начала припоминать сердитое лицо Джека в лесу. В карих глазах выступала обида на нее и досада. Мадлен оставила его там и побежала к дому. А потом…
Голова загудела от жгучего приступа боли.
Потом некто крепко обхватил ее сзади, зажал ее рот и нос тряпкой. Теперь Мадлен сидела в старом доме, который когда-то считала своим, связанная на стуле.
От восстановившейся памяти испуг завладел ею целиком. Плотно связанные руки заболели в области запястий. Мадлен запрыгала на стуле, но ноги были тоже привязаны. Она не смогла ни развязать себя, ни встать, ни тем более разорвать злосчастную веревку. От бессилия слезы западали на бархатную юбку Мадлен, а из горла вырвались отчаянные стенания. Она стала громко произносить молитвы, словно так они быстрее могли быть услышаны. Четкие молитвенные слова иногда прерывались кратким всхлипыванием.
«Вот если бы Джек был здесь…» — негодующе взмолилась Мадлен.
Наверняка он заметил ее исчезновение и сейчас ищет ее. Он найдет ее и обязательно спасет. Мадлен жутко хотела в этот момент оказаться в его сильных объятиях. Стальная грудь и крепкие руки защитили бы ее от любого посягательства на ее жизнь, укрыли бы от всякой беды.
— На помощь! — слабее закричала она вновь.
Как вдруг у двери раздался шорох, она возрадовалась надежде на спасение. Когда в дверь вошли, глаза Мадлен удивленно расширились.
— Броуди?!
— О, здравствуй, Мадлен! Славно, что ты уже очнулась. Ты голодная? Хочешь хлеба? Я только что принес его из дома. Правда, он уже остыл…
И тут она осознала, кто был ее похитителем. Мадлен едва не задохнулась от возмущения.
— Ты издеваешься?! Ты похитил меня, связал в моем доме и сейчас предлагаешь перекусить хлебом, будто похищаешь людей каждый день? — Она не могла сдержать бушующей злости.
Броуди был не в сутане, а в поношенном парадном костюме. Его спокойствие и безмятежность приводили Мадлен в еще большую ярость.
— Я понимаю, ты обижена. — Броуди положил завернутый в черное полотенце хлеб на стол. — Но ты должна понять, что я желаю тебе добра.
В его взгляде она не нашла ни малейшей песчинки вины или сожаления. Это и напугало Мадлен.
— Что ты называешь добром, Броуди? Веревка натерла мне руки, а голова ужасно болит. Кроме того, ты держишь меня здесь силой. Добро ли это? Развяжи меня. Я хочу домой!
— Ты итак дома. — Хлебной булкой Броуди обвел помещение. — А Херефорд-хаус не твой дом. Там ты нахваталась пороков, стала развязной и совсем забыла про церковь.
— Я всегда молюсь и соблюдаю посты! — горячо протестовала Мадлен. — Я стараюсь соблюдать и заветы. А церковь я не посещала из-за того, что не могла оставить Миранду надолго одну. К тому же я не хотела видеться с тобой и причинять тебе лишнюю боль.
Губы Броуди скривились в презрительной ухмылке.
— Но раньше ты вряд ли стала бы развратничать в лесу с виконтом…
Слова, словно удар ниже пояса, привели Мадлен в смущение, о чем закричали ее алые щеки.
— Ты видел?..
— Нет, я слышал. Было не так-то трудно вас найти. — Он не спускал с нее глаз, сжав кулак. — Пол солгал мне. Вот лжец! Никому нельзя верить.
— Пол? О чем ты говоришь?
Броуди осекся, совершив ошибку, но ответил:
— Я попросил Пола разузнать, что между тобой и виконтом. Он сказал, что у вас не было… слишком близкого контакта.
— Что?! — Мадлен глядела и не узнавала своего друга в этом человеке. — Чего же еще я не знаю?
Броуди бросал робкие взгляды на нее исподлобья.
— Я хотел забрать тебя раньше, и тогда ты бы осталась чиста для меня, но я опоздал. Этот японец должен был привезти тебя в тот день, когда пошел дождь, но испугался.
Миура? Он тоже был его сообщником? До этого дня Мадлен не знала, что такое настоящий шок. С застывшим в глазах потрясением она смотрела сквозь него, пытаясь проникнуть в его голову, прочитать мысли. Мадлен не верила, что до такой степени ошибалась в человеке, которого, казалось, знала почти всю жизнь. Она стала вырываться из силков.
— Я не останусь здесь, Броуди. Не останусь! И, если ты думаешь, что меня не будут искать, то ты…
— Я знаю, что тебя будут искать, — преспокойно перебил он, разрезая хлеб. — Но когда они нас найдут, будет уже поздно.
— Почему? — испугалась Мадлен.
— Давай поедим. Я очень проголодался. Сейчас я растоплю печь и приготовлю нам чай. — Он принялся разжигать огонь.
— Броуди! Что ты задумал?
Больше он ничего не сказал. Сын священника, ее близкий друг держал Мэд связанной в старом доме. Это больше походило на дурной сон, чем на жестокую реальность. Мадлен до сих пор переваривала то, что она узнала и что происходило вокруг.
Когда чай был готов, Броуди с сомнением осмотрел ее, потирая затылок.
— Я не могу тебя развязать, Мэд, прости. Ты можешь попытаться сбежать, ведь ты не понимаешь, что я хочу сделать тебя счастливой.
Она зло подняла на Броуди глаза и сардонически бросила:
— Как жалко! Еда — это единственное, что может меня сейчас осчастливить.
Он проигнорировал ее остроту. Броуди присел рядом и преподнёс к ее рту темный кусочек вкусно пахнущего хлеба. Вопреки заполнившим рот слюнкам, нос Мадлен задрался, и она отвернулась.
— Зря ты так, Мэд. Тебе надо хорошо поесть, ведь скоро рассвет.
Она сидела в гордом незыблемом молчании.
— Ты думаешь, что я тебе враг, но это же не так. Ты изменишь свое мнение, когда поймешь, что я не такой, каким кажусь тебе. Ведь я люблю тебя.
— Тот, кто любит, — Мадлен снова начала закипать, — не будет связывать веревкой любимого человека, притворяясь, что это нормально!
— Согласен, это ненормально. Тебе недолго осталось сидеть связанной, Мэд. Обещаю, на обратном пути я разрежу веревку.
— На обратном пути откуда? — ужаснулась она.
— Из Шотландии.
Глава 24
— Это здесь?
— Да, это здесь.
Ночные фонари города освещали улицу и тротуар, на котором стояли Саймон и Джек, взирая на высотный дом лорда и леди Херефордшир. Джек запрокинул голову, убедился, что посветлевшее синее небо готовилось встречать новый день, и двинулся вперед, а за ним и Саймон.
— Надеюсь, все обойдется без перестрелки. Думаю, что твое оружие нам даже не пригодится.
— Береженного бог бережет, — парировал Джек и сам себе удивился.
Прежде он и Саймон построили всех слуг в одну нескончаемую линию черно-белых одежд. С покрасневшим от горячей крови лицом Марша ручалась, что каждый опекаемый ею работник находился в Херефорд-хаусе на протяжении всего дня и ни разу не покидал его. Вооружившись
