Надзиратель остановился на пороге вполоборота ко мне, на лице – ни тени улыбки. При свете факелов, льющемся из коридора, борозды на щеках и подбородке стали казались еще глубже. На миг я различил очертания его черепа.
– Потому что ты спросил, кто это, Элиас, – ответил Надзиратель, – а не что.
45: Лайя
Как и большинство предыдущих ночей, эту я провела почти без сна. Кинан спал рядом, закинув руку мне на бедро и упираясь лбом в плечо. Его тихое дыхание убаюкивало меня, но каждый раз, почти уснув, я тревожно вздрагивала.
Жив ли Дарин? Если жив и если у меня получится его спасти, то как мы потом доберемся до Маринии? Будет ли нас там ждать Спиро, как обещал? Захочет ли Дарин делать оружие для книжников?
Что будет с Элиасом? Элен, возможно, уже схватила его. Или, может, его убил яд. А если он жив, то захочет ли Кинан помочь мне спасти его? Не знаю.
Однако я должна его спасти. Да и других книжников тоже не могу бросить. Не могу оставить их гибнуть во время резни, устроенной Комендантом.
К казни приступят завтра вечером, как сказал Кинан. Багровые сумерки к ночи станут кровавыми.
Я убрала руку Кинана и встала. Натянув плащ и сапоги, я выскользнула из пещеры в ночной холод.
Ноющий страх заполз в душу. Я ничего не знала ни о плане Кинана, ни о том, как устроен Кауф изнутри. Его уверенность немного успокаивала, но не настолько, чтобы верить, что у нас все получится. Что-то во всем этом казалось неверным. Опрометчивым.
– Лайя?
Кинан вышел из пещеры. Рыжие волосы спутались, отчего он выглядел моложе. Он подал руку, я взяла ее и тут же ощутила покой. Какая перемена произошла с ним! Я не могла себе даже представить, чтобы тот мрачный борец, которого я впервые встретила в Серре, так улыбался.
Кинан взглянул на меня и нахмурился:
– Нервничаешь?
– Я не могу бросить Элиаса, – вздохнула я. Небеса, надеюсь, я не совершу новую ошибку. Надеюсь, что настаивая на этом, я не навлеку еще какое-нибудь несчастье. У меня в голове всплыл образ мертвого Кинана, и, содрогнувшись, я отогнала эти мысли. Элиас сделал бы это ради тебя. А проникнуть в Кауф, не важно с какой целью, в любом случае огромный риск. – Я не оставлю его.
Кинан склонил голову, глядя на снег. Я задержала дыхание.
– Тогда мы должны найти способ, как его вызволить, – произнес он. – Хотя это дольше…
– Спасибо. – Я прильнула к нему, вдыхая ветер, огонь, тепло. – Это будет правильно. Я знаю это.
Я ощутила знакомый узор браслета под ладонью, осознав, что как обычно невольно сжимаю его, ища успокоение. Кинан посмотрел на меня. В его глазах сквозило странное одиночество.
– Каково это – когда у тебя осталось что-то на память о твоей семье?
– С ним я чувствую себя ближе к моим родным, – ответила я. – Это придает мне сил.
Он протянул руку, почти коснувшись браслета, но затем застенчиво ее опустил.
– Хорошо помнить тех, кого потерял. Хорошо, когда у тебя есть то, что напомнит о них в тяжелые времена. – Его голос звучал мягко. – Хорошо знать, что ты был… что ты… любим.
У меня на глаза навернулись слезы. Кинан никогда ничего не рассказывал о своей семье, кроме того, что все они умерли. У меня хотя бы была семья, а у него – никого и ничего. Я крепче сжала браслет и, повинуясь внезапному порыву, сняла его. Сначала он как будто не хотел сниматься, но я как следует дернула, и браслет поддался.
– Я буду твоей семьей, – прошептала я и, разжав пальцы Кинана, положила браслет ему на ладонь. Затем сомкнула его пальцы. – Ни матерью, ни отцом, ни братом, ни сестрой, но все же семьей.
Он порывисто вздохнул, глядя на браслет. Темно-карие глаза затуманились. Мне захотелось узнать, что он чувствует, но я не стала нарушать молчание и расспрашивать его. Он неспешно, с почтением надел браслет на запястье.
Внутри меня разверзлась бездна, как будто последняя частичка моей семьи исчезла навсегда. Но меня утешало то, с каким благоговением Кинан смотрел на браслет. Как будто это самое ценное, что ему когда-либо давали. Он повернулся ко мне, обнял за талию и, закрыв глаза, склонил голову.
– Почему? – прошептал он. – Почему ты мне его отдала?
– Потому что люблю тебя, – ответила я. – Потому что ты не одинок. И ты заслуживаешь это знать.
– Посмотри на меня, – попросил он.
Взглянув на него, я вздрогнула, заметив в его глазах невыносимую тоску, как будто он видел то, чего не хотел принимать.
Но в следующий миг лицо Кинана изменилось. Ожесточилось. Руки, еще мгновение назад такие нежные, напряглись и стали горячими.
Слишком горячими.
