23
Вера
Даниляр, завернувшись в теплую мантию, стоял у окна своей комнаты и пил чай. Утро было его любимым временем суток. Особенно зимнее утро, когда небо становилось прозрачным и синим, как лучший хрусталь с Западных островов, а мир, затаив дыхание, ждал, когда проснутся первые птицы. Именно такая тишина царила вокруг, когда Богиня произнесла Слово, вдохнувшее жизнь в Ее творение. Новый день всегда начинался с дыхания новой жизни.
Напротив, за квадратом внутреннего двора светилось окно настоятеля. Старик уже не спал. Или, возможно, еще не ложился. В последнее время Ансель установил себе странный распорядок: спал после обеда, а поздно ночью мог блуждать по коридорам. Хенгфорс считал, что старики часто спят меньше, чем молодые, потому что работают меньше, но его мнение не могло остановить сплетен о странностях настоятеля.
Допив чай, Даниляр натянул теплые калиги и спустился к часовне Рыцарей. Хоарфрост сметал остатки листьев и сухих веток. Холодные камни двора обещали скорый приход морозов. Преклонив колена перед алтарем, Даниляр положил левую ладонь на знак дуба и выдохнул благодарную молитву за то, что сплетни не были правдой.
В ризнице он накрыл поднос чистой салфеткой, поставил на него маленькую серебряную чашу, шкатулку и тарелку для причастия – уменьшенную копию большого золотого ковчега, сиявшего на главном алтаре. Затем Даниляр налил в чашу немного освященного вина, накрыл поднос еще одной салфеткой и вышел через боковую дверь в коридор, ведущий к покоям настоятеля.
Держа поднос на одной руке, другой Даниляр открыл дверь в покои Анселя. Навстречу ему вышел Хенгфорс с сумкой через плечо.
Лекарь был похож на цаплю. Он кивнул.
– Настоятель принимает причастие в одиночестве? – Блеклые глаза оценили нос Даниляра, мазнули взглядом по подносу.
– В часовне холодно. Ему сейчас тяжело долго оставаться на коленях. Как он?
– Суставы все больше и больше досаждают ему, – сказал Хенгфорс, качая головой на длинной худой шее. – Я никогда раньше не видел его таким слабым. Конечно, я делаю все, что в моих силах, но жизнь Анселя сейчас лишь в руках Богини.
– И руки эти нежны и надежны. Если настало время призвать сына обратно, голос Ее будет тих.
– Тебе лучше знать, Даниляр, ты же Ее голос на земле, – захихикал Хенгфорс. – Доброго тебе дня.
– Доброго дня, Хенгфорс.
Даниляр открыл дверь, толкнув ее бедром, и захлопнул за собой пинком. И увидел, что на захламленном столе просто некуда поставить поднос. Даниляр нахмурился. Настоятель всегда был аккуратным администратором, он никогда не оставил бы стол в таком состоянии. Обрывки бумаг, раскрытые книги, недоеденный обед, забытый на стопке томов…
– Я слишком стар, чтобы тратить время на уборку, – сказал Ансель.
Он сидел на стуле у камина, опираясь спиной на подушки и зябко кутая ноги одеялом. Одинокая свеча на каминной полке освещала открытую книгу на его коленях, но все остальное терялось в густых сумерках. Узловатые пальцы вцепились в страницы, как лапы паука.
– Ты принес причастие?
– Да, милорд настоятель.
– Так давай его сюда, быстрее! – Голос дрожал, но стальной характер был все так же тверд.
Даниляр подавил желание улыбнуться. Осторожно поставив поднос на колени Анселя, он снял салфетку и положил ее на худую грудь.
Яркие глаза настоятеля светились на осунувшемся и оплывшем лице.
– Не возись со мной, как с калекой, мальчик! Я пока еще не пускаю слюни.
– Ты брызжешь слюной. Ты замолчишь для принятия таинства или мне придется заткнуть тебе рот?
– Ты не осмелишься!
– Неужели? – Даниляр как ни в чем не бывало снял крышку с серебряной шкатулки и вынул облатку, над которой начертал знак дуба. – У тебя характер, как у бешеного медведя, но мы все тебя любим, и ради твоей бессмертной души, если понадобится, я могу тебя даже связать. Это щедрость Богини, данная нам, детям Ее, дабы не испытывали мы голода. Открывай рот.
Он положил облатку на язык Анселя. Настоятель скорчил гримасу, почувствовав вкус соли и трав, но проглотил. Даниляр поднял чашу и снова сотворил над ней знак дуба, а потом поднес ее к губам настоятеля.
– Это щедрость Богини, данная нам, детям Ее, дабы не испытывали мы жажды.
Пил Ансель с энтузиазмом. Ему всегда нравилось красное тиланское. Закрыв глаза, настоятель слегка подался вперед, чтобы Даниляр смог начертать знак дуба у него на лбу.
