Танит открыла книгу на заложенном ленточкой месте, но сумерки быстро сгущались, затемняя текст. Она потянулась к Песни, чтобы создать «светлячков», и ощутила резонанс чьего-то плетения буквально на расстоянии вытянутой руки. Это не был кто-то из мастеров, но узор оказался знакомым: изумрудный и янтарный, с вкраплениями белого лунного камня и обсидиана, с глубоким винно-красным оттенком, который сплетался с мерцающими золотом и перламутром. Кто бы это ни был, он не хотел или не умел прятать свои цвета. А затем Танит услышала слабые, но хорошо узнаваемые звуки с верхнего этажа и тут же отозвала восприятие.
Ох, так вот оно что! Быстро создав «светлячка» над плечом, Танит сосредоточилась на книге, стараясь не обращать внимания на жарко запылавшие щеки. Чем бы там другие ни занимались в свободное время, пусть даже наплевав на то, кто их услышит, это определенно не ее дело. Совсем не ее дело. Итак, «Эссе об управлении» Барталуса, глава четвертая. Ей действительно нужно сегодня это дочитать. Проза Барталуса была сухой и безвкусной, как пыль, но это не мешало книге быть выдающейся работой в этом жанре. Если повезет, Барталус поможет ей обойти рифы и мели Белого Двора – если она вообще сможет прочитать больше трех строк, не отвлекаясь на страстный ритм, доносящийся из апартаментов наверху.
Да что же она делает, подслушивает их нарочно? С лицом, пылающим от стыда, Танит затемнила иллюзией потолок, создавая над головой ночное небо с созвездиями Астолара. Вечер наполнил ее комнату мягким бризом и сладким пением соловьев, но и этого было недостаточно. Танит поняла, чьи это были цвета. И закрыла глаза, забыв о чашке чая, позволив книге упасть с коленей на пол. Духи-хранители, дайте ей сил, она знала, кто это был!
Сложно было не слышать сплетен учеников, как бы она ни старалась. Их похотливость шокировала Танит почти так же, как и информированность. А теперь она знала наверняка, что как минимум одна из местных сплетен была правдой.
* * *
На шее у Айши была татуировка размером с золотой империал – стилизованный полумесяц с полукружьем звезд от одного рога к другому. Гэр подпирал голову ладонью и рассматривал рисунок. Он только однажды видел женскую татуировку: у Красочной леди на ярмарке. Но та женщина была полностью покрыта сценами из жизни святых, она изображала ходячую книгу Эадор, и как Гэр ни старался, ее лицо не желало всплывать в его памяти. А татуировка Айши была не больше дюйма и буквально приковывала к себе взгляд.
Айша спала, прижавшись к нему всем телом. Ее дыхание было медленным и размеренным, пальцы руки, которую она подложила под щеку, напоминали лепестки распускающегося цветка. Осторожно, чтобы не разбудить ее, Гэр натянул ей на плечи сорванную штору, служившую им обоим покрывалом.
– Ты таращишься на меня, – пробормотала Айша, не открывая глаз.
– Ничего не могу с собой поделать. Ты прекрасна. – Гэр наклонился и поцеловал полумесяц у нее на коже. – Не знал, что у тебя есть татуировка.
– Рабская метка. Это печать торговца, который первым меня продал.
Гэр резко отшатнулся.
– И ты ее оставила?
Айша пожала плечами.
– Мне нравится этот рисунок.
– Я тоже хотел сказать, что мне нравится твоя татуировка.
Она перевернулась, с интересом заглядывая ему в лицо.
– А теперь не нравится?
– Нет.
– Потому что она означает, что я чья-то собственность? Леанец, я не знала ничего другого. Моя мать была чужой собственностью, и я тоже.
– Это отвратительно.
– Это просто чернила, – ласково сказала Айша.
– Я говорю о том, что означает этот знак. Мне не нравится сама мысль о том, что ты можешь кому-то принадлежать.
– Кому-то, кроме тебя? – В глазах Айши плясали веселые искры. – Ты ревнуешь?
– Люди ведь не вещи, которыми можно владеть.
– Ты все-таки ревнуешь!
Гэр притянул ее к себе и поцеловал.
– Может, немного.
– О, сэр рыцарь, я польщена. – Еще поцелуй, на этот раз долгий. Айша запустила пальцы в его волосы, спадавшие ей на лицо. – Знаешь, не стоит их стричь. Тебе идет.
– Ты правда так думаешь? – Он зачесал волосы назад, но пряди тут же снова закрыли его глаза, как у мохнатого пастушьего пса. – В Доме Матери я боялся приближаться к цирюльнику, чтобы мне ненароком не выбрили тонзуру.
