они обнаружили свою дочь в засаленном комбинезоне, с грязными руками и чумазым лицом. Девушка, выглядывавшая из-под машины, «казалась очень серьезной и была полна решимости дать правильные ответы на все вопросы и получить достойные оценки». По окончании курса в качестве финального экзамена принцесса привезла своего командира роты из Олдершота через дневные пробки прямо во двор Букингемского дворца. «Но был ли тот факт, что она сочла необходимым дважды объехать площадь Пикадилли-серкус, результатом ее приподнятого настроения или он был обусловлен менее чем абсолютным владением системой кругового обзора, – витиевато писал Дермот Морра, – компетентным органам определить не удалось».
Жизнь за стенами дворца закончилась для Елизаветы очень быстро. «[Она] говорит, что на следующей неделе будет чувствовать себя совершенно потерянной, – отмечала капрал Хэрон, – тем более что еще не знает, что будет делать после курсов». Принцесса рассказала Айлин, что позже этим летом хочет пойти служить в штаб-квартиру ВТС младшим офицером и вместе с другими молодыми женщинами заниматься организацией транспортных перевозок. Но этим планам не суждено было сбыться. Менее чем через месяц, 8 мая 1945 года, в Европе наступил День Победы. В последующие месяцы у ВТС было много работы, связанной с демобилизацией, но Георг VI хотел, чтобы его дочь вернулась домой для выполнения более важных общественных обязанностей. Вечером 8 мая, после того как королевская семья под радостные возгласы огромной толпы несколько раз появилась на балконе Букингемского дворца, король выделил группу молодых офицеров, которые незаметно забрали его дочерей из дворца и смешались вместе с ними с толпой горожан, наслаждавшихся почти забытыми видами ярко освещенных улиц и зданий. Принцесс тоже захватило массовое ликование. «Бедные мои девочки, – записал в дневнике Георг VI, – им еще никогда не было так весело». Король быстро забыл о курсах технического обслуживания автомобилей в Олдершоте, которые посещала его старшая дочь. Но сама Елизавета о них не забыла.
Аннигони и Битон
Королевские портретисты
Весной 1955 года флорентийский художник Пьетро Аннигони готовился показать на летней выставке Королевской академии художеств огромный и откровенно приукрашенный портрет королевы Елизаветы II. Картина высотой более пяти футов (150 см) была итогом кропотливой работы в течение по крайней мере 14 сеансов позирования. Поразительно детальное, почти фотографическое изображение явно демонстрировало отход художника от канонов современного искусства.
Ни в чем не похожий на Грэма Сазерленда, Аннигони в 1947 году объединился с шестью другими итальянскими художниками, чтобы провозгласить манифест движения «Современные художники-реалисты», целью которого ставились борьба с абстрактным искусством и протест против различных направлений беспредметной живописи, набиравших популярность в послевоенной Италии.
На самом деле портрет королевы в три четверти полного роста не был полностью реалистическим. Картина с тщательно прописанными деталями в стиле Раннего Возрождения, которого придерживался Аннигони, оставляла ощущение сюрреалистической. Фигура Елизаветы, одетой в темно-синюю мантию ордена Подвязки, словно парит в безоблачном небе над мрачным пейзажем с продуваемыми ветром деревьями и таинственным озером на заднем плане.
На летней выставке академии портрет произвел сенсацию. Он обращался как к глазам, так и к сердцу. Чтобы попасть к картине, люди часами стояли в огромных очередях, а добравшись до нее, образовывали толпы, в которых насчитывалось до десяти рядов зрителей. Один из критиков сравнил точность изображения с детальностью портрета Джейн Сеймур, любимой жены Генриха VIII, работы Ганса Гольбейна Младшего (1498–1543). Аннигони гордился этим сравнением. Портрет был документом времени: при взгляде на него становилось ясно, что на картине изображен монарх, вступивший в возраст зрелости, властитель, уверенный в себе. Несомненно, это был портрет Королевы.
Наиболее правдоподобное объяснение загадки этой картины было предложено самим художником, очаровательным говорливым итальянцем ростом не более тех же пяти футов. Оказывается, он уговорил королеву во время сеансов рассказывать о своих детских переживаниях – на французском, поскольку его английский был отвратительным, а Елизавета по-итальянски не говорила вовсе.
Королева Елизавета II в мантии ордена Подвязки на фоне Виндзорского замка. Фотография сделана Сесилом Битоном осенью 1955 года.
Елизавета рассказала ему, что маленькой девочкой она часами смотрела в окна дворца, размышляя о машинах и прохожих, о том, как они живут. Она пыталась поставить себя на место этих людей и представить, куда они идут и о чем думают. На взгляд Аннигони, Елизавета II была далека от своего народа и одновременно очень тесно с ним связана. Этот парадокс художник и стремился передать в портрете.
Наиболее яростные критики сравнивали эту картину с коробкой шоколадных конфет – такой она им казалась слащавой, сентиментальной и приукрашенной. Но такие сравнения не обескураживали Сесила Битона, о фотографиях которого говорили примерно то же самое. Получив приглашение сфотографировать королеву осенью 1955 года, он решил создать собственный вариант портрета Аннигони, запечатлев ее в мантии ордена Подвязки на фоне еще одной декорации – на этот раз вида Виндзорского замка с Темзы. Перед съемками он запечатлел самого себя во дворце на фоне неба, чтобы убедиться: оно имеет нужный оттенок.
В последующие годы королевские фотографы стали брать с собой целые команды визажистов, как будто направлялись на съемки для модных журналов. Однако в тот раз в Голубой гостиной Битону пришлось обходиться только пудрой и помадой, которые Елизавета наносила сама. Тушью при съемках не пользовались, софиты тоже поначалу не пригодились – фотограф посчитал их свет слишком резким. Но зато Битон сфотографировал королеву в нескольких позах: помогло знакомство с Елизаветой и общие воспоминания об эпической фотосессии с фрейлинами, состоявшейся после коронации два года назад.
«К счастью, оказалось, что королеве достаточно только взглянуть на меня, как она начинает смеяться, – записал он в своем дневнике. – И хорошо, что это развлечение продолжалось так долго, потому что оно очень помогает придавать образу живости. Весь день мне удавалось доводить королеву до почти безудержного хохота, и от этого многие фотографии перестали быть мрачными и скучными». Битон сделал множество фотографий в полный рост и в кресле, а когда добрался до съемок в мантии ордена Подвязки, то понял, что модель наконец-то расслабилась. «Теперь я понимал, как надо поставить свет, – писал он, – как снять лицо королевы в три четверти – так, чтобы четко были видны скулы. Меня охватило радостное возбуждение…»
В десятой серии Питер Морган показывает эту сцену в самом конце. «Попробуйте-ка встать. Вот так, прекрасно. Да здравствует мудрейшая, благословленная славным островом!» – восклицает Битон, снимая последний кадр. Он говорит архаичным языком пьесы Эдмунда Спенсера (1552–1599) «Королева фей»[45],