В глазах ярко вспыхнули радужки. Увидев в них собственное отражение, я почувствовала, будто погружаюсь в ночной кошмар. В глазах Кинана я увидела руины, крах, смерть: искалеченное тело Дарина, надвигающуюся армию меченосцев с искаженными злобой лицами. Видела, как Элиас, бесстрастно отвергнув меня, исчез в древнем лесу. Видела, как надо мной возвышается Комендант, как одним точным смертельным ударом она перерезает мне горло.
– Кинан, – ахнула я. – Что…
– Меня зовут… – сказал он совсем другим голосом. Его тепло вдруг превратилось в нечто злое, отвратительное. – …Не Кинан.
Он отдернул руки. Рыжая голова откинулась, как будто чья-то невидимая рука потянула его назад. Рот открылся в безмолвном вопле, мышцы шеи и плеч взбугрились.
Нас окутало облако тьмы, затем меня отшвырнуло в сторону.
– Кинан!
Я не видела ни ослепительной белизны снега, ни сиявших в небе огней. Не видела ничего. Вслепую я набросилась на то, что нас окружило, чем бы оно ни было. Внезапно стало совсем темно. Затем мгла постепенно рассеялась, и передо мной предстало существо, чье лицо скрывал капюшон. Но я видела его глаза. Не глаза – зловещие огни. Я схватила сук, что валялся рядом, и достала нож.
Я узнала это существо. Последний раз, когда я его видела, он нашептывал приказы женщине, которая полмира держала в страхе. Князь Тьмы. По телу прокатилась дрожь – я почувствовала, как будто кто-то сжимает мою душу, пытаясь сломать меня.
– Что, черт побери, ты сделал с Кинаном, чудовище?
Видно, я сошла с ума, раз осмелилась ему такое крикнуть. Но существо лишь разразилось неестественно громким смехом, напоминающим грохот валунов в морских водах.
– Не было никакого Кинана, Лайя из Серры, – усмехнулся Князь Тьмы. – Всегда был только я.
– Лжешь. – Я сжала нож, но рукоять стала нестерпимо горячей, словно раскаленная сталь. Я вскрикнула и выронила оружие. – Кинан несколько лет был в Ополчении.
– Что для меня годы, когда живу тысячелетия?
Увидев немое потрясение на моем лице, существо – джинн – издало странный звук, похожий на вздох. Затем он повернулся и, что-то прошептав, стал медленно подниматься над землей, как будто взлетал. Нет! Я подбежала и вцепилась в него, отчаянно желая понять, что, черт возьми, произошло.
Сквозь плащ джинн источал обжигающий жар, мощное тело с бугристыми мышцами принадлежало не человеку, а демону. Князь Тьмы склонил голову. Лица у него не было, только эти проклятые огненные глаза. И все же я чувствовала его усмешку.
– У маленькой девочки еще остались силы бороться, – издевательски хмыкнул он. – Прямо как у той суки с каменным сердцем, ее матери.
Он попытался стряхнуть меня, но я держала крепко, хоть и боролась с отвращением. Откуда-то из глубины души поднялась во мне неведомая темная сила, о существовании которой я даже не подозревала.
Теперь Князь Тьмы и не думал усмехаться. Он дернулся, пытаясь вырваться из моих рук, но я его не выпустила.
«Что ты сделал с Кинаном, с Кинаном, которого я знала? С Кинаном, которого я любила? – мысленно кричала я. – И почему?»
Я взглянула в эти горящие глаза и ощутила, как темная сила во мне стремительно нарастает. В то же время я уловила тревогу, охватившую Князя Тьмы, и удивилась. Говори! Сейчас же! Неожиданно я стала невесомой и, взлетев, проникла в дебри разума Князя Тьмы. В его воспоминания.
Сначала я ничего не видела, лишь чувствовала… печаль и боль того, над кем тяготеет бремя прожитых столетий. Страдание пронизывало насквозь, так что мой разум едва выдержал его тяжесть, хоть я и была бестелесной.
Но я сумела пробиться и оказалась посреди переулка в квартале книжников в Серре. Холодный ветер нещадно трепал мою одежду. Я услышала сдавленный крик. Затем увидела, как Князь Тьмы, призвавший всю свою силу, превращается в рыжеволосого мальчика лет пяти, крича от боли. Шатаясь, он вышел из переулка и свернул на другую улицу, где обессиленно рухнул на крыльцо ветхого дома. Многие хотели ему помочь, но он ни с кем не разговаривал, пока рядом с ним не опустился на колени темноволосый и до боли знакомый мужчина.
Мой отец.
Он взял ребенка на руки. Воспоминания перенесли меня в палаточный городок, разбитый в глубине ущелья. Борцы Ополчения ели, переговаривались, упражнялись с оружием. За столом сидели двое. Когда я увидела их, сердце мое сжалось. Мама и Лиз. Поприветствовав отца и рыжеволосого ребенка, они предложили мальчику тарелку с рагу, а затем обработали его раны. Лиз подарила ему деревянного кота, которого папа для нее вырезал, и села с ним рядом, чтобы он не боялся.
