Я тянусь к нему. Мои пальцы обхватывают его запястье, и сердце замирает, когда он вздрагивает и отстраняется. Это кратковременно, но разрушительно. Смертельный удар по моему едва сшитому сердцу.
Раскаяние наполняет его глаза. Вспышка вины. Он пытается сгладить неловкость, опуская руку мне на плечо и извиняющимся жестом пожимая его.
Инстинкт заставляет меня перевести взгляд на Эллисон.
Я не знаю, почему.
Я замечаю, как напрягается ее поза, а на лице появляется странное выражение. Повернувшись к нам спиной, она склоняет голову и смотрит в свой телефон.
Я снова поднимаю взгляд на Джаспера.
― Что происходит?
Он вздрагивает, это непроизвольная реакция.
― Что ты имеешь в виду?
― Я имею в виду, что все стало странно, когда ты вошел сюда.
― Тебе показалось. Просто нужно время, чтобы…
― Не делай этого. ― Паника захлестывает меня. Я сглатываю, пульс учащается от волнения. ― Что-то происходит.
Моя мама подскакивает к нам и вмешивается:
― Давай отвезем тебя домой, Эверли. Я хочу показать тебе новую пристройку. Маленькую солнечную комнату, которая…
Я отступаю назад.
― Пожалуйста. Кто-нибудь, скажите мне, что я упускаю. ― Мои зубы начинают стучать против моей воли. ― Кто-то умер? Этого не может быть ― все, кем я дорожу, находятся в этой комнате. ― В мире произошло какое-то трагическое событие? Апокалипсис?
Такое ощущение, что да.
Моя интуиция говорит мне, что что-то не так, что все не так. В легких ― осколки, в груди ― дыры, у ног ― кровь.
Джаспер качает головой и проводит рукой по лицу.
― Ничего страшного, ― выдыхает он.
Ложь.
Что-то точно произошло, и это что-то убьет меня прежде, чем у меня появится шанс жить по-настоящему.
Я знаю это.
Я чувствую это.
Я снова смотрю на Эллисон. Она все еще стоит ко мне спиной, но больше не занята своим мобильным телефоном. Он болтается в сжатом кулаке, а обе руки дрожат.
― Джаспер, ― шепчу я, поднимая глаза к его пепельно-серому лицу. ― Почему ты не хочешь прикоснуться ко мне? Не обнимешь меня? Не поцелуешь? Почему ты не носишь кольцо?
― Это просто… слишком быстро. ― Он снова качает головой, его адамово яблоко перекатывается в горле. ― Я не знаю, как это сделать. Что правильно, что неправильно. Это сбивает с толку… Это…
Мой взгляд мечется между моими любимыми людьми. Единственные люди, о которых я думала два года, что они ждут меня по ту сторону моей камеры пыток. Мой свет в конце темного, удушливого туннеля. Они что-то скрывают от меня.
Они предатели.
Уперев руки в бока, я делаю глубокий вдох, снова поднимаю взгляд на Джаспера и вижу его. По-настоящему вижу.
И мне кажется, что я знаю. Это обрушивается на меня, как ураган.
Я знаю, я знаю, я знаю.
Но я не хочу знать.
Чувство вины смотрит на меня темно-зелеными лужами.
Предательство.
Меня тошнит. Мой желудок сводит судорогой. Желчь обжигает горло, грудь словно разрывает.
― Нет. ― Это шепот, тихий вскрик, когда все внезапно становится кристально ясным. ― Нет…
Эллисон начинает плакать.
Моя мать стоит в стороне, прижимая руки к груди, по ее лицу текут слезы.
Подтверждение.
Джаспер берет меня за плечи и наклоняется, глядя мне прямо в глаза.
― Я не хотел, чтобы ты узнала об этом вот так. В его голосе ― мука, гравий и сера. ― Боже, Эверли, мне так жаль.
Я вырываюсь из его объятий и падаю на кровать. Меня трясет, я дрожу с головы до ног. Время искажается, зрение затуманивается.
Я слышу крик, и мне кажется, что это мой, когда в палату вбегают медсестры словно в черно-сером, лишенном цветов тумане. Руки тянутся ко мне, лица расплываются, к носу и рту прижимают кислородную маску. Мои рыдания приглушенно звучат в ушах, когда кто-то берет мою руку и сжимает. Моя мама. Она рыдает, ее горе смешивается с моим, и это все, что я чувствую.
