Но ничего не подворачивалось. Зато смерть кружила терпеливым стервятником. Я чувствовал, как приближается ее корявая тень, как холодеет воздух, которым дышу. Нет, еще не пора.
Однажды утром за дверью загрохотали шаги, потом заскрежетал ключ. В камеру вошел Друсиус для ежедневных побоев. Прямо по расписанию. Я уронил голову на грудь и открыл рот. Тот хихикнул и приблизился. Оказавшись в нескольких дюймах, он схватил меня за волосы и запрокинул голову, заставив посмотреть на него.
– Жалкое ничтожество. – Он плюнул мне в лицо. Свинья. – Я-то думал, ты сильный. Всемогущий Элиас Витуриус. А ты ничто…
Глупец, ты забыл натянуть цепи. Я ударил его коленом прямо промеж ног. Он пискнул и согнулся пополам, и я нанес ему сокрушительный удар в голову. Его глаза остекленели. Друсиус не видел, как я обернул цепь вокруг шеи и держал, пока не посинело лицо.
– Ты, – прорычал я, когда он наконец отключился, – слишком много трепал языком.
Я опустил его на пол и обыскал тело. Нашел ключи и заковал его в кандалы на тот случай, если он очнется раньше чем нужно. Затем вставил ему кляп. Немного приоткрыв дверь, я выглянул в коридор. Другой дежурный маска пока еще не хватился Друсиуса. Но довольно скоро спохватится. Я считал шаги маски, пока не удостоверился, что он отошел достаточно далеко. Затем выскользнул из двери.
Свет факелов резал глаза, и я зажмурился. Моя камера находилась в конце короткого прохода, который ответвлялся от главного коридора блока. Здесь было только три камеры, и я не сомневался, что соседняя с моей – пустая. Значит, оставалось проверить только одну камеру.
После пыток пальцы одеревенели и не слушались. Я стиснул зубы от напряжения, мучительно долго перебирая ключи. Торопись, Элиас, торопись.
Наконец я нашел верный ключ и отпер дверь. Она оглушительно скрипнула. Я протиснулся боком. Когда закрывал ее, она снова заскрипела, и я тихо выругался.
Хотя я пробыл на свету совсем недолго, глаза не сразу привыкли к темноте. Сначала я не видел рисунков, но когда увидел, у меня перехватило дух. Тас оказался прав. Они выглядели так, словно вот-вот оживут.
В камере царило молчание. Дарин, должно быть, спал или был без сознания. Я шагнул к истощенной фигуре в углу. Затем услышал скрежет цепей, тяжелое дыхание. Из темноты выпрыгнуло истерзанное существо и сомкнуло костлявые пальцы у меня на шее. Его лицо, сплошь в кровоподтеках и шрамах, оказалось в нескольких дюймах от моего. Светлые волосы на голове местами были вырваны, два пальца обрублены, а торс весь покрыт ожогами. Тысяча чертей.
– Кто ты такой, черт возьми? – спросил он.
Я легко отнял его пальцы от шеи, но не сразу смог заговорить. Это он. Я понял это, как только увидел его. Не потому что он похож на Лайю. Даже в тусклой камере я различил, что у него голубые глаза и бледная кожа. Но такой огонь во взгляде я встречал только у одного человека. После тех диких криков я ожидал увидеть безумие в его глазах, но он смотрел на меня совершенно разумно.
– Дарин из Серры, – произнес я. – Я – твой друг.
Он лишь мрачно усмехнулся в ответ.
– Меченосец и друг? Не думаю.
Я оглянулся на дверь. У нас не было времени.
– Я знаю твою сестру Лайю, – сказал я. – Я здесь по ее просьбе, чтобы вызволить тебя. Нам надо уходить… прямо сейчас…
– Ты лжешь, – прошипел он.
Снаружи послышались отзвуки шагов, затем снова наступила тишина. У нас нет на это времени.
– Я могу доказать тебе. Спроси что-нибудь про нее. Я расскажу тебе…
– Расскажешь мне то, что я же и говорил Надзирателю. Я все о ней рассказал, черт возьми. Камня на камне не оставил, так он сказал.
Дарин впился в меня взглядом, полным жгучей ненависти. Должно быть, он преувеличивал свои страдания во время допросов, чтобы Надзиратель поверил, что он слаб. Потому что этот его взгляд ясно говорил, что он отнюдь не слаб. И я, конечно, был бы этому рад, но прямо сейчас это стало помехой.
– Послушай меня, – сказал я тихо, но достаточно резко, чтобы пробиться сквозь его подозрения. – Я не один из них, иначе бы не оделся вот так и не был бы весь в ранах. – Я обнажил руки, иссеченные порезами, оставшимися после недавнего допроса Надзирателя. – Я – заключенный. Я проник в тюрьму, чтобы вызволить тебя отсюда, но меня поймали. Сейчас мы оба должны бежать.
– Что он от нее хочет? – зарычал Дарин на меня. – Скажи мне, что он хочет от моей сестры, и, может быть, я тебе поверю.
