и позабытую эпоху», и предположила, что ее редактор предпочел бы, чтобы принцесса вышла замуж за «одного из тех чудаков, с которыми якшалась все эти годы». Однако появление 26 октября 1955 года редакционной статьи в Times подтверждало, что в стране происходит что-то серьезное. Журнал Punch опубликовал старую детскую считалку «Шпион, выйди вон!», заменив в ней шпиона на полковника авиации. Он же пародировал сводки новостей Би-би-си сообщениями типа «Сегодня они снова вместе пили чай». Но до тех пор, пока не заговорила Times, многие были убеждены, что этот кризис – выдумка желтой прессы.
Поначалу многим казалось, что даже если Питер Таунсенд встречается с принцессой Маргарет (а Times строго фиксировала визиты Таунсенда в Кларенс-хаус), то это должно быть исключительно их личным делом. Очевидно, принцесса не могла всерьез задумываться о браке, который попирал бы учение Церкви и традиционное королевское отношение к брачным обетам. Однако теперь стало ясно, что все не так просто.
В это время глава конференции Методистской церкви в Британии доктор Лесли Уэзерхед почувствовал, что пришло время выступить от ее имени. «Принцесса Маргарет и полковник авиации Таунсенд – известные молодые люди, они любят друг друга», – отмечал он. Но даже если принцесса откажется от своих доходов и прав на трон, то все равно для многих «ее пример не облегчит отстаивание идеалов христианского брака в стране, где к разводу уже и так относятся слишком легко, где слишком легко разрушаются семьи, а дети бездумно лишаются психологической защиты со стороны родителей, состоящих в брачном союзе, защиты, которая, несомненно, является частью промысла Божия».
Питер Таунсенд, по сути, также уже принял решение. Позже он вспоминал, что утром того дня, когда появилась статья в Times, он «сидел, машинально диктуя благодарности авторам множества писем, которые потоком хлынули на Лаундес-сквер, 19. За редкими исключениями это были простые и трогательные выражения сочувствия. Были письма и «за», и «против», но мне казалось, что все их авторы заслуживают выражения признательности». Всегда безупречный конюший и полковник авиации вежливо отвечал на каждое письмо.
«Я чувствовал себя настолько измотанным, – писал он, – что перед тем, как в четыре часа пойти к принцессе, попытался немного поспать. Но сон не шел. Я был одержим мыслью о том, что принцесса должна сказать миру: брака не будет. В голове крутились отдельные слова и обрывки фраз. Внезапно я вскочил с кровати, схватил лист бумаги и карандаш. Слова наконец-то пошли ко мне четко и плавно, и я начал писать: «Я решила, что не выйду замуж за полковника авиации Таунсенда… Была возможность заключить гражданский брак, но памятуя об учении Церкви…»
Менее чем через час Таунсенд встретился с принцессой в Кларенс-хаусе. «Она выглядела очень уставшей, – вспоминал он, – но была такой же сдержанной и нежной, как всегда. Я тихо сказал ей: „Эти два дня я много думал о нас… Вот, записал, что тебе сказать, если захочешь”. Я дал ей черновик, она его прочитала, потом посмотрела на меня и тоже очень тихо сказала: „Я чувствую в точности то же самое”. С этих слов началась наша история любви. Теперь этими же простыми словами мы очертили ее finis – конец».
Маргарет сразу рассказала все сестре и матери, а на следующий день отправилась к архиепископу Кентерберийскому. О том, какой запомнилась их встреча, позже рассказал Рэндольф, сын Уинстона Черчилля. «Архиепископ, – писал Черчилль-младший, – полагая, что она придет, чтобы с ним посоветоваться, разложил вокруг справочники с тщательно подготовленными закладками и перекрестными ссылками. Но когда принцесса Маргарет вошла, то произнесла слова, достойные королевы Елизаветы I: „Архиепископ, можете убрать свои книги; я уже все решила”». Джеффри Фишер действительно удивился, что принцесса приняла столь недвусмысленное решение, и был в восторге от того, что она решила следовать долгу.
Но еще больше он удивился, когда прочитал рассказ об этой решающей встрече, поскольку, как он позже признавался своему биографу Уильяму Перселлу, «никаких книг я вокруг себя не раскладывал. Пришла принцесса, и я принял ее, как и любого другого посетителя, в своем кабинете. Она никогда не говорила „можете убрать свои книги”: там не было книг, которые можно было бы убрать». В следующий понедельник Би-би-си прервала вечерние радиопередачи, чтобы передать заявление принцессы. «Это великий акт самопожертвования, – записал в своем дневнике Гарольд Никольсон, – и страна будет восхищаться ею и любить ее за это. Я очень тронут». Большинство передовых статей газет, вышедших 1 ноября 1955 года, развивали эти мысли. «Все люди Содружества будут благодарны ей за то, что она выбрала самоотверженный путь монархии, которого они в глубине души от нее ожидали», – с плохо скрываемым удовлетворением заявила Times.
Однако газета Daily Mirror отказалась присоединиться к «сдавленным выкрикам «Прекрасное шоу!», а Manchester Guardian предсказывала, что решение Маргарет «будет расценено основной массой людей как ненужное, а может быть, и как пустая трата времени. В конечном счете от этого не возрастет доверие и влияние тех, кто упорно отрицал право принцессы на ту же самую свободу, какой пользуются ее сограждане… Наверное, можно назвать это странное несоответствие типично английским, но это нечто большее: привкус английского ханжества».
Три дня спустя тему ханжества поднял в своем дневнике драматург Ноэл Кауард. Он высказал надежду, что Маргарет не осталась «разочарованной принцессой-девой [и] что у них хватило ума пару раз залезть в постель», хотя в глубине души он в этом сомневался. «В любом случае это был бы неудачный брак… – размышлял Кауард. – Бедная девочка, юная и влюбленная, не догадывается, что любовь быстро пройдет и что с двумя дюжими пасынками и мужчиной, который на восемнадцать лет ее старше, будущее вряд ли окажется очень радужным». Как однажды сказала биограф Кеннет Роуз, в реальности принцесса Маргарет не смогла бы долго прожить «на дне» – в коттедже полковника авиации и на его зарплату». Младшая сестра Елизаветы росла принцессой и только, а брак с Таунсендом означал бы отказ от ее образа жизни, от статуса и во многих смыслах от собственной личности. «Позвольте мне сослаться на собственный горький опыт, – заметила как-то бывшая принцесса Патриция Коннаутская, внучка королевы Виктории. В 1919 году она благородно отказалась от титула «Ее Королевское Высочество» ради того, чтобы вступить в брак с морским офицером, капитаном Александром Ремзеем, и провести в счастье, но и в безвестности 55 лет как леди Патриция Ремзей. – Перестать быть принцессой – это не самая лучшая идея».
«Мы – полулюди, – философски замечает герцог Виндзорский в разговоре по телефону, который придумал для «Короны» Питер Морган. Он представил себе, как Елизавета
