Может быть, живучесть религии в ее замкнутости, ревниво не позволяющей проникнуть внутрь себя ни одной живой мысли? Смотрите: богооткровенность христианства обосновывается наличием чудес и пророчеств, а пророчества и чудеса доказываются наличием божественной силы; существование бога выводится из его сущности – и наоборот; истинная мораль вытекает непосредственно из истинной веры, а истинная вера обосновывается наличием истинной морали. Удобно, черт возьми, не при отце Василии будь сказано!
Во имя этой замкнутости и был составлен перечень основных догматов. Правда, несколько веков потребовалось, чтобы договориться. Несколько веков после возникновения христианства, на первых двух вселенских соборах. Это, кстати, сильно подрывает «богоустановленность» христианской догматики. Тем более что второй вселенский собор существенно отредактировал и добавил новые положения в символ веры, составленный на первом. Грустно, что упадок энергии, присущей античности, и постепенное возрождение вульгарных предрассудков доантичных времен начался после Платона и Аристотеля, чья мысль, вероятно, имела пороки, ставшие роковыми для истории духовного развития человечества. И пошло: если в течение трех лет каждый день читать известные молитвы известное число раз, то после первого вселится в тебя Христос – сын божий, после второго – двух святой, после третьего – бог-отец; приложился к кресту или иконе – удержи в себе дух, «губ не раскрываючи», чтобы не вышел обратно полученный заряд благодати…
Много в Ветхом и Новом Завете совершенно «темных мест», которые находятся в вопиющем противоречии с современными научными представлениями, с сегодняшней этикой и разумом. Отец Василий в семинарии немало часов посвятил предмету с таинственным названием экзегетика. Это специальный раздел богословия, призванный просветлять «темные места» и создавать видимость разумных неразумным вещам. Вот образец усвоенной им логики. Я спросил его, каким же образом что-либо материальное может принадлежать чистому духу, как это явствует из церковных догматов?
– Мысль не может принадлежать материи, – парировал он.
– Почему? Нет ведь неопровержимых доказательств. Что препятствует богу, раз он признанный создатель всего сущего, наделить материю способностью мышления?
– Ему не захотелось это сделать. Это такая же тайна, как и невозможность.
– Почему все-таки более невозможно, чтоб материя создала дух и мысль, нежели духу и мысли бога проявить и создать материю?
– Это не обсуждается, ибо нужна вера…
И так далее…
Человеческие и чисто индивидуальные чувства, кровные узы, дружба, патриотизм – все способно слиться в одно общее чувство, единственное и действительно святое, единое и вечное – Любовь, огромную любовь к человечеству, воспринимаемому как одно целое. Долг каждого человека, способного на лишенные эгоизма побуждения, сделать что-либо самое малое для общего блага, для торжества этой Любви. Считать, что без религии мы на это не способны, что без нее невозможно не лгать, не желать зла ближнему, не потворствовать пороку – значит презирать саму природу человека. Так помощник ли ему религия?… Если глупо отрицать то, чего мы не знаем, то ее нелепее приписывать тому неизвестные законы, то преступно вынуждать им следовать, тем более «казнить за неверие». А ведь церковь казнила. Сегодня она представляется мне одряхлевшим палачом с заискивающей улыбкой, вынужденным заигрывать с теми, кого в иные времена, мягко говоря, проучил бы…
Бог един: нет никаких других, ни равных, ни высших; бог есть «дух вечный, всеблагий, всеведущий, всеправедный, всемогущий, вездесущий, неизменяемый, вседовольный, всеблаженный», и непостижимый, – усомнившихся в этом на протяжении многих столетий ожидали большие неприятности.
Нетерпимость религии к инакомыслию так или иначе передавалось верующим, что в нравственном отношении наносило вполне однозначный вред. А если уж говорилось, что лучшее поведение заключается в честности, то только потому, что это попросту полезно – иметь бога на своей стороне.
Вспомним, потревожив «генетическую» память.
Вот господь показывает Иезекиилю двадцать пять мужей, стоящих у дверей храма и поклоняющихся солнцу. И вещает «всеблагий»: «За то и Я стану действовать с яростью: не пожалеет око Мое, и не помилую; и хотя бы они взывали в уши Мои громким голосом, не услышу их».»
Все пророки были ярыми националистами и не скрывали, что с нетерпением ожидают того дня, когда господь истребит всех язычников…
Допустим, пыл-страсть создателей новой религии, так нет – суть самой религии, переданная в будущее и находящая по сей день восприемников.
