выскакивает из груди. Звонок по частной линии, но я все-таки заставлю себя сделать «обратное действие» и ответить на него.
— Ал-ло, — мелодичным и, к своему потрясению, совершенно спокойным тоном произношу я в трубку.
— Тусовщица? — Я сразу же узнаю голос, но притворяюсь, что не помню, кому он принадлежит.
— Да?
— Джереми Бэрренбом. Чем занимаешься? Почему не разносишь этот город?
И мне тут же становится неловко за то, что меня застали дома в четверг вечером.
— Как раз собиралась уходить, — отвечаю я, взглянув на часы. Семь тридцать. Звучит довольно убедительно.
— Класс. Куда? Может, и меня с собой возьмешь?
Мгновенная паника, и тут же следует ответ:
— К друзьям. На закрытую вечеринку. Извини.
— Класс, — говорит он. — А как насчет завтра? В «Нобу» в Малибу?
Я никогда не любила рыбу, в особенности сырую, что для Лос-Анджелеса — сущая аномалия. Но больше всего мне не хочется идти куда-то с Джереми Бэрренбомом и оправдывать свой имидж «отпетой девчонки», когда в действительности таковой уже не являюсь. И потом, как я вывернусь? Попрошу официантку открыть бутылку яблочного сидра «Мартинелли» под видом шампанского?
Я перевожу дыхание.
— Знаешь, Джереми, я должна была еще тогда тебе сказать…
— Ах, да, я прочел эту чушь в «Пейдж Сикс» про то, что ты лесбиянка. Неужели ты думаешь, что я на это купился?
Я с трудом подавляю желание бросить трубку.
— Нет-нет, я — гетеро. Просто у меня есть парень.
Небольшая пауза, после которой он отвечает:
— Слушай, какая разница? У меня тоже есть девушка.
«О господи, неудивительно, что он получает такую невероятную прибыль от своих фильмов, — думаю я. — Настырный ублюдок».
— Понимаешь, просто я хочу встречаться только с ним, — говорю я. И, представив себе Адама, я на какой-то момент убеждаю себя, что мы действительно «встречаемся».
— О’кей, о’кей. — Судя по голосу, он нисколько не обескуражен. — Оставить мой номер? А вдруг у тебя с ним не получится?
— Конечно, — отвечаю я, понимая, что веду себя как тряпка. Он диктует какие-то свои телефоны — домашний, рабочий, сотовый и в Палм-Спрингс — а я притворяюсь, будто записываю, хотя просто лежу на спине без движения. Потом говорю: — «Я тебе позвоню», и тут же понимаю, что сказала глупость, но эта фраза машинально слетает у меня с губ, потому что мне не терпится поскорее положить трубку. Он прощается, и я не более секунды сижу с трубкой в руках, когда она снова начинает звонить. На определителе высвечивается 212. Вдруг это редактор из «Чэт», который хочет закрыть мою колонку? Надо ответить.
— Алло. — Интонация моего голоса меняется с мелодичной на омерзительно бодрую.
— Солнышко, это Надин. Какого черта вы торчите дома?
О господи, Надин, судя по всему, до сих пор пребывает под ложным впечатлением, что каждую свободную минуту своего времени я провожу на первоклассных вечеринках, и, справедливости ради, я не сделала ничего, чтобы ее в этом переубедить.
— Просто забежала на минутку, — с трудом придумываю я оправдание. — Надо было сумочку сменить.
— Ах да, разумеется. — Я же знала, что эта отговорка сработает: люди вроде Надин часто меняют свои сумочки, я же могу месяцами, а порой годами ходить с одной. — Куда собираетесь?
— Друзья пригласили на закрытую вечеринку. — Я уже сама начинаю в это верить. — Один кинопродюсер. — Если спросит, скажу, что это Джереми Бэрренбом.
— Великолепно! А у меня для вас еще более чудесные новости! Вами интересовались от Райана Дюрана. Он, видимо, прочел вашу колонку и теперь хочет встретиться.
Я слышала, что такое бывает. Говорят, что, когда Том Круз просмотрел первый фильм, в котором снялась Николь Кидман — «Мертвый омут», — он позвонил ее агенту и назначил ей свидание. Но меня все равно повергает в шок, когда люди взирают на жизнь так, будто это каталог «Поттери Барн[48]» или меню из «Пинк Дот[49]», и вот так запросто заказывают себе людей — неважно, что они обладают всемирной славой и любовью.
Райан Дюран — уважаемая кинозвезда, который прославился еще в восьмидесятые, будучи подростком. Каким-то образом он смог избежать звездной болезни; в прессе его всегда выставляли как человека с мятущейся душой и дамского угодника, поэтому, разумеется, сколько я себя помню, я была от него без ума. Помнится, я прочитала в «Премьере», что единственное его желание — это бегать вместе со своей собакой по пляжу близ Зумы, после чего фантазировала, что буду дожидаться его в нашем доме в Малибу после очередной пробежки. И я только спрашиваю:
— Что?
— Его менеджер сказал так: «Она показалась ему очень сексуальной. Можно, он ей позвонит?» — Я ответила, что может быть, но сначала мне придется обсудить это с вами.
После этих слов внутри меня закипает серьезная борьба: с одной стороны, мне все это безразлично, но та юная девушка, которая еще живет во мне, в полнейшем восторге.
— И что мне ему сказать?
— Соглашайтесь! Это же дивная реклама для колонки!
Меня слегка озадачивает реакция Надин, хотя удивляться не следует. Неужели я могла подумать, что она вдруг перерастет в высокодуховную особу и будет говорить со мной о чем-то, кроме рекламы?
— В таком случае, — говорю я, воображая, какую фантастическую ревность вызовет у Адама новость о том, что я встречалась с Райаном Дюраном, — дайте ему мой номер.
— Ура! Как хорошо, что вы согласились, потому что я уже это сделала!
— Надин!
— Он может позвонить с минуты на минуту.
— Но вы же звонили, чтобы узнать, соглашусь ли я?
— Я нисколько не сомневалась, что ответ будет утвердительным. Ну кто же откажет Райану Дюрану?
И тут загорается кнопка ожидания вызова. Частная линия.
— Надин! Мне звонят по другой линии.
— Наверное, это он!
Не могу представить, что Райан Дюран соизволил сам позвонить человеку, когда стоит ему только чего-нибудь пожелать, и это тут же будет у него. Я уже хочу сказать Надин, чтобы она не беспокоилась, что я свяжусь с этим человеком позже, но она кричит:
— Отвечайте! — и кладет трубку.
Я нажимаю на кнопку и откашливаюсь.
— Алло?
— Амелия? — И я сразу же понимаю, что это он. Его голос роднее мне голоса собственной матери. Но, разумеется, я не собираюсь это показывать.
— Да?
— Это Дюран. Как поживаете? — Меня одновременно возмущает и восхищает, что он представился только по фамилии. Будь на его месте другой, это прозвучало бы, по меньшей мере, неуважительно, если учесть, что мы в глаза друг друга не видели, а тут у меня сразу же возникает ощущение некой таинственной близости.
— Нормально. А вы?
— Все отлично. Кроме одного.
