— Когда это было? — недовольно хмурится.
— В десятом классе.
— И?
— Что «и», Сереж? — уточняю я.
— С кем из них ты… — морщится, так и оставляя фразу незаконченной.
— Это так важно?
— Вы хоть встречались? — выплевывает пренебрежительно.
— Я считала, что да.
— А он?
— Сереж…
— Что за сложность в том, чтобы все рассказать мне? — искренне недоумевает.
Еще и смотрит на меня таким взглядом… Осуждающе-разочарованным.
— Я больше не хочу копаться в своем прошлом. Да, оно у меня есть. Из песни, увы, слов не выкинешь, — поднимаюсь со ступенек, потому что начинает моросить мелкий дождик.
— Чтобы я тебя рядом с ними не видел… Это ясно? — произносит требовательно.
Киваю.
— Злишься на меня? — смотрю на его хмурый профиль.
— Не буду врать, мне очень неприятно, — поигрывает желваками на скулах.
Неприятно.
— Теперь твои слова относительно «права на ошибку» воспринимаются несколько иначе, — усмехаясь, мрачно добавляет он.
Капли дождя стекают по моему лицу и пробираются за шиворот.
— Прости, что разочаровала, Сереж. Что оказалась «испорченной», как ты выразился, — направляюсь в дом, едва сдерживая подступившие слезы.
Господи, зачем я вообще сюда приехала!
Забрать рюкзак и немедленно вернуться назад в Москву. Вот чего я хочу…
Глава 36. Стукачка
Дарина
В электричке немноголюдно. Бабушки носят газеты, молодой музыкант исполняет песни Высоцкого под гитару, а я, отвернувшись к окну, размышляю о своей поездке к Матвеевым и о том, как холодно в итоге мы с Сергеем распрощались…
В общежитие попадаю уже ближе к вечеру. В комнате застаю Ингу и Риту. Так что побыть в одиночестве мне не светит. Жаль, очень хотелось бы…
— О, Дашка! Ты че это так рано? — интересуется Вершинина, выглядывая из-за учебника по теоретической фонетике.
— Так вышло, — ставлю рюкзак на стул.
— А что с настроением? Поругались с Серегой?
В проницательности ей не откажешь.
— Ну и ну… В раю, кажись, непогода.
Достаю полотенце, зубную щетку и расческу.
— Даш…
— Я не готова это обсуждать.
— Лаадно, — тянет она расстроенно.
Молча раскладываю вещи, по-прежнему затылком ощущая ее пристальный взгляд.
— А может, все-таки поговорим?
Как предсказуемо! Прилипала…
— О чем? — открываю дверцу шкафа.
— Ты игнорируешь мои звонки и сообщения. Даже не прочла их в мессенджере! — ожидаемо дуется.
— Да, не прочла…
Смысл отрицать очевидное.
— Обижаешься на что-то? — в лоб спрашивает Инга. Как и я, не любит ходить вокруг да около.
— Нет.
— Дело в Яне?
— Он-то здесь причем?! — фыркаю, швыряя ремень вглубь шкафа.
— Ну мало ли. В пятницу мне показалось, что вы…
— Тебе показалось, — обрываю ее предположения, даже не дослушав.
— То есть ты не против того, что мы вместе? — осведомляется, меняя тон.
— А вы вместе? — уточняю насмешливо.
— Даш… Что между нами происходит? — спрашивает истерично.
— Мне не нравится твоя позиция относительно Риты. Вот и все, — стаскиваю прилипшую к телу водолазку.
— И что это ты имеешь ввиду?
— Инга, да брось, ты серьезно? — поражаюсь тому, как умело она косит под дурочку.
— А что я такого сделала? — недоумевает, невинно хлопая ресницами.
— В том-то и дело, что ничего хорошего, — захлопываю скрипучую дверцу. — Смеешься над Бобылевой вместе со всеми. Считаешь, это нормально? Учитывая, что вроде как с ней дружишь… Некрасиво. Вот что я думаю.
— Не делай, пожалуйста, из мухи слона. Я просто с юмором ко всему отношусь. Это же не значит, что я поддерживаю тех, кто стебет Бобылыча, — оправдывается возмущенно.
— Выглядит именно так.
— Да ну бред ведь, Даш! — беззаботно отмахивается.
— Ну разумеется… — хмыкаю я.
— Может, пришла пора Ритке распрощаться с детскими комплексами? Стать уверенней в себе?
— Может, вы перестанете делать вид, что меня в комнате нет? — вытаскивая наушник, подает голос Бобылева.