– Я не знаю, – ответил я. – Наверное, хочет проникнуть в твои мысли. Узнать тебя, спрашивая о ней. Если ты не отвечал на его вопросы об оружии…
– Он и не спрашивал меня о чертовом оружии. – Дарин провел рукой по голове. – Он спрашивал только о ней.
– Это какая-то бессмыслица, – сказал я. – Тебя схватили из-за оружия. Потому что Спиро научил тебя делать серранскую сталь.
Дарин замер.
– Откуда, черт возьми, ты об этом знаешь?
– Я говорил тебе…
– Я никогда и никому из них про это не рассказывал, – сказал он. – Они думают, что я – шпион Ополчения. Небеса, неужто и Спиро у вас?
– Подожди. – Я поднял руку, сбитый с толку. – Он никогда не спрашивал тебя об оружии? Только о Лайе?
Дарин вздернул подбородок и усмехнулся:
– Старик, должно быть, еще больше жаждет разузнать про нее, чем я думал. Неужто он и вправду считает, что ты мог убедить меня, что ты друг Лайи? Передай ему одно: Лайя никогда бы не попросила меченосца о помощи.
За дверью кто-то прошел в главный коридор. Нам надо выбираться отсюда.
– А ты говорил им, что твоя сестра спит, сжимая рукой браслет матери? – спросил я. – Или что вблизи ее глаза золотисто-карие, а еще в них есть зелень с серебром? Или что с того дня, как ты велел ей бежать, она чувствует лишь вину и думает лишь о том, как до тебя добраться? Или что внутри нее огонь, который пылает ярче, чем у любой маски, – но только когда она верит в себя?
Дарин открыл рот.
– Кто ты?
– Я же сказал тебе. Друг. И сейчас мне надо вывести нас отсюда. Можешь встать?
Дарин кивнул и поднялся. Я закинул его руку себе на плечи. Мы добрели до двери, и я услышал приближающиеся шаги охранника. По походке я определил, что это легионер – они всегда ходят громче, чем маски. Пришлось ждать, когда он пройдет мимо.
– Что Надзиратель хотел знать о твоей сестре? – проговорил я.
– Он хотел знать все, – мрачно проговорил Дарин. – Но спрашивал наобум. Как будто не был уверен, о чем именно надо спрашивать. Как будто задавал чьи-то вопросы, не свои. Я сначала пытался врать, но он сразу распознавал ложь.
– Что ты ему рассказывал?
Охранник отошел довольно далеко. Я взялся за ручку и медленно, очень медленно стал открывать дверь, чтобы меньше скрипела.
– Да все подряд, лишь бы прекратились пытки. Всякие глупости: что она любит Лунный Фестиваль, что она могла часами наблюдать за полетом воздушных змеев, что она любит чай с медом такой сладкий, что медведь поперхнется.
В животе у меня екнуло. Эти слова казались знакомыми. Почему они знакомы? Я внимательно посмотрел на Дарина, и он неуверенно взглянул на меня.
– Я не думал, что это поможет ему, – сказал он. – Он всегда был недоволен, что бы я ни говорил. Постоянно требовал еще и еще.
«Это совпадение», – попытался я себя успокоить. Затем вспомнил, что говаривал мой дед, Квин: «Только дураки верят в совпадения». Слова Дарина так и вертелись у меня в голове, против воли вызывая в памяти эпизод за эпизодом и вырисовывая связь там, где ее быть не должно.
– А ты говорил Надзирателю, что зимой Лайя любит чечевичную похлебку? – спросил я. – Что это дает ей чувство защищенности? Или… или что она хочет обязательно увидеть Великую библиотеку Адисы?
– Я все время ей рассказывал про эту библиотеку, – произнес Дарин. – Она обожала про нее слушать.
В голове всплыли обрывки разговоров Лайи и Кинана, услышанные в дороге. «Я запускал воздушных змеев, когда был мальчишкой, – сказал он однажды. – Я мог любоваться ими часами… Я бы хотел увидеть Великую библиотеку». А накануне той ночи, когда я ушел, Лайя, улыбаясь, пила слишком сладкий чай, что приготовил ей Кинан. «Хороший чай должен быть таким сладким, что медведь поперхнется», – сказал он.
Нет, проклятье, нет. Все это время он прятался среди нас. Притворяясь, что заботится о ней, он пытался подлизаться и к Иззи. Вел себя как друг, когда на самом деле служил Надзирателю.
Вспомнилось выражение его лица, когда я уходил. Жесткость, которую он никогда не показывал Лайе, но которую я чувствовал в нем с самого начала. «Я знаю, что значит делать то, что не хочется, ради людей, которых любишь». Черт возьми, это, должно быть, он и сообщил Надзирателю о моем приезде. Хотя как он мог передать сообщение старику без помощи барабанов?
– Я старался не говорить ничего важного, – добавил Дарин, – я думал…
Дарин замолчал, услышав резкие голоса приближающихся солдат. Я затворил дверь, и мы отступили в камеру Дарина, чтобы переждать, пока они пройдут мимо.
