— Не-а. Кое-как до ротонды добрались, но нас оттуда турнули.
— Правильно. На шпиле и смотреть-то нечего — метеорологическое оборудование, парочка локаторов, сигнальные огни, ерунда, короче. Сама звезда из желтой стекляшки, изрядно покоцанной, вот и все.
— Откуда знаешь?
— Был однажды, проводил высотный эксперимент. И с высоты вам шлем привет.
— А Данька сказал, что на звездочке сидит третий отдел.
— Твой Данька болтун.
— Вообще-то у него отец — подполковник КГБ.
— Ну тогда я умолкаю.
Опять с подковыркой. А ведь я и ответить могу!.. Сейчас, правда, неохота, да и Петька такой милый с похмелья, сонный, ворчливый. Завалиться бы на этот диванчик и придавить как следует, но не время, ждем-с.
— Еще он мне рассказывал про подземелье…
— Я так и знал.
(Нет, Петенька, сарказм — это не твое. Глаза к небу и голосок попротивнее — я таак и зна-а-ал — иначе неясно, что именно ты зна-а-ал и как именно таак.)
— Можешь сколько угодно иронизировать, но мы там были. Я думала, что подземелье — это пещеры, вода по колено и диггеры. Ничего подобного — все освещено, чистенько, культурно, до определенного уровня, конечно, дальше непролазная грязь. Однажды мы нашли комнату, в которой хранились какие-то припасы, консервы, банки с вареньем… и каждая подписана — сорт, дата заготовки… Данька стащил одну. Между прочим, трехлитровый баллончик с земляникой. Знаешь, что такое собирать землянику? Три литра — это одному целый день пахать, с раннего утра… И зачем оно в подвале? В общем, впечатление гнетущее — кажется, если перестанешь считать повороты, сразу сгинешь.
— Не сгинешь, там толпы любопытных бродят. Видал я ваше подземелье.
(Видал, а придуриваешься. Все мы в свое время ГЗшным фольклором увлекались, и теперь еще не остыло. Надо бы, кстати, наведаться, ну хотя бы на крышу…)
— Прошлым летом на верхотуре было клево, помнишь? Ночью ходили смотреть на звезды, ты один не ходил… У меня пунктик такой, отец в детстве пристрастил, ну ты знаешь.
— Только тогда и звезды были побольше, и варенье погуще…
— Именно. Мы с папой в три ночи часа поднимались на крышу с термосом…
— А, так ты вставала покушать! Зачем же на крышу лезть? Можно было в тепле, на кухоньке.
— Да ну тебя. Не буду ничего рассказывать. Хотела открыть страшную тайну, как увидеть зимнее небо летом и наоборот, теперь не открою.
— Тебе надо в планетарии работать. Детишкам про тайны вселенной рассказывать.
— Я бы не отказалась. Но в астрономы меня не возьмут, зрение не стопроцентное. Я звезды вижу больше по памяти, чем своими глазами. Наверное, те самые, которые были пятнадцать лет назад.
— Детство у тебя задержалось, это точно. Авторитетно заявляю, что в современной астрономии невооруженным глазом делать нечего.
Еще немного и язык онемеет. В ГЗ до сих пор не отключили отопление, жара неимоверная, сейчас сморит. В полусне слышим стук в дверь. Наконец-то!
Входит незнакомая девушка, на ней сумка-кенгуру, в сумке младенец. Гостья, близоруко улыбаясь, разглядывает комнату:
— Всем привет, а где Дима?
— Дима здесь больше не живет. (Оба, одновременно.)
Девушка, рассеянно: — Он что, женился?
— Как раз наоборот, развелся.
— В самом деле? (Улыбается.) Вообще-то я его бывшая жена.
(Оба-на. А мы-то тут расселись…)
— Очень приятно. Меня зовут Ася, а он — Петя. Мы типа Митькины друзья, но пока что с ним не знакомы.
— Понятно. Точнее, ничего не понятно. Меня зовут Ксения, а в кенгуру у нас Кирилл Анатольевич.
— Спит?
— Спит.
Хрестоматийная картина, мадонна с мадоненком, прямо сейчас в альбом. На вид совсем девочка, что, впрочем, тоже вполне традиционно для подобного сюжета. Петя, недолго думая, выкладывает начистоту:
— Дело в том, что Дима предложил нам здесь пожить.
Ксения, удивленно:
— Как же так, ведь вы не знакомы?
(Надо срочно встревать, иначе совсем запутаемся.)
— Объясняю: Петя — москвич, он мой друг, ему общага нужна только для погулять, а не для пожить. Но другой мой друг типа муж, который как раз и знаком с Димой, должен скоро прийти. Он-то и будет здесь обитать.
Ксения, запутанная окончательно: — Петя-друг, вы не подумайте, мне все равно, живите сколько угодно. Я пришла забрать учебники, библиотека требует.