Горе.
Невыносимое горе.
― Нет, ― кричу я сквозь маску, когда игла вонзается в мой локоть. ― Нет!
Мой муж.
Мой муж и моя лучшая подруга.
Они вместе.
Медсестра удерживает меня, пока другая возится с капельницей. Я бьюсь и кричу, рыдаю, слезы застилают мне глаза.
Я просовываю руку под подушку и сжимаю синий гитарный медиатор, сворачиваясь в клубок и содрогаясь от душераздирающей боли. Лекарства текут по моим венам, делая все возможное, чтобы успокоить мой агонизирующий разум. Это не может быть реальностью. Я променяла один кошмар на другой.
Когда мои крики ослабевают до всхлипывания, я вспоминаю как почувствовала, что потеряла его, пока успокоительные препараты уносят меня прочь. Я вижу это в совершенно новом свете, мой самый большой страх оживает в ярких красках.
Джаспер и Эллисон стали жить дальше. Оставили меня позади, как призрак, привязанный к месту, которое больше никто не посещает.
Теперь я понимаю ― мир не забыл обо мне.
Но они забыли.
ЧАСТЬ 2
ЖИЗНЬ ― ЭТО НЕОБРАТИМЫЙ ПРОЦЕСС, И ПО ЭТОЙ ПРИЧИНЕ БУДУЩЕЕ НИКОГДА НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПОВТОРЕНИЕМ ПРОШЛОГО
― УОЛТЕР ЛИППМАН
ГЛАВА 33
На следующий день с перевязанной рукой и гудящей головой я следую за папой в его кабинет, горя желанием рассмотреть свое таинственное сокровище. Оно должно быть крутым ― я это заслужил.
В конце концов, вчерашнее приключение привело меня в отделение неотложной помощи с растяжением запястья, этой ужасной повязкой и легким обезвоживанием. Как бы мне ни хотелось сразу же по возвращении отправиться в лабораторию, мама и папа настояли на том, что я не в состоянии играть в детектива, пока не отдохну.
Закрывая за собой дверь, я слышу, как звук эхом разносится по светлому, стерильному кабинету, где пахнет латексом и научными экспериментами. Вся комната кажется серьезной, как место, где раскрываются вековые тайны.
И, стоя посреди нее, я почти уверен, что вот-вот разгадаю одну из них.
Папа осторожно, чтобы не повредить каркас, ставит шкатулку на свой массивный дубовый стол. Грязь падает с боков, осыпаясь на папки из плотной бумаги, но верхняя часть по-прежнему покрыта толстым слоем грязи.
Мой взгляд останавливается на буквах, вырезанных на дереве: FOREVER.
Определенно подозрительно.
В то время как моя младшая сестра больше заинтригована нитями паутины, свисающими со шкатулки, я сосредоточен на содержимом. Она старая, из тех вещей, которые пахнут сырым деревом и секретами. Миниатюрный гроб.
Я наблюдаю, как отец изучает ее, глаза слегка прищуриваются, как будто он анализирует данные, переключаясь туда-сюда между предметом и своими мысленными заметками, как будто собирает воедино кусочки головоломки, которые видит только он.
― Что, по-твоему, внутри? ― спрашиваю я, опираясь бедром о стол. ― Старые любовные письма? Драгоценности? Мумифицированное тело?
Шкатулка не настолько большая, чтобы вместить тело, но там может быть голова.
Может быть, бедренная кость или две.
Папа усмехается, затем бросает на меня косой взгляд и проводит рукой по копне своих вьющихся каштановых волос.
― Почему у меня такое чувство, что ты хотел бы, чтобы это было последнее?
― Потому что я твой сын, а у тебя самая крутая работа в мире.
Его выражение смягчается, на лице проступает задумчивость.
― Это не всегда так. ― Он потирает ладони и вздыхает, кивая на что-то в другом конце комнаты. ― Подай мне вон тот набор инструментов. Тот, что с мелкими алмазными насадками.
Я беру изящный кейс и ставлю его на стол.
Отец выбирает инструмент с тщательностью хирурга, устанавливая на место тонкий резец.
― Это поможет нам вскрыть замок, ничего не повредив.