– Это щедрость Богини, данная нам, детям Ее, дабы мы не колебались. Пребывай в мире и будь уверен в Ее любви к тебе. Аминь.
– Аминь.
Даниляр снова накрыл поднос салфеткой и поставил его на стол. А сам сел в кресло напротив Анселя, вытянув ноги к камину, чтобы просушить калиги.
– Есть ли новости? – спросил он.
– Нет. Если бы они были, мы бы уже знали о них. Ты все еще считаешь, что мы поступили правильно?
– Уверен в этом.
– А я никак не могу отделаться от ощущения, что напрасно рассчитывал на удачу, – вздохнул Ансель. – Сейчас уже слишком поздно. Слишком поздно для всего, кроме веры.
– И надежды.
– И надежды. Но надежда – это лишь тонкая нить, на которой подвешено все. Очень тонкая нить. – Настоятель покачал головой. – В мире столько вещей, которые я всегда мечтал увидеть, Даниляр, а теперь я знаю, что мое желание никогда не исполнится.
– Например?
– О, просто прихоти, обычные мелочи, способные согреть сердце мужчины на жизненном пути. – Его изможденное лицо приняло отрешенное выражение. Эти поблекшие глаза видели ландшафты, о которых Даниляр мог лишь догадываться. – Праздник Середины Лета на Северных островах, когда солнце не садится, а висит в полночном небе, как фонарь. Вид с высочайшего пика Изогнутых гор. Тронный зал во дворце халифа в Абу Нидаре – ты знал, что стены там в сотню футов высотой и полностью покрыты золотыми листьями? Говорят, что халиф пьет из чаши, выточенной из цельного алмаза, а каждую ночь проводит с новой женой.
– Халиф Абу Нидара варвар и безбожник. – Даниляр спрятал ладони в рукавах мантии.
– Да, это так, – сказал Ансель, – но невероятно богатый варвар. Даниляр, ты тоже думаешь, что жизнь безбожников куда веселее нашей?
– Я понимаю, почему халифу приходится нанимать охранников и слуг, которые пробуют пищу перед тем, как подадут ее на стол. И подозреваю, что все свободное время он проводит в размышлениях о том, какой кузен или племянник следующим предпримет попытку его убить.
– Будь у меня столько денег, я бы смирился с такими мелочами.
– Это еретические мысли, Ансель.
Настоятель грустно фыркнул.
– Сказывается возраст. Как только ты понимаешь, что твое время на исходе, просто не можешь не думать о том, как нужно было это время ценить.
– Сомневаешься в своем призвании? Не поздно ли?
– Не смеши. Я ведь не отрекаюсь от Врат Небесных. И если бы я получил назад ушедшее время, Богиня все так же говорила бы в моем сердце и точно так же призвала меня на службу. Иногда я размышляю, что было бы, не говори Она со мной, но это всего лишь предположения. Я полон Ее голосом.
– Рад это слышать, – с улыбкой сказал Даниляр. – Все будет хорошо, Ансель.
– Надеюсь, – вздохнул настоятель. – Слишком поздно что-либо менять. Кости брошены. И лишь Богиня знает, что выпадет нам, когда кости перестанут катиться. – Он посмотрел на книгу, которую держал на коленях, снова и снова гладя ладонью страницы. – Там на столе мое письмо. Ты можешь его отправить?
– Конечно.
– Ему предстоит долгий путь. Наверное, мне стоило отослать это письмо раньше, не ждать, пока станет поздно, но я не знал… – Ансель резко захлопнул книгу и сжал кожаный переплет узловатыми пальцами. – Я слеп, Даниляр. Я блуждаю во тьме и не знаю, куда ступаю, где споткнусь, и очень боюсь, что просто не доживу до того момента, когда смогу увидеть результат. И мысль об этом – пытка. Как бы я хотел придумать способ заглянуть в будущее!
– Ансель, ты же знаешь, что это невозможно, – мягко сказал Даниляр.
– Знаю. Оракулы работают для халифа Абу Нидара и его приближенных. Но все же я был бы рад получить знание.
Осев на подушках, Ансель закрыл глаза и беззвучно зашевелил губами, словно молясь о силе и напутствии.
Даниляр же смотрел на него и думал, как сильно сдал настоятель за прошедшие несколько недель. От зимней погоды каждое движение отзывалось болью в больных суставах. Легче ему становилось только в тепле. Анселю следовало бы провести старость в землях с более мягким климатом. Сювейону принадлежали земли в Гимраэли, на Стеклянных холмах над Эль Маккамом, где дикую жару пустынных равнин смягчали прохладные бризы. Там было спокойно и куда более уютно, чем надлежало бы Дому Богини. И старым костям Анселя там наверняка стало бы легче, вот только Даниляр боялся, что его друг не переживет поездки. Слишком поздно. Слишком поздно для всего, кроме веры и надежды.
