— Еще нет. Думает… Хотя я бы на его месте вместо «буквы» взял деньги.
— Не желал бы тебе оказаться на его месте… Хорошо, пусть думает…
* * *
Остаток выходного дня, нежданно-негаданно превратившегося в рабочий, Мешечко посвятил камеральным работам. Решение окунуться в накопившиеся бумажные закрома, что греха таить, далось непросто. И всё же, собравшись с духом, Андрей выгреб из сейфа давно отложенные неотложные дела и занялся нудной канцелярщиной. А чтобы «нудное» не переросло в еще более гнетущее «тягомотное», часок спустя распечтал свой последний НЗ — бутылку коньяка, некогда презентованную Гешей Певзнером в благодарность за «своего человека» на ТО…
…Под коньячок дела пошли веселее. Так что Мешок даже и не заметил, как за окном на город постепенно снизошли сизые сумерки и в кабинете сделалось пасмурно настолько, что пришлось зажечь лампу. Впрочем, плохая видимость отчасти объяснялась и густым сигаретным дымом, плотно окутавшим комнату. Так же как и небезызвестная киногероиня — переводчица Варвара[18], Мешечко любил, когда работал: и хлопнуть, и пыхнуть. Чтобы чутка подразогнать смог, Андрей встал из-за стола, распахнул дверь, обеспечивая подобие тяги, и в этот момент услышал в темноте коридора чьи-то неспешные шаги.
— Эй, кто там шарится в потемках? Тарас, ты? Выйди из сумрака!
— Извините, Андрей Иванович, но это не Тарас. Это я, — послышался в ответ смущенный, немного скрипучий голос, и через пару секунд на пороге кабинета возник постоялец «гоблинов».
— А, Демидыч! Не спится? Заходи, чаю хочешь? Или кофе?
Мешок радушно указал в сторону подоконника, на котором светилась новизной и бережливой заботой импортная дорогая кофеварка — настоящий луч света в темном царстве замов.
— Нет, спасибо. Мне бы просто водички. Душновато сегодня.
— Возьми в холодильнике. Там, под столом у Олега Семеныча.
Филиппов достал бутылку минералки, с любезностью принял выданный Мешком чистый стакан и с наслаждением выпил.
— Уф-ф, хорошо… А вы что ж домой-то? Одиннадцатый час! Не дело это, совсем не дело! Запомните, Андрей Иванович: организм обязательно должен отдыхать, а мозг — расслабляться.
— Нервы, соответственно, разматываться, а печень — просушиваться? — насмешливо развил тему Андрей.
Иван Демидович посмотрел на него с легкой укоризной:
— А вы напрасно иронизируете. Между прочим, это очень большая проблема — русские люди исторически не умеют нормально распределять свои силы, не умеют отдыхать. А когда со временем усталость и стрессы накапливаются, не умеют правильно их снимать. Отсюда у наших более низкий, по сравнению с другими народностями, КПД.
— Я не знаю как там в других отраслях народного хозяйства — увы, не довелось. Но вот у нас, в милиции, относительно невысокий КПД связан исключительно с тотальным непрофессионализмом.
— Вы так считаете?
— Хуже! Я так думаю. Суеты и лишних движений у нас много, а вот с движениями полезными — вечно напряг. Потому и времени, и оперсостава постоянно не хватает. Потому и засиживаемся на работе до полуночи. Вот обрати внимание, Демидыч! — сам того не замечая, увлекшись темой, разгорячился Андрей. — У нас сейчас такое количество сотрудников милиции, что просто диву даешься, каким образом наши предшественники умудрялись качественно лучше справляться с преступностью до революции? В царское время, когда количество полицейских сил было существенно ниже?
— Да, но ведь, если взять хотя вас, «гоблинов»… Ой, ради бога, извините!
— Перестань, чего тут извиняться? — отмахнулся Мешок. — «Гоблины» мы и есть. Так вот это как раз то самое исключение, лишний раз подтверждающее правило. Посуди сам: мы, своим, мягко говоря, гомеопатическим составом, умудряемся худо-бедно удерживать под контролем около трех десятков отписанных нам клиентов — потенциальных потерпевших. Получается практически по два с половиной человека на душу.
— Так я именно об этом и хотел сказать! — попытался перехватить инициативу Иван Демидович. — На мой, пускай и сугубо дилетантский, взгляд ваше подразделение, оно действительно уникально!
— Эт-точно. Уникумов у нас — хоть жопой ешь.
— Да нет же! — загорячился теперь уже и Филиппов. — Поверьте, Андрей Иванович, мне… мне… — взволнованно и сбивчиво заговорил он, — мне на самом деле безумно приятно, что на закате дней мне все-таки довелось снова повстречать такое количество хороших, по-настоящему душевных людей.
