– Раз уж мы так близко от врага, почему бы нам не врезать по позициям немцев самим, перед тем как мы отплывем домой? – обратился он к адмиралу Вайну, командующему кораблем.
– Конечно, – ответил адмирал, и в течение нескольких минут из всех орудий велся огонь по укреплениям противника. К счастью для Вайна, а также всего британского народа, ответа не последовало. Черчилль же был в неописуемом восторге [571] .
Приняв непосредственное участие в открытии второго фронта, он отправился спать. Проснулся британский премьер спустя три часа, когда эсминец вошел в гавань Портсмута.
Смелость – как она есть
Комментируя свое отношение к храбрости и страху, Черчилль объяснял:
«Когда опасность вдалеке, когда есть масса времени сделать необходимые приготовления, когда вы еще можете согнуть прутик вместо того, чтобы ломать массивный сук – звуки предупреждения целесообразны. Но когда опасность подошла слишком близко, когда уже ничего нельзя сделать за имеющийся промежуток времени, нет смысла останавливаться на промахах и изъянах. Время бояться – когда напасти еще могут быть предотвращены, когда это сделать невозможно, наступает черед смелости. Когда угроза вдалеке, нам следует думать о наших слабостях, когда она близка – мы не должны забывать о нашей силе» [572] .
...
ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Время бояться – когда напасти еще могут быть предотвращены, когда это сделать невозможно, наступает черед смелости».
Многие считают, что смелость является врожденным качеством. Но очень часто жизнь опровергает это утверждение. И Уинстон Черчилль не стал исключением. Однажды, когда его в детстве забросали крикетными мячами, он в страхе убежал от обидчиков и спрятался за огромным деревом. Воспоминание об этом эпизоде будет тяготить его, и он даст себе слово каждый раз побеждать свой страх. Об этом очень точно написал Ф. М. Достоевский в романе «Бесы»: «Я, пожалуй, сравнил бы его [Ставрогина] с иными прошедшими господами, о которых уцелели теперь в нашем обществе некоторые легендарные воспоминания. Сомнения нет, что эти легендарные господа способны были ощущать – и даже, может быть, в сильной степени – чувство страха, иначе были бы гораздо спокойнее и ощущение опасности не обратили бы в потребность своей природы. Но побеждать в себе трусость – вот что, разумеется, их прельщало» [573] .
Работая над собой, Черчилль научился преодолевать собственный страх.
«Уинстон так безукоризненно управлял своим страхом, что многие поверили в его бесстрашие, – говорил Брендан Брекен. – На самом деле он всегда был полон сомнений и фобий. Но в отличие от других, он умел их контролировать» [574] .
...
ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ: «Уинстон так безукоризненно управлял своим страхом, что многие поверили в его бесстрашие. На самом деле он всегда был полон сомнений и фобий. Но в отличие от других, он умел их контролировать».
Брендан Брекен
По мнению ученых, важнейшим качеством эмоционального интеллекта и залогом успешного лидерства является самоконтроль.
«Поскольку эмоции могут передаваться другим, первейшая задача лидеров – научиться контролировать свои эмоции, – указывают Д. Гоулман, Р. Бояцис и Э. Макки. – Лидеры не смогут эффективно управлять эмоциями других, пока не научатся справляться с собственными чувствами. Ни один лидер не может допустить, чтобы над ним взяли верх отрицательные эмоции: гнев, беспокойство или паника» [575] .
...
МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА: «Поскольку эмоции могут передаваться другим, первейшая задача лидеров – научиться контролировать свои эмоции. Лидеры не смогут эффективно управлять эмоциями других, пока не научатся справляться с собственными чувствами».
Дэниел Гоулман, Ричард Бояцис и Энни Макки
Для Черчилля самоконтроль был естественным состоянием, и то, что непосвященному человеку могло показаться пределом героизма, выполнялось им практически на автоматизме.
Весной 1943 года корабль, на котором плыл Черчилль, направляясь в США, вошел в опасную зону, считавшуюся вотчиной кригсмарине. Когда присутствующий на борту Аверелл Гарриман выказал немалое волнение сложившейся ситуацией, Черчилль успокоил его, заявив:
«Не волнуйтесь, я отдал распоряжение спустить шлюпку и установить на ней пулемет. Я не дам им взять меня в плен. Если мне и предстоит умереть, то только в борьбе с врагом. Так что спускайтесь со мной в шлюпку, и мы здорово повеселимся» [576] .
А чего стоят бесчисленные перелеты нашего героя в годы Второй мировой войны? В первые месяцы своего премьерства, пытаясь убедить французское правительство продолжить борьбу с гитлеровскими войсками, Черчилль совершил несколько визитов во Францию, каждый из которых был уже сам по себе подвигом. Например, во время одного из перелетов его самолет чудом не попал под открытый огонь немецких истребителей [577] . Не прошло и суток после неприятного инцидента, как британский премьер снова сидел в кабине самолета. Метеорологи сообщали о надвигающейся буре и нежелательности вылетов, но Черчилль был неумолим:
– К черту! Я полечу несмотря ни на что! Ситуация слишком серьезна, чтобы думать еще и о погоде!
Затем, немного успокоившись, он добавил:
– Да, и не забудьте захватить мой большой пистолет. Если нас атакуют, я хочу убить хотя бы одного нациста [578] .
В январе 1942 года, по возвращении домой из Соединенных Штатов, Черчилль совершил первый в своей жизни трансатлантический перелет. Премьер немного нервничал и не скрывал этого.
«Должен признаться, что я испытывал некоторый страх. Я думал об огромных океанских просторах и о том, что мы будем находиться за тысячу миль от суши, пока не приблизимся к Британским островам. Я всегда с ужасом представлял себе перелет через Атлантику. Но жребий был брошен. И все же я должен признаться, что, если бы за утренним завтраком или даже перед вторым завтраком мне сообщили, что погода изменилась и мы должны плыть морем, я легко примирился бы с мыслью о путешествии на великолепном корабле, который проделал бы весь этот длинный путь, чтобы доставить нас домой» [579] .
Однако погода оказалась на удивление прекрасной, и перелет состоялся.
В воздухе Черчилль попросил первого пилота, капитана Келли Роджерса, разрешить ему сесть за штурвал тридцатитонной летающей лодки «Боинг Клиппер».
«Просидев около часа на месте второго пилота, я ощутил вокруг себя атмосферу беспокойства, – описывает Черчилль дальнейшее развитие событий. – Так как мы свыше десяти часов летели в тумане и за все это время видели только одну звезду, то не исключена была возможность отклонения от курса после столь длительного полета. Связь по радио была, конечно, ограничена обычными правилами военного времени. Из разговоров, которые я слышал, мне стало ясно, что мы не знаем, где находимся».