Айша заправила несколько прядей ему за уши.
– Мне нравится. Принеси как-нибудь свой гребень и бритву, я приведу тебя в порядок, если захочешь.
– Ты умеешь это делать?
– Именно так я зарабатывала себе на жизнь на базаре – работала помощником цирюльника. И стригла волосы задолго до того, как ты начал бриться раз в неделю. Кстати говоря, – она провела пальцем по его скуле, – побрить тебя я тоже не против.
Гэр потер щетину на подбородке.
– Я как-то не так это делаю?
– Вовсе нет, просто в пустыне это умеют лучше. Весь фокус в берассовом масле. Если мне повезет найти магазин, где его продают, я устрою тебе лучшее в жизни бритье.
Гэр улыбнулся.
– Благопристойна и прекрасна.
Айша закатила глаза.
– Только предупреждаю, леанец: я переросла «Летнего рыцаря и Снежную королеву» еще в девять лет. Если начнешь слагать мне сонеты, дело закончится плохо.
– К твоему сведению, в той книге дано не очень точное описание жизни рыцаря.
– А я, к твоему сведению, не особо подхожу под описание леди, – сказала Айша, притягивая его к себе.
И Гэр растворился во вкусе ее рта. Ему казалось, что он выдохся от предыдущего акта страсти, но усталость испарилась от одного прикосновения ее рук. Секунды не прошло, как он снова был возбужден и готов продолжать. Айша выгнула спину, ее смуглые груди оказались у его лица. Гэр сомкнул губы сначала на одном темно-вишневом соске, потом на другом.
– Останься со мной, – прошептала Айша, когда он поднял голову. – Останься на ночь.
Каминные часы над ними мягко пробили два раза.
– Уже поздно. – Видит Богиня, он совершенно не хотел уходить.
– Поздно может превратиться в рано, если взглянуть на это с другой стороны. – Айша просунула пятку под его колено, прижалась к его бедру. Ее поцелуи дразнили его шею, горло. – Я прослежу, чтобы ты не опоздал на занятия.
– А люди не будут задавать вопросы? О том, что делает ученик в крыле мастеров так рано утром?
Она качнула бедрами, принимая его в себя.
Гэр застонал.
– Пусть спрашивают, – шепнула Айша. – Это не их проклятое дело.
25
Все заканчивается
«Мы начнем наш переход завтра, с первыми лучами солнца. Будет сложно, впереди почти пятьсот миль, а у нас всего три недели, чтобы добраться до места, но если мы хотим снять осаду раньше, чем город погибнет от голода, другого выхода у нас нет. Колдуньям Гвалча нельзя позволять продолжать их черное дело.
Меня изумляет их свирепость. Я и не знал, что женщины способны на такую жестокость. Я думал, что самок любого вида может спровоцировать на агрессию лишь потребность защитить потомство, но этим женщинам ничто не угрожало. Однако по приказу своего командующего они вздымали руки, и на землю дождем лилась наша кровь».
Ансель откинулся на подушку и закрыл глаза. Мелкий убористый почерк Мальтуса сложно было читать при свете единственной свечи. Спасал дневной свет, но дни в конце года стали такими короткими, что света едва хватало для выполнения прямых обязанностей настоятеля, не говоря уже о чтении трех томов, которые нашел Алкист. Приходилось читать по вечерам, при свече, когда секретарь отправлялся спать и мало кто решился бы потревожить настоятеля и смог бы обнаружить, что он стащил книги из архива. Со временем Воргис так или иначе заметит их исчезновение, но хранителя, похоже, больше беспокоила неприкосновенность архива, нежели подробная, аккуратная перепись всего, что там было, а чего не было. Ансель надеялся, что времени у него достаточно.
«Этим вечером я пригласил первого рыцаря присоединиться ко мне за ужином. Как оказалось, я мало знал о человеке, скрытом за белой сутаной. Я знал рыцаря, которого солдаты называли Шкуродером, который был моей правой рукой и на чей меч за минувшие десять лет я так привык полагаться, но ничего не знал о нем самом. Мне неизвестно, женат ли он, как он жил до того, как осознал свое призвание. Через несколько коротких дней я должен буду попросить его умереть, а знаю я о нем лишь то, что именно его щит первым прикрывает мою голову, когда небо темнеет от стрел. Если я не узнаю его получше, слова надгробной речи пеплом застрянут в моем горле».
* * *
Завернув за мыс Брегорин и выйдя в открытое Западное море, «Утренняя звезда» ускорила ход. Длинные пологие волны океана укачивали Мэйсена, как дитя в колыбели, и впервые за много недель он спокойно проспал всю ночь напролет.
