит моей чести?
- О нет! Тут гораздо больше чести, чем ты заслуживаешь. - Ответила вроде бы спокойно, но чувствуется, что со злостью какой-то. А потом отвернулась и добавила: - Я не по своей воле к тебе пришла.
Нет, не похожа она была ни на сводню, ни на служанку. Скорее управляющая какого-то большого дома...
- Ну что ж, - говорю, - давай послушаем твою клятву.
Она произнесла клятву - скороговоркой, на древнем языке ритуалов, - и тут до меня дошло, что это жрица. Клятва была страшная, я сказал: "Веди"... Она достала из-под руки длинный плащ и подала мне:
- Надень это. Ты слишком ярок, сверкаешь на свету.
Я надел; она приказала мне держаться позади, в десяти шагах, и побежала, словно старый кролик, по бесконечным коридорам дворца. Потом вдруг сняла маленькую лампу с какой-то полочки и повела меня по местам, каких я никогда прежде не видел: через кузни и столярные мастерские, через кухни, через зловонные внутренние дворики... Наконец мы пришли в дровяной склад, и там она позволила мне себя догнать. Мы протиснулись меж поленниц и попали на открытое место за ними; в полу был деревянный люк. Она молча показала на кольцо. Нет, она конечно же никогда не была служанкой.
Люк был недавно смазан и открылся без звука. Вниз шли деревянные ступени, сквозь них брезжил слабый свет далекой лампы... Лестница уходила куда-то в глубину; а оттуда шли запахи зерна, масла, воска, и холодное дыхание сырой земли.
Я опустился на несколько ступеней, оглядел пространство под собой - там стояли громадные амфоры, выше человеческого роста. Они были вылеплены так, что со всех сторон у них были ручки, - можно было переносить, если возьмутся несколько человек, - и теперь в полутьме казалось, что у каждой амфоры полным-полно ушей и пальцев... Я обернулся к своей провожатой. Она нагнулась ко мне и прошептала на ухо:
- Пройди к той колонне, за амфорами с зерном. Вокруг нее обвязан шнур. Возьмись за него и иди, он приведет тебя. Не выпускай его из руки - и с тобой ничего не случится. Если потеряешь - заблудишься и забредешь в сокровищницу - стража тебя убьет.
- Почему ты посылаешь меня одного? Почему не идешь со мной?
Я схватил ее за руку, чтоб не ушла. Не нравилось мне это: слишком похоже было на предательство, на западню... Она ответила сердито и гордо:
- Я поклялась тебе, - говорит. - Ни я, ни те, кто послал меня, не привыкли, чтобы нам не верили... Отпусти, мне больно!.. Там, куда ты идешь, надо быть повежливей.
Гнев ее звучал искренне - я ее отпустил. А она сказала с какой-то горечью, которая явно относилась не ко мне:
- Здесь моя миссия закончена, остальное меня не касается. Так мне приказано.
Я пошел по ступеням вниз, люк тихо закрылся. Вокруг во все стороны расходились подземелья Лабиринта: длинные проходы меж колонн, заставленные ларями, с полками для амфор и ящиков; извилистые закутки, полные амфор, запечатанных, с окрашенными боками; глубокие ниши для бочек и сундуков; путаница непроглядных галерей, запечатанных тьмой... Мимо меня проскочил большущий серый кот, что-то упало со стуком, истошно завопила предсмертным криком крыса...
Я обошел амфоры с зерном - в каждой могло уместиться по два человека во весь рост, - обошел и нашел ту колонну. На выступе колонны стояла лампа: огрызок фитиля в глиняном черепке... Из цоколя выступала жертвенная чаша, тот же тесаный камень выходил наружу, - от нее пахло запекшейся кровью. Черная полоса сбегала на пол и дальше по неглубокой канавке, на нее налипли перья... Это была одна из основных опор здания; критяне приносят им жертвы, чтобы крепче стояли, когда Земной Бык сотрясает землю.
