class="p">
— Мне нужно с тобой поговорить, — шепчет мне на ухо Джастин, подойдя ко мне со спины в самом разгаре собрания в «Пледжс».
— Ну наконец-то! — кричу я, вызвав тем самым неодобрительные взгляды стоящих вокруг людей.
Последние три дня я, как маньяк, четко следовала составленному графику: сначала — основательный шопинг, потом — работа, чтобы хоть как-то мысленно отвлечься от того, что Адам так и не позвонил, потом я достаю Стефани и Джастина сообщениями на тему «Он ведь позвонит, правда?», ни на одно из которых Джастин так и не ответил. После того как он не отреагировал на мое третье письмо, я вдруг поняла, что не видела и не слышала его уже полтора месяца.
— Где ты пропадал, черт возьми? — спрашиваю я.
Осунувшийся человек с обритой головой, сплошь покрытый татуировками — то бишь Джастин — хватает меня за руку и тащит к выходу. Я ощущаю на себе тяжелые взгляды людей, мимо которых мы проходим. Как странно: пока не появилась колонка и вся эта шумиха вокруг нее, клянусь, я никогда в жизни не ощущала на себе столько внимания. Но я не была готова к тому, что его обычно сопровождает. Где бы я ни появилась, у меня возникает чувство, что все перешептываются за моей спиной, и даже не знаю, то ли это на самом деле, то ли следствие моей кокаиновой паранойи. Вот и сейчас, пройдя мимо двух девушек, мне показалось, что я услышала слово то ли «Тусовщица», то ли «колонка», ну, в общем, что-то вроде того, и теперь они начнут перемывать мне косточки. Обсуждать мою одежду, считая, что мне следовало бы выбрать более скромный наряд. Или говорить, что я только притворяюсь трезвенницей, потому что женщина, которая пишет под псевдонимом «Тусовщица» и фотографируется для журнала в бокале с шампанским, таковой не может быть по определению. В «Пледжс» меня научили, что мне не должно быть никакого дела до чужого мнения, но, по-моему, я просто не была готова к тому, чтобы напоминать себе об этом ежедневно.
— Итак, — обращаюсь я к Джастину, в то время как мы выходим во двор и я прикуриваю две сигареты.
— Что? — спрашивает он, когда я даю ему одну сигарету.
— Как же меня раздражают все эти взгляды, — говорю я, раздосадованная тем, что, если бы я не сказала, он бы и не заметил.
— Ох, Амелия, — отвечает он, стряхивая на землю пепел. — Большинство людей зациклены на себе. Ты тоже ведешь себя как типичный наркоман-эгоцентрик.
Мне почему-то хочется ткнуть своей сигаретой прямо ему в лицо или хотя бы в руку, чтобы остался заметный шрам. Весь мир, видите ли, меня прославляет, а Джастин этого даже не замечает. И внезапно я начинаю ненавидеть его за это. Я всегда любила, когда друзья соглашаются с моим мнением, поэтому, если они не соглашаются или не хотят поддерживать разговор, у меня возникает ощущение, будто они нарушили некий негласный договор. Люди, проходящие реабилитацию, не особенно из-за этого переживают, от них нередко можно услышать: «Я не собираюсь слушать твою ахинею», или обвинение в том, что ты «слишком погружен в себя» или эгоцентричен, и сам «Пледжс» вдруг начинает раздражать меня не меньше, чем Джастин.
— Но все-таки, — продолжаю я, даже не взглянув на Джастина. — Может, они просто завидуют. — Я замолкаю и добавляю: — Ты получал мои сообщения? Ты хоть понимаешь, что мне разбили сердце?
Джастин затягивается сигаретой и кивает, выдыхая дым.
— Слушай, я должен тебе кое-что сказать, — произносит он через секунду.
— Валяй. — Я все еще злюсь на него, но мне уже наплевать (беспрецедентный случай за все время после курса лечения).
Он швыряет окурок на землю и растаптывает его ногой.
— Я уже не веду здоровый образ жизни, — заявляет он.
— Что? — И меня охватывает ощущение нереальности всего происходящего. «Он лжет — думаю я. — Он не пьет на неделю больше, чем я, а я не пью уже почти шесть месяцев».
— Чушь какая, — говорю я, чувствуя, как начинаю паниковать. — Как же это возможно?
— На прошлой неделе я курил травку, несколько дней назад выпил пару бутылок пива, а позавчера всю ночь до рассвета делал минет тому парню, с которым познакомился в Мэриксе. — Все это он проговаривает довольно небрежным тоном, будто рассказывает, по каким делам бегал вчера в обеденный перерыв. Какого черта он так спокоен?
— Зачем ты все это сделал? — спрашиваю я и, хотя понимаю, что в моем голосе слышится обвинение, и это нехорошо, уже ничего не могу с собой поделать.
— Зачем? Хрен его знает. Может, потому, что у меня зависимость.
— Как это произошло? — спрашиваю я.
— Ну, — Джастин грустно смотрит в пол, — мы с Джейсоном снова стали жить вместе, и поначалу все было изумительно. Судя по всему, это я провоцировал все наши драки, если учесть полученные в центре знания, потому что мы вдруг превратились в одну из этих тошнотворно идеальных пар, которые строят планы на пикник в Голливуд-Баул, по выходным рыскают по антикварным лавкам и все такое.
— А потом?.. — Что-то вдруг пробудилось во мне, некий материнский инстинкт, который заслонил собой все, оставив лишь желание знать, что с Джастином все в порядке. Я кладу ему руку на плечо и пожимаю его.
— Да ничего такого особенного… и я об этом сожалею, черт побери, — говорит он. — Мы встречались с другими парами, ходили в «Дрэгстрип», на вечеринки, ужины и прочее. И они все пьют! За ужином вино, на вечеринках пиво, ничего такого, просто… никто из них не уходит в запой.
Я киваю. Я обратила на это внимание, когда ужинала с кем-то из агентов: один заказал бокал вина и потягивал его весь вечер, другой пил джин-тоник. Один-единственный джин-тоник за весь вечер. А я сидела молча, поражаясь тому, какой смысл пить так мало, если хочется выпить, когда такая доза вызовет только головную боль и усталость? Томми говорил нам, что, когда обычный человек пьет и начинает чувствовать, что уже слегка перебрал, у него в мозгу загорается красный свет и он понимает, что уже достаточно. Когда же до такого состояния доходит алкоголик или наркоман, перед ним светит только зеленый.
— Ну а на прошлой неделе я решил, что ничего плохого не случится, если покурю травку, — продолжает Джастин. — Я не стал ничего говорить ни своему наставнику, ни вообще кому бы то ни было, но на самом деле ничего страшного-то и не произошло.