— Не занеси мне какую-нибудь дрянь, — поворачивает голову к окну.
— Тебя даже самая страшная инфекция не возьмет, — затягиваю жгут повыше и протираю внутренний сгиб локтя стерильной салфеткой.
— И аккуратно делай, — наставляет этот умник.
— Поработайте кулачком адвокат, — ухмыляюсь, глядя на его покореженный фэйс.
— Козел. Давай уже быстрей! — гаркает на всю палату.
Забавно… Побледнел. Трясется как осиновый листок на ветру. Того и гляди, в обморок хлопнется…
Игла. Защитный колпачок. Ловкая манипуляция.
Этим и другим нехитрым премудростям я обучен с четырнадцати лет. Так уж сложилось… Ответственность за особенного ребенка — дело непростое. Мало ли что может приключиться с Савелием и где.
— Слушай, а как часто в твоих вещах копошится Гаврилин? — наполняю пробирку его кровью.
— Он был в моем офисе? — отвлекается от происходящего, приходит в бешенство за доли секунды, чем я и пользуюсь, меняя одну емкость на другую.
— Да. Еще и в кресле твоем сидел.
— Какого дьявола? — аж багровеет от накатившей ярости.
— Этот вопрос можешь адресовать своей подстилке. Ключи от твоего кабинета только у нее и у меня. Не удивлюсь, если они с Гаврилиным на пару тебе палки в колеса вставляют. А может, он и ей…
— Заткнись! — не позволяет озвучить мои предположения.
— Я-то заткнусь, но выводы делай, — убираю иглу, обрабатываю место инъекции и накладываю повязку.
— Можешь дышать, трипанофоб[9].
Придирчиво осматривает свою руку, пока я утилизирую использованные перчатки.
— Теперь утка, уважаемый.
— Иди ты…
Что ж. Предсказуемо.
— Тогда вставай, — демонстрирую ему баночку. — Айболиту надо убедиться в том, что ты не собираешься отойти в мир иной.
Закатывает глаза и начинает копошиться.
— Здорово, дядь Игореш!
Беркутов вламывается в палату как раз в тот момент, когда донор с моей помощью поднимается с кровати, сопровождая каждое свое действие красным словцом.
— А че уткой не воспользовались? — комментирует наше передвижение.
Еще и стоит разглядывает ее словно экспонат какой-нибудь. Придурок…
— На голову ее себе надень! — орет папаша, повиснув на мне всей тушей.
Нога и рука у него в гипсе. Так что, он тот еще ходок…
— Дальше сам справишься? — нарочно играю на его нервах, когда добираемся до пункта назначения — туалета.
— Дай сюда! — выхватывает банку для анализов, и я терпеливо жду, когда он закончит.
— Дядь Игорь, а как вообще себя чувствуете?
— Дерьмово, — живописно описывает свое состояние мой родитель.
— Плохо… Мы, кстати, отогнали вашу тачку в сервис. Парни сказали, недели две потребуется на ремонт, — сообщает он.
— Смотрите мне, пусть не косячат эти ваши парни, — застегивает ширинку.
— Все? — уточняю на всякий пожарный. — Или может…
— Все. Тащи меня назад, — скрипнув зубами, приказывает великодушно.
— Ну погнали.
— Трындец вы парочка, — хохочет Рома, наблюдая за нами. — Тетя Марьяна-то приедет?
Стреляю в него красноречивым взглядом.
— Марьяна повезла своего хахаля на Бали. Ей не до бывшего мужа, загремевшего в больницу по причине дтп, — бубнит отец.
И мне почему-то кажется, что его голос звучит несколько обиженно. Хотя возможно ключевое слово кажется…
— Зови гребаного лекаря. Пусть даст мне обезболивающее.
Очень вовремя к нам наведывается Лиза.
— Я сейчас все вам принесу.
— И побыстрее! — поторапливает ее папаша.
Медсестра заглядывает в лоток и, заметив там пробирки, наполненные кровью, облегченно вздыхает.
— И на раковине баночка, — киваю в сторону сортира.
— Спасибо.
— Где мои папки?! — пялится на Рому пострадавший.
— Все вот тут, дядь Игорь, — Беркут протягивает моему нервному родителю сумку.
— И воды налей мне…
— Ща, — сверкая пятками, спешит исполнить его, язык не поворачивается сказать, «просьбу».
— Ян, иди по-быстрому оформи мне выписку, — продолжает раздавать приказы пациент.
