видном месте, так его никто не украдёт.
–Ведь редко находят то, что лежит на открытом месте. Вот мой отец часто ищет чалму, которая у него на голове, – пояснял своё предложение мальчик.
Поэтому письмо, поместили на кожаном футляре, написав послание к королю в технике теснения, упрятав его среди узоров и изображений зверей и жизни святых.
В футляр, для отвода глаз, был помещен текст, написанный на тонкой, но очень плотной бумаге тремя видами чернил;– золотыми красными и синими. Письмо начиналось словами, написанными золотыми чернилами, – «Пресвитер Иоанн, всемогуществом Божьим и властью Господа нашего Иисуса Христа Царь царей, Повелитель повелителей желает своему другу Мануилу, князю Константинопольскому, здравствовать и благоденствовать по милости Божией………».
Письмо получилось весомым, в прямом смысле этого слова, то есть весило более двух фунтов и это без футляра и печатей. Оно имело; почти три локтя длиной и локоть шириною, а когда его свернули и свиток завернули в шёлковую ткань небесного цвета с золотой вышивкой, изображающей летящего голубя, то оно вообще стало производить неизгладимое впечатление своим видом (важного документа) и внушало доверие, и священный трепет. Сам же текст истинного письма был оттиснут на кожаном футляре, и гласил,
– «Наследному владыке франков, Я деспот востока пойду на Град божий через четыре года, на литургию. Жду тебя там на Пасху».
Сам футляр сделали из бычьей кожи толстой и прочной. Он представлял собой цилиндр четыре дюйма в диаметре и имел длину в один локоть с половиной ладони. Это было сделано, чтобы уместить тяжёлые медные печати внутри футляра. Печати располагались на дне крышек, которыми закрывался футляр с двух сторон. Для сохранности писем футляры залили красным воском и прочно связали две крышки шелковыми золотыми нитями.
Особенно нужно сказать о художественной композиции украшавшей футляр. Сам по себе золочёный орнамент не представлял собой ничего интересного; так, лоза винограда, переплетающая розу. В центре футляра мастер изобразил ослика с большой переметной сумой, размером три на два дюйма, на которой и было оттиснуто главное послание.88
Письмо получилось таким красивым, что, по словам строго Харуна бин Тума аль-Малати, кстати, принимавшего непосредственное участие в его написании на греческом языке и дальнейшем переводе на латинский и арабский языки, могло быть написанным, и в синклите императора.
В приготовлениях к походу, пусть даже и маленькому, время летит так быстро, что порой, и не замечаешь, как, ведь нужно сделать так много. К примеру, Раббан – ага, он же в крещении Симеон, должен заказать благодарственные службы, поставить свечи; во здравие послов, во здравие друзей своих, и главное во здравие принимающих сторон. Последнее самое трудное. Ну, кто подскажет, рабу Божьему Симеону, за кого молиться, если принимающая дружественная сторона расколота на две враждующие половинки халкиндонитов и монофизитов89.
И еще как узнать, кому молиться, что бы головы посланников сохранить? Святому духу, Отцу? Сыну? Как молиться? Сидя? Стоя? Какому святому свечки ставить во здравие друзей – союзников, и нужно ли ставить их вообще? Он не досыпал ночами, заставляя всех священников и богословов рассказывать ему о символе веры принятом у тех или иных народов. Умом, не отягощённым предубеждениями и запретами, он понял, что схимникам-богумилам, несмотря на то что они кресты носят и Святой Троице молятся как христиане, свечи во их здравие ставить нельзя, и держаться от них нужно как можно дальше, а при встрече лучше истребить их. Но как соотнести это истребление с мирным характером посольства он не знал. Он так же не знал, как платить богумилам за услуги проводников, если вдруг православные армяне – павликиане откажутся вести посольство через горы, а нечестивые богумилы проведут? Кроме всего прочего он должен был составить и график движения посольств, что бы они, или хотя бы одно из них, вернулись во время, за год до начала общего похода с тем, что бы успеть сообщить в Орду сведения, добытые посольством! Чори, на время, благоразумно, ушел в тень и не стал мешать деятельности своего друга, своим присутствием. Скряга Коркуз через три дня, после тяжёлой внутренней борьбы самим с собой, вместо мешочка с медными монетами, молча, принёс мешочек с серебряными монетами, и, сопя, положил его по левую руку Раббан-аги, после чего тихо удалился. Он, стараясь быть незаметным, приходил каждый вечер, осведомляясь, у охраны, не взял ли кто безотчётно денег без спроса, если вдруг при вечернем осмотре мешочек оказался пустым, сразу менял его на полный.
Как ни старились Симеоновы друзья и подчинённые, но подготовка похода требовала всё большего времени и казалась, будет закончена только через два месяца, что было неприемлемо. Камнем преткновения, срывавшим все мыслимые сроки отправки, послужил вопрос об обеспечении посольств путевыми росписями, т.е. сборниками, содержавшими краткие сведения, о странах через, которые посольства должны пройти. Как говорил Чормаган, – Даже заяц, смотрит куда прыгать,– и напрочь отказывался отправлять посольства без росписей.
Посольства, из-за успехов или провалов, которых, возможно будет зависеть кампания по освобождению Гроба Господня, не могут быть отправлены в путь без описания пути следования, т.е. без путевых росписей, где указаны; расстояния и время пребывания в пути, и время отдыха!!! Было из-за чего досадовать. Положение спас мальчик Абу-ль-Фарадж ибн Гарун. Он, посмотрев как-то во время утренней молитвы, по прошествии недели подготовки посольств, на землистый цвет лица Раббан – аги, отлучился из Орды, правда, испросив сопровождающего и пропуск на день у Чормагана. Он вернулся вечером того же дня с незнакомцем, назвавшимся Абу Мухаммадом Муслихом ад-Дином ибн Абд Аллахом Саади из города Шираза, знавшим; арабский язык, латынь, франкский. А самое главное прошедшим многие дороги и пути, и имевшим опыт проживания среди многих, других народов. То, что этот опыт проживания среди различных народов и в разных странах, включал в себя в основном опыт сидения по различным тюрьмам, и монастырям, главнокомандующих орды не встревожило. Главное он имел знания, и он хотел делиться ими. Через десять дней работы путевые росписи были готовы, тогда Саади отложил калам и, улыбаясь, сказал,
– Я нестерпимо жажду, кравчий! Скорей наполни чашу нам.
Как только страдающий бездельем Абу-ль-Фарадж услышал это, то он сразу побежал в юрту к отцу за лечебным вином и холодной горной водой, что бы утолить жажду поэта. Там он встретился с Чормаганом, который принимал общеукрепляющие процедуры, направленные на избавление от соляных отложений в области шейных позвонков, то есть попросту лежал и с удовольствием принимал массаж шеи. Известия о том, что самое главное препятствие устранено, и посольства