— Как же вы понесете? Давайте я помогу, — добрый Петя, тимуровец, но помочь девушке надо, чего там.
— Спасибо, не стоит. Две книжки я и сама донесу.
— Погодите, — встрепенулась я, — а с письмами что делать? Полный ящик бумаг…
Ксения открывает ящик, вытаскивает наугад, читает: — «Димка, давай дружить». Скучная была лекция, мы стали перебрасываться записками, нас выставили за дверь…
Кладет записку в ящик, проводит рукой по корешкам книг, вытаскивает парочку. Вот они. Когда-то мне здесь было хорошо, и вам того же желаю. Димке не говорите, что я приходила. Вряд ли его это обрадует.
— Крепко маленькие дети спят. Ты мог бы уснуть стоя или даже вися?
— Нет такого слова — вися. Я иногда так уматываюсь, что в метро начинаю дремать, стоя в толпе. Один мой товарищ утверждает, что в армии во время маршев он спал на ходу.
— Нет такого слова — маршев, понял?
— В армии все есть. А она симпатичная.
— Ничего особенного. Офелия, о нимфа!..
— Потому что у нее все хорошо, это сразу видно.
— Хорошо, что Митяя не было. Как она эту записочку, за хвостик — и обратно в стол… Не надо ей. Что было, то быльем поросло. А он хранит…
— Хранил бы, забрал с собой, он же не забрал.
— Может, ему трудно у себя держать, а выбросить рука не поднимается…
— Психолог ты наш, инженер человеческих душ, — вздыхает Петя. — Человека не видела, а уже дедуцирует. И вообще, какое наше дело, а?
Вялая перепалка, жара, коротенькая стрелка на часах по двинулась на одну двенадцатую, сколько нам еще тут сидеть?
В коридоре топот. Вбегает Баев, пытается запереть дверь, мечется по комнате, ищет, где можно спрятаться, открывает шкафы, заглядывает под диван:
— Тьфу ты, черт. Низкий, не залезешь. Короче, запирайтесь и сидите тихо. Сюда Самсон разгневанный несется.
Снова топот, дверь сотрясается от ударов. Голос Самсона: Баев, открой! Я знаю, ты здесь. Не дури, чесслово!
Баев вспрыгивает на подоконник, перебирается на карниз и, держась руками за откос, скрывается из виду, сделав на прощание победную козу.
Петя: Не надо паники, там широченный подоконник, общий с соседями, ты же знаешь.
Я: У Баева семь жизней, одной больше, одной меньше, какая разница. Он падать будет — сальто сделает, чтобы народ внизу потешить, а потом встанет на ножки и дальше пойдет.
Петя: Высокие у вас отношения. У всех троих.
В комнату врывается Самсон:
— Где Баев? Только не говорите, что его нет. Я видел, как он сюда заруливал.
Деловито исследует углы, потом направляется к соседней двери, откуда раздается веселый ржач на два голоса. Снова колотит в дверь, появляется Баев, за ним еще какой-то долговязый. Самсон хватает Баева за рукав и выводит в коридор. Долговязый, давясь от хохота, обращается к нам:
— Предупреждать надо, а то я уже решил, что у меня белая горячка началась.
— Мы сами не ожидали. Привет, я Алексей, а это Ася.
— Привет. Я ваша соседка, новая жена Митяя.
(Сорвалось, не удержалась, но зато какой эффект!..)
— Аська, брось свои шуточки, — отмахивается Петя. — Дмитрий, которого я пока не имею чести знать, пустил на свою жилплощадь эту барышню и ее мужа, который только что влез к вам в окно.
— Энергичное начало дня, — отвечает сосед, плюхаясь рядом с нами. Руки-ноги длиннющие, как будто пополам сложился.
— Ничего себе начало, уже три часа, — замечаю я вскользь.
— Обычное дело. У нас тут нечто вроде клуба по интересам, общество юных физиков и математиков…
— …с которыми вы, по всей видимости, до утра интегрировали?
— Могу и вас порекомендовать в члены нашего кружка. На этом этаже и на следующем сплошные кружковцы.
— Давайте перейдем на ты. И скажи наконец, как тебя зовут.
— Как у Лермонтова: Максим Максимыч. Но мои ученые товарищи зовут меня Кубик.
— Почему Кубик? Ты вроде бы такой… продолговатый.
— Потому что я еще и Максимов, да.
— А, понятно.
— Что тебе может быть понятно, если ты математики не знаешь, — встревает Петя, которому кажется, что я слишком усердно улыбаюсь соседу.
— Между прочим, у меня по математике снова пять. Я пересдала.
— Да хоть десять. Гуманитарий, что с нее возьмешь, — это он Кубику, чтобы провести демаркацию границ — мы, мол, с тобой, парни хоть куда, а она вылезла в калашный ряд. — Поставлю самовар, выпьем за знакомство. Ух и натерпелся я, когда Баев в окно полез…