— Минимум еще двое суток релаксируешь тут, а дальше видно будет, — невозмутимо бросаю через плечо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Какие двое суток? Спятил? У меня суд послезавтра.
— Не ори. Уже чуть не отправился на небеса, торопыга, — выдерживаю его тяжелый, испепеляющий взгляд. — Придумаешь что-нибудь. Ты ж изворотливый.
— Что я тебе придумаю?! В своем уме? Я два месяца угробил на это дело! И все коту под хвост?
— Организуем тебе онлайн-вещание, трудоголик херов.
— Эти забери. Не нужны, — отдает две пухлые папки Роме. — Не потеряй, понял?
— Отдам вашему отроку на хранение, — прижимая к груди вверенную ценность, обещает Птицын.
— Пошли, прихвостень, надо в академию заехать. Там уже чуть ли не панихиду мне заказывают. Оборвали трубу.
Уже намереваюсь уйти.
— Свет включи мне, Ян.
Заколебал. Царевна, блин.
Щелкаю выключателем.
— В пакете фрукты и всякая полезная провизия. Дотянешься.
— Бабло откуда, сынок?
Это его «сынок» звучит так искуственно-тошнотворно…
— А Ян же у нас теперь работает, дядь Игорь! — делится последними новостями мой друг-идиот. — Честно трудится и вечером, и ночью. Прикиньте?
— Беркутов… Язык без костей, вырвать легко, — на всякий случай напоминаю я ему.
— Тайна, что ли? — пучеглазится, пожимая плечами.
Как сильно иной раз хочется приложить его головой о стену.
— На выход давай, трепло, — открываю дверь и пропускаю вперед.
Донор все это время молчит. Так себе примета. Хотя, может, он просто пребывает в состоянии шока. Где я и где работа… Кто знал, что так рано придется напрягаться.
— Вернусь вечером. Пиши-звони, если что надо.
— Обойдусь, — снова возвращается к своим драгоценным бумажкам.
— На медсестру, Лизу, не ори. А то организую тебе на постой тетю Люду, — предупреждаю, угрожающе сверкнув глазами.
Эта «милая» шестидесятилетняя женщина, обслуживающая его в течение первых двух суток, произвела на нас неизгладимое впечатление. Такое ощущение, что до работы в медучреждении она трудилась в колонии. Но моему папаше даже полезно общаться с такими персонажами.
— Исчезни уже и не отвлекай, — напяливает на нос очки.
Усмехаюсь. Сколько раз я слышал в детстве эту фразу — не сосчитать.
Выхожу из палаты. Беркут стоит и глазеет на стену, точнее на информационный плакат. Изучает строение костей в человеческом организме.
Задрот…
— Пошли, доходной.
Направляюсь прямо по коридору.
— Че у тебя с медсестрой какие-то шуры-муры? — догоняет и пристраивается слева.
— Чего?
— Она так откровенно пялилась на тебя, — толкает локтем в бок.
— Не выдумывай, кретин.
— А че?
Вот же чекало картонное…
— Хотя ты прав. Твоя разукрашенная физиономия не особо располагает к близкому знакомству, — замечает многозначительно.
— Вот и я о том же.
Заходим в лифт. Там уже стоит какая-то бабуленция в пижаме.
Рома нажимает на кнопку и становится напротив.
— Жулики? — она подозрительно на нас косится.
То ли спрашивает, то ли утверждает.
— Прохиндеи… Поразвелось! Вон уже и по больницам шарахаются! Лишь бы несчастных пенсионеров надуть.
Вскидываю бровь.
— С чего вы взяли, что мы жулики? — нахохлившись, вопрошает Птицын.
— Так на рожах же написано! — деловито упирает руки в бока. — В папках что? Липовые договоры на займы? Я смотрю телевизор, все про эти ваши бандитские схемы знаю!
— Че вы ваще до нас докопались? Нормальные мы, — пыжится Рома, выпячивая грудь колесом.
— Тю… не смеши, голубчик! Я вас, мошенников, за версту чую.
— Подводит чутье, бабуля! «Аквалор» вам в помощь! — рьяно спорит Птицын.
— Конечно уж! — хмыкает, одарив нас скептическим взглядом.
— Ну, оно и понятно, старость пришла, вот и ворчите! Сколько вам стукнуло?
— Поговори мне тут! — негодует старуха. — У женщины неприлично про возраст спрашивать!