Мешечко вытянул из пачки очередную сигарету и покачал головой:
— Демидыч, а ты не рановато-ли про закаты заговорил?
— Знаете, у меня в последнее время появилось какое-то очень нехорошее предчувствие…
— Да насрать на него и розами засыпать! Выше нос, старик: должна же когда-то закончиться твоя черная полоса?
Филлипов печально улыбнулся:
— Боюсь, всё белое в своей жизни я уже выбрал. И сам того не заметил, когда это случилось… Но я не о том хотел сказать. Я хочу поблагодарить лично вас, Андрей Иванович. Поскольку именно вы, как мне кажется, в этой службе, в этом помещении являетесь своего рода цементирующей основой. Да-да! Позвольте мне закончить!.. Так вот: мало того что вы — хороший человек! Вы еще и, сами того не осознавая, притягиваете к себе — себе подобных. А это большая редкость в наши дни. Тем более в такой, извините, субстанции, как милиция. Поверьте, у меня есть возможность сравнивать. За годы скитания-бомжевания на моем пути встречалось огромное количество представителей вашей профессии. И большинство из них, поверьте, не вызывали никаких иных чувств, кроме, еще раз извините, омерзения.
— Ну, Демидыч! Ты меня почти в краску вогнал, ей-богу. — Андрей в данном случае не лукавил. Он и самом деле смутился от неожиданной, а главное — от по-настоящему искренней похвалы. — Всё, кончай, свои амбы-дифирамбы! Хорош!.. А насчет омерзения я тебе так скажу: негоже всех под одну гребенку равнять: ни в хорошую, ни в плохую сторону. Все люди разные. В том числе и те, что носят погоны. Поэтому кто-то непременно приобидится и возьмется мстить всем и вся, кто-то будет пить, кто-то, наоборот, бросать пить. Все будут поступать по-разному: в силу своего интеллекта, своей совести. Вероисповедания, если угодно. Национальных каких-нибудь традиций. Но! И это очень важно! Среди них есть милиционеры, которые — представь себе! — читают книги, адекватно реагируют на критику, не чужды самоиронии. Условно назовем их «порядочные». Но есть и такие, кому всё равно. Эти не читают ничего: ни газет, ни Интернета. И вообще — Земля им представляется плоской. А почему?
— И почему?
— Объяснение тут, пусть и столь же плоское, но, на мой взгляд, асболютно исчерпывающее, — неожиданно рассмеявшись, докончил Мешок. — Как говорил мой бывший наставник Василий Александрович Золотов: «Хороший мент отличается от плохого только тем, что хороший: на работе — мент, а на пьянке — человек. А вот плохой — он и на работе, и на пьянке — мент».
Иван Демидович шутку оценил, но смеяться за компанию не стал. Напротив, сделался еще более серьезен:
— Это вы, Андрей Иванович, сейчас очень правильное прилагательное употребили. Да-да, именно «порядочные», а не «честные». Потому что в России честность и порядочность — действительно два разных понятия. К сожалению.
— На самом деле, Демидыч, всё это именно что прилагательные, не более того. И в нашей системе координат они не имеют практического применения. Ибо в это системе даже реальная работа, в большинстве случаев, на хрен никому не нужна. Главное, грамотный доклад и столь же грамотное умасливание зажравшихся товарищей из Центра.
Филиппов с почти отеческой нежностью посмотрел на Андрея и покачал головой:
— …Езжайте-ка вы, Андрей Иванович, домой. Отдыхать… И я пойду себе. Я ведь не просто так, я вообще-то сейчас к Тарасу, в оперскую направлялся. Хотел, с его позволения, кино на Пятом канале посмотреть. Там сегодня должны Бертолуччи показывать. «Маленького Будду». Не доводилось видеть?
— Увы мне, — развел руками Мешок.
— Рекомендую, очень рекомендую.
— Спасибо, Демидыч, при случае посмотрю обязательно. Составил бы вам и сегодня компанию, но в самом деле поздновато. Так что: на посошок — и спать. Не желаешь со мной за компанию? Нет? Тогда я обратно сам. За здоровье здесь присутствующих. Чтоб мы жили долго и не несчастливо!..
Санкт-Петербург,
24 августа 2009 года,
понедельник, 09:17 мск
Потеряв изрядное количество времени в извечной утренней пробке на проспекте Славы, в начале десятого Женя Крутов добрался до улицы Димитрова, поднялся на второй этаж депрессивно-безликой «брежневки» и позвонился в квартиру №<N>117. Пробыв в ней не более пары минут, Крутов вышел оттуда с хозяйственной сумкой в руках, пересек лестничную площадку и своим ключом открыл дверь квартиры №<N>119.