Не думала, что она слышит наш разговор. Неудобно получилось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Извини, накипело, — признаюсь, снимая джинсы.
— Не лезьте в мою жизнь! Мои проблемы — это только мои проблемы!
— Нет у тебя проблем, Бобылыч! — закатывая глаза, восклицает Вершинина. — Ну, пухловата! И че теперь? Ты ж не бесформенный кабан!
— Инга! — пытаюсь остановить подругу от озвучивания дальнейших сравнений.
— Господи, да я и не думала, что ее так сильно задевают все эти шутки!
— Просто не трогайте меня. Не надо заступаться, не надо вообще поднимать эту тему! Сама разберусь! — вскакивая с постели, сиреной вопит Ритка.
— Да че разбираться! Не всем быть балеринами. Прими себя такой, какая ты есть! Легче станет жить в разы! — невозмутимо отзывается Инга.
— А я не хочу принимать! Не хочу, ясно? — в глазах Ритки снова стоят слезы. — Удобно давать советы толстухе, когда у самой сорок четвертый размер, правда?
Прищуривается озлобленно.
— Причем тут мой размер! — пищит Вершинина. — Я к тому, что все мы разные. Худые и не очень. Ты — вот такая… с формами. Тоже мне конец света!
— Ты понятия не имеешь о том, как тяжело жить в таком весе! — отчаянно кричит Рита. — Когда душ, бассейн, аквапарк — целое испытание. Когда поход по магазинам — сплошное расстройство и стресс. Когда парень, который нравится, постоянно сравнивает тебя со свиньей!
— Стресс… Ты ж не одна такая, господи! Твоя беда в восприятии. Тебе полюбить себя нужно и смириться со своей конституцией.
— Я не намерена с ней мириться! — вспыхнув алым румянцем, заявляет Рита.
— А придется, если ты, конечно, не собираешься всю жизнь рыдать в подушку! Ну не быть тебе Дюймовочкой, Бобылыч! Не быть, понимаешь?
— Инга, лучше замолчи, — стреляю в нее негодующим взглядом, потому что этот ее эмоциональный монолог Бобылевой явно только навредит.
— Ну а что? Разве не так, Даш? Не так?
Ритка тем временем уже одевается. Свитер. Брюки. Сапоги…
— Рит, ну куда ты собралась на ночь глядя? — спрашиваю встревоженно.
Идти-то ей некуда однозначно.
— Да куда угодно! Лишь бы подальше от вас! — цедит она сквозь зубы.
— У тебя реакция пятилетнего ребенка! — бросает ей в спину Вершинина. — А Яковлев придурок. Нашла из-за кого раскисать!
— Рит, не уходи.
— Отстаньте от меня!
Громкий хлопок двери, и ядовитая тишина, повисшая в воздухе, пульсацией стучит в ушах.
— Ну и зачем ты снова ее обидела?
— Ага, то есть опять одна я виновата?! — переходит на ультразвук Инга.
— К чему были фразы про балерину и Дюймовочку? — смотрю на нее осуждающе.
— Ей девятнадцать, Арсеньева! Пора научиться адекватно воспринимать свое тело. Со всеми его жирными минусами!
— Не хочу тебя слушать!
Встаю, забираю пакет с картошкой, кастрюлю и нож. Отправляюсь на кухню, чтобы приготовить ужин. К счастью, там никого. Что, в общем-то, большая редкость…
Вздыхаю. Итак все не слава богу, а теперь еще и тут обстановка напряженная…
Ритка приходит поздно. Озябшая, продрогшая и не желающая с нами разговаривать.
Я все-таки отчитываю ее за то, что ушла в ночь без телефона. Мы ведь переживали за нее. Места себе не находили.
После минутного скандала выключаю ночник. Ссоримся мы не впервые, но приятного мало. Куда милее жить в мире, а не вот так, как сейчас…
Засыпаю тяжело и далеко не сразу, а в довершение ко всему, посреди ночи оживает мой телефон.
— Выруби его, Арсеньева! Еще рано вставать! — сонно возмущается Инга.
Конечно рано, второй час ночи. Выключаю звук и мутным взором смотрю на экран.
«Я клялся, ты прекрасна и чиста… А ты как ночь, как ад, как чернота»[8].
Моргаю. Читаю еще раз.
Незнакомый номер, но я, пожалуй, догадываюсь, кому он принадлежит. К несчастью, знаю только одного любителя цитировать Шекспира при луне.
