моментов отчаяния”, за которым последовала новая вспышка ярости. “Виной всему была вовсе не моя работа – в этом случае я бы держала себя в руках, – а выжившая из ума старуха. Из-за нее нам пришлось бросить дом, отослать детей, прервать революционную работу, из-за нее мы могли даже оказаться в тюрьме”.
Няня появилась в полдень, застав Урсулу в пустой прихожей.
– Где дети? – спросила она. – Где моя Нина?
– Они в безопасности, – отвечала Урсула. – В надежном месте, где ты не доберешься до Нины, даже если со мной что-то случится. И неважно, что со мной теперь случится. Можешь делать что хочешь. Ты слишком хорошо меня знаешь и сама понимаешь, что мне не страшно.
Лицо Олло стало пепельным, и она рухнула на каменный пол.
– Что же теперь с тобой будет, Олло? – заботливо спросила Урсула, уложив голову старой няни себе на колени.
– Мне все равно, – всхлипывала Олло.
– Я могу дать тебе денег – на полгода тебе хватит.
– У тебя столько и нет.
Урсула рассказала, что продала брошь, последнюю остававшуюся у нее ценность.
– Можно я поеду с тобой на станцию? – спросила Олло.
– Тебе от этого только тяжелее будет.
– Пусть это будет мое последнее желание.
Когда Урсула садилась на маленький поезд в Ко, Ольга Мут тихо рыдала на платформе. “Она знала, что мы прощаемся навсегда”. И снова уходящий поезд, снова любовь, иссеченная из жизни Урсулы. Состав тронулся, а низенькая женщина неуклюже потрусила рядом, спотыкаясь и пытаясь сказать что-то сквозь слезы. Урсула не могла разобрать слов. Ольга Мут, верная и любящая предательница, все еще стояла на платформе, когда поезд с грохотом исчез за поворотом.
Приказ Москвы был категоричен: покинуть Швейцарию.
Донос Олло британским властям скомпрометировал всю агентуру. Франц Оберманс все еще был в тюрьме, и по меньшей мере трем лицам за пределами агентуры было известно о шпионаже; агент Соня стала помехой, а риск разоблачения был слишком велик. Майор Полякова дала Урсуле указание передать передатчик Футу, назначить его своим заместителем в роли радиста Радо и отправиться в Британию через вишистскую Францию, Испанию и Португалию, взяв с собой Лена и детей.
Шандор Радо счел грядущий отъезд Урсулы “едва ли не дезертирством”, зато ее заместитель, англичанин “Джим”, произвел на филина-разведчика отличное впечатление. Радо отмечал, что Фут, несмотря на “полное отсутствие политической подготовки”, “умен и целеустремлен”; он, очевидно, “талантливый ученик Сони” и “незаурядный радист с потрясающей работоспособностью”. Урсула передала указания Москвы: Фут должен был обучить еще одного радиста для Радо, собрать еще один приемопередатчик и перебраться в Лозанну. Она оставляла агентуру в хорошей форме. К концу 1940 года, писал Радо, “в моем распоряжении было два передатчика и три квалифицированных радиста”.
Одним из этих радистов, проявлявшим меньше всего энтузиазма, стал Лен Бертон. Урсула без проблем получила визу на транзит через Испанию, а Лен столкнулся с отказом. Как бывший участник интербригад, он числился в списке иностранцев, считавшихся во франкистской Испании персонами нон грата. Испанское консульство категорически отказалось выдавать ему транзитную визу. И Лен застрял в Швейцарии.
Урсула упаковала все свои вещи в один чемодан, забрала детей из интерната и попрощалась с несколькими друзьями, остававшимися в Швейцарии. “Еще труднее прощаться с людьми, которых любишь и уважаешь, когда знаешь, что, возможно, прощаешься с ними навсегда”, – размышляла она. В одном из последних своих донесений в Центр Урсула предложила способ для встречи с представителями советской разведки, когда она окажется в Великобритании: “Уэйк Армс. Эппинг 1 и 15. Г. 3”. В расшифрованном виде это означало: встреча в пабе “Уэйк Армс” у леса Эппинг на севере Лондона (в давние времена завсегдатаем этой таверны был разбойник с большой дороги Дик Турпин) 1 – го и 15 – го числа каждого месяца, в три часа дня по Гринвичу. Москва же предлагала другое место встречи – перекресток к югу от Мраморной арки в центре Лондона. Центр также отправил новый набор шифров и график выхода на связь, который Урсула передала Футу.
Урсула должна была сообщить в британское консульство, что направляется в Великобританию. Когда консул оповестил об этом иммиграционные власти в Лондоне, те немедленно забили в набат.
За немцами, въезжающими в Великобританию, пристально следили, а Урсула вызывала подозрение едва ли не по всем пунктам: семья Кучински и без того уже находилась под наблюдением МИ-5; Урсула была ранее замужем за человеком “с коммунистическим душком”; ее брат-коммунист Юрген был интернирован как человек, представляющий возможную угрозу для безопасности; отец был левым интеллектуалом, выступавшим против войны; ее новый муж подозревался в подрывной деятельности, воевал в Испании и отправился в Германию сразу же после начала войны. Да и сам брак с Бертоном вызывал подозрения, так как “она явно принадлежит к совершенно другой социальной прослойке [sic]”.
“Похоже, семья находится в пути, и нам следует принять меры в связи с ее прибытием, – заключали в МИ-5. – Вполне очевидно, что это брак по расчету, но, раз они являются подданными Великобритании, мы не можем отказать им во въезде. Муж уже числится в черном списке… представляется крайне целесообразным поместить в черный список и ее имя, чтобы можно было внимательно следить за ее действиями”.
11 декабря 1940 года Урсула Бертон официально была объявлена потенциальной угрозой британскому обществу.
Неделю спустя, на рассвете, Лен Бертон проводил ее и детей на автовокзал в Женеве и закинул багаж на крышу. Когда автобус отъехал, “Лен остался на обочине” – сиротливая фигура в дорожной слякоти. Прожив в браке всего десять месяцев, они еще целых два года не увидят друг друга.
В канун Рождества семья, изрядно помучившись в пути, наконец добралась до Португалии: двадцать восемь часов на автобусе до Нима на юге Франции; шестичасовая задержка без объяснения причин; еще двенадцать часов на границе Франции и Испании; длительное ожидание, пока проверят документы и обыщут багаж при выезде из Франции и на въезде в Испанию; ночной переезд по испанской глубинке (“ясная луна, спящие маленькие городки… холмы, а слева – Средиземное море”); Барселона в три часа утра; поезд до Мадрида и, наконец, в 11 часов вечера 23 декабря – битком набитый поезд до Лиссабона. Приветливая литовская пара предложила уложить детей на свою койку, а сама Урсула всю ночь простояла в проходе. В полдень поезд со скрежетом подъехал к лиссабонскому вокзалу. Урсула нашла дешевую гостиницу, врача для Нины, у которой поднялся жар, куклу и деревянные кубики в подарок на Рождество и рухнула на жесткую кровать.
Началось ожидание. Места на