Иллюстрация изначальной нетерпимости есть в письмах одного из отцов церкви, Иеронима. Уже после того, как он удалился от родных и друзей «и, что еще труднее этого, от привычки к роскошной жизни», он не мог отказать себе в соблазне взять с собой в пустыню библиотеку. «И таким образом я, окаянный, постился и намеревался читать Туллия», – пишет Иероним. Дни и ночи он каялся и все-таки снова впадал в прежний «грех» и читал Плавта. После него, кстати, у пророков Иеронима «ужасала необработанность речи». Наконец, в лихорадке ему привиделся Христос с день последнего суда, спросил, кто он. «Христианин», – отозвался Иероним. «Лжешь! Ты цицеронианин, а не христианин», – воскликнул Христос и повелел бить Иеронима бичом…
«Счастливому единодушию паствы несомненно способствовало также обыкновение… немедленно сжигать всякого инакомыслящего», – писал Анатоль Франс.
Жоффруа Валле, написавший знаменитый трактат «Блаженство христиан, или Бич веры», был сожжен в Париже, вместе со своим произведением в 1574 году. Моисей разоблачил ложь язычества, писал Валле, Христос – ложь иудаизма, а Магомет – ложь и того и другого. «Отсюда следует, что каждый создатель религии наперед должен быть заподозрен в мошенничестве», – вывела бесстрашная рука Валле, предвидевшего и будущих самозванных «пророков» типа печально известного Муна.
Испанец Мигель Сервет написал книгу «Восстановление христианства», бежал в Женеву от католических мракобесов. Казалось, спасся. Но едва возникший протестантизм был не лучше – в маленькой Женеве за 60 лет за инакомыслие сожгли 150 человек. Кальвином был отправлен на костер и Мигель Сервет со своей книгой.
А вот отрывок из письма великого Дарвина, написанного незадолго до создания работы о происхождении человека: «наконец появились проблески света, и я пришел к убеждению… (признаться в этом – все равно, что признаться в убийстве)… что виды изменчивы».
Не будем забывать, что и в России церковь не была кротким агнцем: еще иосифляне в XV веке предлагали княжеской власти свои инквизиционные услуги, подчеркивая, что характерно, что враги князя одновременно являются врагами церкви, под какой бы личиной они не явились в будущем. Адвентисты и «Свидетели Иеговы» лишь до крайности заострили размежевание с «греховным миром», понятие о котором существует в любой религии, как бы ортодоксально-благостно она не выглядела.
Еще один предмет изучал отец Василий в классах духовной семинарии: сравнительное богословие. В часы, ему посвященные, будущий иерей постигал науку опровергать те или иные догматические представления, принятые какой-либо христианской церковью и не согласующихся с православием. Католицизм порицается за учение о непогрешимости папы, телесном вознесении богородицы на небо и так далее; протестанты – за отрицание ряда таинств и обрядов. Православие отрицает их. Все – непогрешимы, все правы и все – нетерпимы.
«Слово «религия» происходит от «связываю», – говорил отец Василий. – С отказом от религии человек отказывается от всех возможных между не родственниками связей».
Думаю, объединять способно только разумное. Иррациональное только разъединяет.
Религия, может быть, главная основа всех бедствий, которые преследуют человечество с тех пор, как она, религия, сделалась мощью. От костров инквизиции до ирано-иракской войны, от самосожжений староверов до ливанских правых христиан, у которых на прикладах – портреты девы Марии.
В иллюзиях жреческой касты, священнослужителей, церкви, в иллюзиях, на которые человек взирает как на священные – источник множества бедствий во все времена. Невежество создало богов, и хитрость извлекла выгоды из представившегося благоприятного случая, стравливая все и вся из эгоистических интересов. Религия создает из человека себялюбивого ханжу, фанатика, ненавидящего все человечество вне своей секты, не делая его лучше или более моральным. Вера в бога ли, в богов ли, делала всегда множества людей рабами горсти тех, кто обманывал их под лживым предлогом спасения их. Разве человек не готов совершить всякого рода зло, если ему скажут, что того требует его бог, или боги? То-то и оно.
«Я убил бога за то, что он отделял меня от людей… Не потерплю, чтобы этот гигантский труп отравлял людскую дружбу», – это их пьесы Сартра «Дьявол и господь бог». Интересно, что невежество наше соединяет в некий «потаенный конгломерат» вещи несовместимые. Например, «модный» Сартр считается благочестивым христианином. Это я не раз слышал от «верующих» интеллектуалов.
