поставил бутылку в сейф, как в дверь что-то ударилось, и она с треском распахнулась.
На пороге появился Тальберг и заполнил собой проем. Одну его подмышку занимало потрепанное чучело, а через зазор во второй Наталья пыталась сообщить директору то, что он и так видел собственными глазами:
– Николай Константинович, к вам Дмитрий Борисович. Я говорила, что вы заняты, но он не стал слушать.
– Нормально. Иди, – снисходительно махнул ей Кольцов, пораженный появлением Тальберга, которого уже не чаяли найти. Он-то, грешным делом, просматривал новостные сводки в газетах, боясь прочитать о страшной находке у Края. Тогда у них, кроме Михалыча, появился бы еще и Борисович.
Но и без всякого Края видок у Тальберга был еще тот – выбритый до синевы, но помятый и отекший, словно распух от сырости после долгого лежания в затопленном подвале.
– Где пропадал? – полюбопытствовал Кольцов.
– Длинная история.
– Пил, небось.
– Неважно, – отмахнулся Тальберг, раздраженный излишним вниманием к несущественным деталям, в то время как десятки жизней находятся под угрозой. Возможно, он преувеличивал опасность, но это лучше, чем недооценить.
– По лицу видно, пил. И зайца своего зачем-то притащил. Нормальному здоровому человеку в голову не придет носиться повсюду с трупом животного.
– Мой внешний вид и самочувствие обсудим позже. Сейчас крайне важно найти Платона, – заявил Тальберг сурово, чтобы даже директор понял, насколько именно необходим Платон. Вынь да положь.
– Он отпросился. Здоровье у него хромает. То ли переработал, то ли простудился. Хотя на улице тепло, а перерабатывать не с чего. Тишина и спокойствие, а он нервный ходит…
– Его самочувствие меня тоже слабо волнует. Есть проблема поважнее! Надо немедленно сворачивать производство платоновки!
– Ты о чем?
– Лоскутовское золото, – с трудом вспомнил Тальберг.
– Чего? – Кольцов задрал брови, будто первый раз слышал название, но почувствовал, как под ним зашаталось кресло. – Не знаю ни про какое золото.
– Я взял и поверил, – сказал с сарказмом Тальберг. – В составе присутствует краенитовая пыль, а откуда она возьмется, если не институт ее поставляет? Сомневаюсь, что работают в обход руководства НИИ.
– Не кипятись, остынь, – принялся урезонивать Кольцов. – Не спеши со слонобоем на мельницы переть. Знаю тебя, сейчас о нравственности рассуждать начнешь. Ты у нас опытный идеалист со стажем.
– Не в этом суть, краенит опасен и может привести к непредсказуемым последствиям.
– Каким? – заинтересовался Кольцов. Кресло раскачивалось все сильнее.
– Трудно описать в двух словах, – Тальберг задумался. – Например, случай с Самойловым – результат воздействия краенитовой пыли! Вероятно, он ее вдохнул, поэтому получил передозировку. В жидком виде не так смертельно, но если употреблять регулярно…
– Что ты говоришь! Неужели, так плохо?
Кольцов догадался, в чем причина криминогенной обстановки в городе, но криминал в Лоскутовке волновал его слабо. Самойлов похоронил все надежды и чаяния, а участие в проекте Платона приносило живые деньги на безбедную пенсию. Сворачивать успешное предприятие в разгар прибыльности в их планы не входило.
Взъерошенный Тальберг представлял угрозу. А если он поднимет шум, который дойдет до самого верха?
– Ты кому-то о своих наблюдениях говорил? – спросил Кольцов.
– Нет. Я, как все понял, так сюда и прибежал. Нужно что-то делать.
– Нужно, – согласился директор, осматривая интерьер в поисках подходящего предмета и не отдавая себе отчета, что будет делать дальше. Как назло, ничего тяжелого не нашлось.
Тальберг продолжал говорить, не замечая действий Кольцова.
