Миша устало вытер лицо: наконец, победа за ними. Оглянулся, заметив, как кривится от боли заметно побледневший Авдей, а Мокша придерживает правую руку.
– Да вы, похоже, ранены, парни! А ну-ка…
У Мокши рана оказалась не опасной — вражеский клинок лишь рассек мускулы на плече — а вот с Авдеем дела обстояли хуже: бедняга получил хороший удар в грудь и теперь, прислонившись спиной к бревнам, харкал кровью. Плохи дела… задето легкое?
– Ничего, на волокуше дотащим, — отойдя в сторону, тихо произнес Михаил. — Спешить нам особо некуда, лишь бы…
Лишь бы не помер Авдей раньше времени.
– Мокша, травы какие-нибудь знаешь?
– Ведаю, как и все. Однако ж — осень уже.
– Жиру бы хорошо барсучьего, — подойдя, заметил Василий. — А вообще, можно не волокуши, можно носилки сделать — парень-то наш не так и тяжел, одни мощи. В Пашозерье дотащим, ништо.
Миша кивнул:
– Сделаем. Не было бы погони.
Признаться, его волновали те трое всадников с собакой, пустившиеся вокруг озера — где, когда их ждать? С раненым не очень-то порыскаешь по чащобам, придется идти по лесным дорожкам, вполне проезжим для конных, особенно — сейчас, осень-то стояла сухая.
И только Михаил вот так вот подумал, как тут же услыхал в отдалении собачий лай. Все насторожились — ага, вот они, всаднички.
– Раненого — в кусты, Мокша, Василий, — за бревна. Как покажутся — стреляйте без разговоров.
Быстро оттащив Авдея в сторону, беглецы укрылись за бревнами, приготовили луки. На этот раз, судя по лаю, погоня приближалась с другой стороны, так что спасительная лужа теперь уж никак помочь не могла, оказавшись за спинами путников.
Лай становился все ближе, яростней, вот уже стал слышен глухой стук копыт…
Первым показался пес. Перестав лаять, палево-серая бестия, грозно рыча, остановилась, терпеливо поджидая хозяев. А те, появившись, сразу же остановились, спешились, внимательно осматривая округу. И конечно же заметили и бревна, и трупы, однако не бросились, размахивая мечами и копьями, видно, не понадеялись на свою силушку, а, может, просто оказались умнее.
Привязали пса… Эх, далековато стояли, да и укрылись за елками — стрелой не достать, если только подобраться поближе, да вот только как подберешься-то — собака сразу поднимет лай.
И чего вражины этак вот затаились? Наверное, ждали своих, какой-нибудь другой отрядец, или тех мужиков, что плыли в ройке. Не торопились, вполне понимая, что беглецам с этой дороги деваться некуда — вокруг болота. Либо вперед, в чащу, либо — через лужу — назад, к озеру, иного пути не было.
А раненый Авдей хрипел уже, метался в бреду, шевелил потрескавшимися от жара губами… да-а, не повезло с ним. Одни бы попытались прорваться, ушли б… Нет, нужно тащить парня, несмотря ни на что… вот если помрет — тогда уж другое дело, но, пока не помер… Хорошо еще сухо, не зарядили дожди.
Михаил обернулся к Василию:
– Как думаешь, заметили нас?
– Конечно, — лоцман хмуро кивнул. — С собакой-то — грех не заметить. Знают — у лужи мы. Потому и не скачут — стрел опасаются, либо подмогу ждут. А вот как стемнеет…
Василий не договорил, махнул рукою — и так было ясно. Всадники дождутся либо подмоги либо сумерек, и уж тогда бросятся на баррикаду со всей прытью, разметают по бревнышку — не помогут и стрелы, в темноте-то не очень и выстрелишь. А до вечера, между прочим, не так уж и много осталось.
– Пойду вокруг болота, — подумав, решительно заявил Михаил. — Часа через два дойду… А вы покуда подумайте, как собачину отвлечь — очень уж она мне помешать может.
– Отвлечем, — ухмыльнулся лоцман. — Ты про то не думай. Как проберешься — знак какой подай.
Миша не выдержал, хохотнул:
– Да зачем же знак-то? И так услышите. По звону.
– А может, всем разом броситься? — оторвавшись от раненого, предложил Мокша.
Василий хмыкнул:
– Пока добежим, сто раз достанут стрелами.
– А если ночью?!
– А ночью — бабушка надвое сказала. Дорожка-то у нас одна, ждать будут.
И. словно в ответ на его слова, скрывающиеся за соснами враги громко затрубили в рог.
– Своим знак подают, — негромко прокомментировал лоцман. — Значит, есть еще отрядец.
Слава Господу, покуда никто не отзывался.
– Ну, пойду я, — шепотом попрощавшись, Миша краем дорожки, по кустикам, подобрался к луже и быстро миновал ее, надеясь, что вражины ничего не заметили. Надежда такая была — лужа из сосняка просматривалась плохо. А что псина принялась лаять — так это мало ли… Может, медведя почуяла или лося.
Прошел удачно — стрела в спину не прилетела, и вражины, похоже, не всполошились, расслабились, а может, просто напросто ждали беглецов лоб в лоб, вполне резонно полагая, что те вряд ли будут возвращаться назад.
Оставив позади лужу, Михаил прошагал по лесной дорожке километра два и — как только показался лес, туда и свернул, вправо, к озеру, слева все так же тянулась трясина. Ох, и не легко же оказалось пробираться в чащобе! Корявые сосновые ветки хватали за руки, рвали одежду, царапали щеки, норовя выбить глаза. Пару раз путник сбивался с пути, и выходил к озеру, после чего, напившись, шел некоторое время вдоль берега — тут уж был ориентир верный.
Сосны и хмурые темно-зеленые ели сменились осинником, потом пошла рябина, березки, потянулся орешник — реденький, по-болотному чахлый. Снова справа заблестела вода — вот уж, действительно, Долгое озеро, идешь-идешь, а оно все никак не кончается…
Как так вышло, что беглец не заметил болото? Просто задумался, или трясина оказалась не такой уж и большой, что-то типа затянутого тиной лесного озерка, коварно прикинувшегося солнечной лесной полянкой. Такой добродушной, зелененькой, совсем еще летней. Михаил и пошел напрямик… Сделал шаг, другой… И вдруг ухнул почти что по пояс! И почувствовал, как словно бы кто-то схватил за ноги, упорно так схватил, безо всякого намерения выпустить. И тащил, тащил в глубину, на дно… Вот по пояс, вот уже по… а вот сейчас — еще чуть-чуть — и по грудь, а потом… потом уже не будет никакого «потом»!
Михаил знал про такие случаи из рассказов бывалых туристов, так сейчас и действовал, как те говорили. Широко раскинув руки, упал животом в трясину, подгребая под себя ряску и камыши. Единственное спасение — когда лежишь, давление тела куда как меньше, есть шанс выбраться, есть…
Ряску под себя, камыши, тину, не сдаваться, барахтаться, как та лягушка, что сбила из молока масло… Еще, еще… Что там такое твердое? Шишки? И шишки — под себя, и вот эту палку… откуда здесь палка? Так это не палка, господи! Это корень. Корень. А где тогда дерево? А вот оно! Вот оно! Совсем рядом!
