понедельник, 09:17 мск
Потеряв изрядное количество времени в извечной утренней пробке на проспекте Славы, в начале десятого Женя Крутов добрался до улицы Димитрова, поднялся на второй этаж депрессивно-безликой «брежневки» и позвонился в квартиру №<N>117. Пробыв в ней не более пары минут, Крутов вышел оттуда с хозяйственной сумкой в руках, пересек лестничную площадку и своим ключом открыл дверь квартиры №<N>119.
— Эй, хозяева! Не бойтесь, не гости! — преувеличенно бодро прокричал он с порога напрочь убитой «однушки», чуть поморщившись от шибанувшего в нос запаха затхлости и болезни, висевшего в воздухе квартиры. Крутов сначала прошагал на кухню, где разгрузил полученную в квартире напротив сумку, выставив на стол еще горячую кастрюлю и несколько банок с какой-то едой. И только после этого, скрипя половицами, прошел в комнату.
Димка сегодня выглядел совсем плохо. С невероятным усилием он повернул голову и, вместо традиционного приветствия, просипел мучительно:
— Женя. Очень больно. Мне бы укол.
— Потерпи, Димас, сейчас все организуем. Только сначала надо хоть немного поесть. Там тебе баба Маша такой бульонище сварила — у-у-у! Еле удержался, чтобы сам не сожрать.
— А где. Она. Сама.
— Да она прямо сейчас на похороны уезжает, куда-то в область. Там у нее какая-то родственница померла. Вот она и попросила сегодня меня с тобой посидеть.
— Повезло.
— Да ладно тебе, фигня какая, — не уловив, отмахнулся Крутов.
— Родственнице повезло. Вот бы и мне. Похороны.
— Ты мне эти разговоры брось! Мы с тобой, Димас, еще и повоюем, и на блядки походим, и вообще…
Димка фальшь интонации учуял и посмотрел на приятеля с горькой усмешкой. Женя смущенно отвел глаза, заторопился на кухню и, вернувшись через минуту с тарелкой в руках, подсел к кровати.
— Давай, похлебаем. Пока горячий.
— Не хочу. Мне бы укол. Больно. Очень.
— Димас, десять ложек и — всё. А потом сразу укол, договорились.
Тот обреченно кивнул и позволил затолкать в себя десять плюс одна лишняя, ловко подсунутая Крутовым, ложек бульона.
— Вот и молодец. Сейчас будем колоться. Кстати, забыл совсем! Знаешь, что я тебе принес? — Крутов порылся в своей сумке и достал из нее DVD-коробочку. — Здесь запись флойдовской «Стены», концерт 1990 года, помнишь? На обломках Берлинской стены? Там где с ними еще «Скорпы» и Брайан Адамс выступали.
Димка слабо улыбнулся.
— О чем и толкую — классная вещь! — обрадовался реакции Женя. — Сейчас поставлю. Начинай смотреть, а я пока лекарство разбодяжу.
Крутов включил телевизор, настроил проигрыватель, запустил принесенный диск и снова вышел на кухню. Достал из холодильника ампулу, нашел на полочке одноразовые шприцы.
We don't need no education, We don't need no thought control… -
донеслось из комнаты грохочущее. Женя открыл окно, закурил и принялся наблюдать за рыжим облезлым дворовым котом, который сейчас направлялся к его машине. С явным намерением пометить вновь прибывшее в его, рыжего, территорию колесо. Крутов невольно позавидовал этой подзаборной, но зато абсолютно свободной скотинке. Ему сейчас тоже нестерпимо хотелось наплевать на всё, задрать хвост на эту чертову жизнь со всеми ее проблемами, с ее бесконечным All That Jazz… Задрать и…
В общем, было сейчас Жене «и кюхельбекерно, и тошно». Он стоял у открытого окна и курил одну за другой, оттягивая время укола. Он знал: чем позднее это случится, тем большее время Димка потом проспит. И, соответственно, тем позже к нему снова вернется боль…
All in all you're just another brick in the wall, All in all you're just another brick in the wall…
* * *
Совершив все необходимые покупки согласно составленному Северовой списку, Иван Демидович покинул гудящий улей Кузнечного рынка и, поудобнее перехватив пакеты, двинулся назад в контору. Старательно огибая многочисленные самостийные торговые лотки, за которыми старушки с печальными лицами бодро призывали купить то цветы «только что с огорода», то грибы «сама собирала», то колготки «всех размеров», он пересек Владимирскую площадь и проходными дворами вынырнул на улицу Рубинштейна. Филиппов любил ходить этим маршрутом, поскольку именно с этой улочкой, завершающейся знаменитыми Пятью углами, у Ивана Демидовича были связаны самые теплые воспоминания из давнего студенческого прошлого. Именно на углу Невского и Рубинштейна находилось некогда культовое ленинградское кафе-автомат, где всего за тридцать копеек подавали чудеснейшую мясную солянку и наливали лучшее в городе пиво. А походы в Малый драматический «на Додина»! А знаменитый дом «Слеза социализма», в котором некогда жила его первая любовь Зиночка Аннинская? Да разве забудешь такое!
