в котловане строящегося дома.
И вот перед Эдуардом снова стена, за которой происходит какая-то возня. Слышится, как осыпаются со стен небольшие обломки кирпича, хрустят под невидимыми ногами осколки стекла.
– Эй! – кричит Эдуард, поднимая увесистый обломок кирпича. – Кто здесь?
На секунду шум замолкает и становится тихо. Потом возня начинается снова. Эдуард ступает медленно и неслышно, стараясь не наступать на предательские куски хрустящего стекла. Три шага… Вот уже забегали под ногами тени, отбрасываемые кем-то, кто стоял за углом. Два шага… Даже вроде бы чудится человеческая речь, произносимая шепотом. Один шаг… Эдуард выглядывает из-за стены.
Там была Юля в джинсовой юбочке чуть выше колен и в белой футболке с какой-то надписью на английском языке, которую Эдуард не понимал.
Его Юля, появление которой во дворе зажигало солнце в душе Эдуарда. Ее улыбка была ему высшей наградой, а ее глаза – раем наяву. Его Юля сидела на корточках перед неизвестным Эдуарду человеком. Его руки были у нее на голове, а ее лицо чуть ниже его живота. Она ритмично водила головой вперед-назад, вперед-назад. Эдуард снова спрятался за стену, но что-то гадкое внутри него разорвалось, и теперь это мерзкое содержимое медленно наполняло Эдуарда.
Когда возня прекратилась, перешептывания смолкли и послышался удаляющийся хруст шагов мужчины, из-за стены показалась белая футболка Юли.
– О! – сказала она, улыбнувшись. – А ты что здесь сидишь?
Вместо ответа последовал удар кирпичом по голове. Потом еще один. Еще один. Еще один. Еще один. Еще один. Потом еще один. И еще. И еще. И еще. Еще один. Еще один. Еще один…
Когда Эдуард поднял голову, над ним на недостроенной межкомнатной стене стоял Дмитрий, бледный, как первый снег, с широко распахнутыми от ужаса глазами.
И вот вместо строительного мусора перед ним снова обломки пестрых декораций.
Эдуард закрыл руками лицо. Он не хотел возвращаться в мир реальности. Он не хотел ничего видеть, слышать, чувствовать, ощущать.
– Ты вспомнил? – послышалось сквозь пелену. – Эдуард, ты вспомнил, что произошло?
– Да, – тихо прошептал он.
– И кто там был? – снова послышался голос. – Кто был в котловане недостроенного дома, когда убили Юлю?
– Какой-то человек, – тихо ответил Эдуард. – Я и Дима.
– А кто убил Юлю? – спрашивал голос.
– Это был я, – ответил Эдуард. – Это я там, в котловане…
– Ты осознаешь, что убил человека? – спросил Антон Николаевич. – Жестоко и хладнокровно убил. Понимаешь, что ты насмерть кирпичом забил девочку?
– Да, – прошептал Эдуард.
– Почему? – спросил Антон Николаевич.
– Я не мог больше…
Эдуард не успел договорить, так как за его спиной раздался страшный крик. Крик ярости и отчаяния. Так способно кричать животное, но никак не человек. Однако это был человек. Это была Василиса.
Она бросилась к Эдуарду, по пути выдернув из груды мусора обрезок стальной трубы, и прежде, чем кто-то успел среагировать, со всего маху заехала ему по затылку. Эдуард крякнул, обмяк и рухнул на пол. Василиса нанесла еще один удар – кровь брызнула ей на блузку, еще удар – и сорвавшиеся с трубы капли крови алой рябиной на белом снегу раскрасили ее бледное лицо.
Она замахнулась еще раз, но что-то ее остановило.
Что-то было не так. Что-то было неправильно. И вдруг Василиса поняла. Она все поняла.
Тоха или Антон Николаевич! Все дело было в нем. Он стоял в нескольких метрах от того места, где лежал Эдуард, держал в руках травматический пистолет Эдуарда и не пытался остановить Василису. Он смотрел, как она убивает человека обрезком стальной трубы, и улыбался.
– На счет «пять», – вдруг сказал Тоха, подходя к Василисе практически вплотную.
– Что? – не сразу сообразила она.
– Я же говорил, что заберу тебя на счет «пять», как в детской считалочке, – сказал Антон Николаевич, в его руке мелькнул электрошокер, и она потеряла сознание.
Глава L
Василиса очнулась в какой-то маленькой комнате со стенами, выкрашенными синей краской. На окнах были решетки, на белом потолке горели три полоски ламп дневного света, четвертая постоянно моргала.
Василиса лежала на кровати, связанная по рукам и ногам широкими ремнями. Рот был заклеен. Вокруг было чисто, пахло хлоркой и лекарствами. Скорее всего, это была какая-то больница.
И тут ужасная догадка мелькнула в голове Василисы. Это была не «какая-то» больница! Конечно же! Это была психиатрическая клиника, где работал Антон Николаевич, куда посылал Василису за фотографиями Тоха, где умер профессор Эрстман, куда приходил Эдуард Самойлов и где лечился Дмитрий Самойлов.
Где-то далеко за дверью послышались шаги и голоса. Они приближались.
– И как состояние? – спросил чей-то грубый голос.
– Крайне тяжелое, товарищ капитан, – ответил голос Тохи, его-то Василиса знала хорошо. – Синдром навязчивых идей, галлюцинации, бред, агрессия.
– И когда можно будет с ней поговорить? – снова спросил грубый голос.
– Когда угодно, – ответил Тоха, – только ничего толкового она вам не скажет. Поверьте, к сожалению, такое часто случается, хоть мне и неприятно это признавать. Для меня, как доктора, ведущего… наблюдавшего Дмитрия и Эдуарда Самойловых, это просто трагедия. Я даже не мог предположить, что все так обернется. Такие случаи – один на миллион.
– К сожалению, тут дело очень серьезное, – сказал грубый. – Два трупа, это не шутка.
– Два? – Тоха как будто удивился.
– Илья Дмитриевич Пахомов скончался в карете «Скорой помощи», – ответил капитан. – Выстрел в голову даже из травматического оружия с такого расстояния очень опасен. Да еще, как оказалось, в его крови нашли большую дозу какого-то наркотика, что не добавило ему здоровья. А вот Эдуард Владимирович Самойлов еще сутки пролежал в коме. Хотя там тоже понятно было, что его не спасти. Травмы, не совместимые с жизнью, как говорится. Но самое страшное, что все это сделала маленькая хрупкая девушка.
– Да-а уж, – протянул Тоха. – Вы не поверите, на что иной раз способны вот такие маленькие и хрупкие девушки.
– А как вам-то удалось уцелеть? – спросил капитан.
– Уметь общаться с такими людьми – моя работа, – произнес Тоха. –