– Производство немедленно прекратить, а что попало в магазины, изъять, пока не поздно. Иначе до вакханалии дойдет. Нужно работы по краениту приостановить, пока это не привело к печальным последствиям. Даже если использовать как броню, длительного контакта с кожей хватит, чтобы оказывать негативное воздействие на организм. Представьте себе солдат, одномоментно теряющих вменяемость, имея в руках оружие.
– Это понятно, – сказал директор. – Честно говоря, мне самому не нравится. Я соответствующее распоряжение подписал. Возьми, почитай.
Кольцов передал документ, загодя заготовленный на случай, если дело не выгорит, и к нему придут для выяснения, как он допустил превращение института в завод по производству алкоголя.
Пока Тальберг читал подсунутую бумажку, Кольцов обогнул его по периметру, якобы просто прохаживаясь по кабинету, подошел к двери и снял с крючка двухлитровый углекислотный огнетушитель. Оценивающе взвесил в руках, отметил приятную тяжесть холодного стального корпуса, затем подкрался к Тальбергу сзади, мысленно отсчитал до трех и, собрав силы, ударил с размаху, целясь в затылок.
Так как он давно растерял мышечную массу, просиживая зад на заседаниях, справиться с огнетушителем оказалось сложнее, чем представлялось, и вместо прямого удара получился скользящий, подравший кожу, но не оглушивший Тальберга.
– Эй, ты чего? – Тальберг отбросил стул и вскочил, почесывая затылок.
– Аа-р-ргх, – зарычал Кольцов и попытался повторить попытку, используя средство пожаротушения в качестве тарана, но Тальберг, будучи наготове, увернулся, хотя от предыдущего нападения едва не потерял сознание.
Набравший скорость огнетушитель вырвался из слабых рук Кольцова и полетел в шкаф. Раздался грохот, и на дверце образовалась вмятина, а огнетушитель с громким звоном рухнул на пол и зашипел. Тальберг воспользовался потерей равновесия Кольцовым, сгреб его в охапку и налег своим немалым весом, пресекая попытки вырваться.
Вбежала Наталья и онемела от представшей картины. Она переводила взгляд то на шипящий на полу огнетушитель, то на Тальберга с окровавленным затылком, то на пытающегося бороться Кольцова и не понимала, кто виноват и что делать.
– Вызывай охрану! Скажешь, симптомы те же, что и у Самойлова, а я его подержу.
Для нее они оба выглядели в равной степени неадекватно. Что по-звериному рычащий Кольцов, что Тальберг, расхаживающий по коридорам с дохлым зайцем.
– Бегом, вырвется сейчас! – проорал Тальберг так, что крик услышали в соседнем здании.
Наталья увидела обезумевший взгляд Кольцова и решила вызывать охрану – пусть профессионалы разбираются, кто из этих двух психов прав.
Когда Кольцова увезли на «скорой», Тальберг сел в директорское кресло и откинулся на спинку. Место над ухом невыносимо саднило. От удара оно онемело, но теперь шок проходил, и, словно молочные чернила под теплом утюга, проявлялась отложенная боль. Тальберг потрогал повязку, наложенную работниками «скорой». От госпитализации он отказался, взамен ему дали таблетку обезболивающего, но оно пока не подействовало.
– Подробности будут? – спросил Безуглый.
Валентин Денисович, устраиваясь на работу в НИИ, рассчитывал, что будет тихо и спокойно наблюдать за бледными учеными, денно и нощно не вылезающими из кабинетов. А тут эксцесс за эксцессом.
– Сейчас все расскажу, – пообещал Тальберг.
Прибежал Мухин. Он успел доложить наверх о временной нетрудоспособности Кольцова и с сегодняшнего дня исполнял обязанности директора.
– Какая досада! – сиял он от радости, устав сидеть возле змеиной автономии и слушать, как Шмидт на вражеском языке общается со скользкими подопечными. – Такая трагедия, причем второй раз за год!
«Если судить по Самойлову, велик шанс, что Кольцова в стенах института мы можем не увидеть», подумал Тальберг, глядя на Мухина, плохо скрывавшего переполнявшую его радость.
– Что с подробностями? – настойчиво повторил Безуглый.
Тальберг почесался возле раны.
– На основании личных наблюдений