Радуясь временной свободе и августовскому солнышку, Иван Демидович не спеша, с частыми остановочками (пакеты оказались непривычно увесисты) брел по Рубинштейна, разглядывая встречных прохожих и витрины питейных заведений, коих здесь расплодилось великое множество. У одного из таких заведений, с латиноамерканской расцветкой и соответствующим названием — «Трес Амигос», Филиппов устроил очередной минутный привал. Переводя дух, он невольно бросил взгляд сквозь стекло летней террасы, густо заполненной завсегдатаями бизнес-ланча, и, что называется, остолбенел.
За одним из дальних столиков, увлеченно беседуя, обедали трое мужчин. Один из них сидел лицом к Филиппову, и Иван Демидович, обладавший врожденной эйдетической памятью, с удивлением, к которому тут же примешался страх, опознал в нем человека, фотографию которого случайно обнаружил в служебной папке «гоблинов». В той самой, которую любвеобильный Тарас оставил на своем столе, торопясь на «обсуждение ряда служебных моментов». Ошибки быть не могло! Это был он, человек по прозвищу Зеча. Подозреваемый в причастности к убийству и ранению Ильдара! Второй мужчина из этой компании сидел к Филиппову спиной. А вот профиль сидящего вполоборота третьего за последнее время Иван Демидович успел изучить слишком хорошо. И от осознания того факта, что этот самый третий сейчас панибратски-дружески беседует с убийцей, Филиппову сделалось дурно. Испугавшись, что его могут заметить, он торопливо подхватил свои пакеты и быстрым шагом, почти бегом, поспешил прочь от этого места.
«Наверное, надо было позвонить и сообщить об увиденном Андрею Ивановичу?» — колотилось в его стариковском мозгу отчаянное. Но — увы! Мобильным телефоном «гоблины» своего постояльца не снабдили. Можно было, конечно, для одного звонка попросить трубку и у кого-нибудь из прохожих, но так ведь и номера телефона Мешечко Иван Демидович всё равно не знал.
Царское Село,
24 августа 2009 года,
понедельник, 13:35 мск
Привокзальное кафе «Медея», которое Левша назначил Андрею в качестве места встречи, правильнее было назвать забегаловкой. В зале, пол которого был застелен туалетной плиткой, владельцы установили несколько круглых столов на металлических ножках. Вокруг столов кучковались стулья — настолько разнокалиберные, что определить какие из них завелись в этом кафе первоначально, а какие «пришли» потом, не имелось ни малейшей возможности. Под стать интерьеру была и публика — студенты-прогульщики тусовались с маргиналами, а девицы с пергидрольными волосами водили компанию с парнями, словно сошедшими со страниц романов Бушкова и Кивинова. Над публикой в клубах табачного дыма серым облаком витало пригорклое кухонное амбре. Уж насколько Свешников не был по жизни воинствующим эстетом, но, тем не менее, подобного рода общепиты он не навещал очень давно…
…Андрей и Левша общались уже минут пять, но нечто навроде официантки подкатилось к ним только сейчас. Подкатилось виляющей матросской походкой и, облагодетельствовав чистой пепельницей, поинтересовалось:
— Что кушать будете, молодые люди?
— Ты как, Иваныч?
— Нет-нет, благодарю. Я — только кофе. Будьте добры, эспрессо, — Мешечко озвучил свой заказ таким тоном, словно попросил принести цикуту.
— Я бы не советовал. В смысле, в местном исполнении — дрянь редкостная, — предупредил Левша, заслужив ненавистный взгляд обслуги.
— Тогда сок. Апельсиновый есть?
— Вроде был. Надо посмотреть. А вам?
— А мне, барышня, кружечку пивасика. А еще лучше — две.
— Какого?
— Холодного.
— Это всё?
— Пока да.
Официантка — эдакая булгаковская «боцман Жорж», обиделась окончательно и завиляла обратно на кухню. Впрочем, немудреный заказ принесла довольно быстро. Левша жадно схватил первую кружку, в несколько глотков опустошил ее всю и, с наслаждением закурив, откинулся на спинку стула. Опасно откинулся: судя по хлипкости местной мебели, та могла и не выдержать.
— …Кайф! На зоне, при желании, и «Хайникены», и «Туборги» всякие разные достать не проблема. А тут пьешь — вроде бы и моча мочой, но при этом ни в какое сравнение! А всё потому, что — воля! Опять же — малая родина! — Левша ностальгическим взглядом обвел загаженные интерьеры. — Прав был старик Маркс, прав: «Бытие определяет сознание».
