— Ты видишь это?
Она откинула волосы в сторону, чтобы показать Адриате свою траурную косу, в которую всё ещё был вплетен окровавленный кусочек туники Джиры.
— Это никсианский обычай. Когда мы заканчиваем обучение, мы выбираем боевых товарищей-партнёров, чтобы взять с собой на поле боя, наши запасные щиты и мечи.
— Мы знаем. Вы даёте друг другу клятвы.
Сердце Сорен запульсировало от нежности и боли, вспомнив сердитые слова, выплюнутые сквозь стиснутые зубы, когда они с Элиасом слишком рано дали свои клятвы, ещё до того, как был собран прах их боевых товарищей; затем снова, недели спустя, после их третьей совместной битвы. Тёмная комната, тихие перешептывания, перевязывание ран друг друга, повторение своих клятв, и на этот раз они имели в виду именно это. То, как он смотрел на неё той ночью…
— Да, — сказала она. — И когда кто-то умирает, мы берем часть одежды, которая была на нём, и вплетаем её в наши волосы. Мы никогда не позволяем расплетать их.
Взгляд Адриаты снова метнулся к её косе. Пришло понимание.
— Я ношу это во имя Джиры, — тихо сказала Сорен, — которая была другой половиной меня, убитой клинком Каллиаса Атласа в спину. И когда мой новый боевой товарищ умрёт от укуса Гадюки в руку, я вплету вторую.
Между ними повисла натянутая тишина — две скорби, воюющие и сталкивающиеся друг с другом, одна вызвана последствиями другой.
— Никс заплатил достаточно, — повторила Сорен, её голос был хриплым из-за комка, который она, казалось, не могла проглотить. — Я знаю. Я помогла это оплатить.
Адриата снова отвела взгляд, у неё перехватило горло, в глазах появились серебристые круги.
— Если бы я знала, что ты там…
— Это не должно было иметь значения. Один человек никогда не стоит жизней сотен. Независимо от того, как сильно ты его любила. Независимо от того, как сильно ты в нём нуждалась.
Адриата сжала челюсть и встала, вздрогнув, глядя на неё сверху вниз, без всякой жалости.
— Кажется, я припоминаю, что ты пыталась отомстить Каллиасу, когда он впервые нашёл тебя.
Лицо Сорен горело под её макияжем.
— Это было не совсем то, что произошло.
— Даже так. Ты не мать. Это совершенно другое горе.
Сорен так сильно стиснула челюсть, что у неё заболели зубы.
— Любовь не знает разницы между потерями, Ваше Высочество. И неважно, кого я потеряла, я бы не стала вымещать своё горе на невинных людях, которые не смогли выбрать своего короля. Или свою королеву.
Она понятия не имела, было ли это правдой. Понятия не имела, что она будет делать, когда Элиас испустит свой последний вздох. Но Адриата не стала оспаривать это, и когда она выходила, она казалась глубоко задумавшейся. Хорошая это была мысль или плохая, Сорен понятия не имела.
Но это стоит отложить на потом. Теперь пришло время для бала.
ГЛАВА 36
ЭЛИАС
Элиас просто хотел, чтобы эта ночь поскорее закончилась.
Его ноги болели, но не от танцев; он стоял у дальней правой двери бального зала, тихая маленькая Алия была рядом с ним, они вдвоём наблюдали, как сотни людей просачивались внутрь в калейдоскопе цветов, драгоценностей и великолепия. Чрезмерные реверансы и поклоны вызывали у него желание подойти и насильно заставить их стоять прямо.
Он никогда не видел столько назойливости в одном месте.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты видишь что-то подозрительное, чтобы я мог пойти арестовать кого-нибудь и убраться отсюда, — пробормотал он Алии.
Она выдавила слабую улыбку, но покачала головой, извиняющимся жестом пожав плечами, золотые пуговицы на её форменной одежде цвета морской волны поблескивали, искрящийся свет люстры играл на её смуглой коже. Она была накрашена гораздо проще, чем остальные, её тёмные, фактурные волосы были собраны в низкий хвост, а её единственным макияжем было немного подводки вокруг тёмных глаз. Если бы он не видел её в тренировочном зале, тщательно потрошащей тренировочный манекен с бесшумной, смертоносной точностью, он бы подумал, что она безобидна.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Симус попросил её помочь в расследовании именно по этой причине: её милое лицо с широко открытыми глазами позволяло легко собирать информацию, не вызывая подозрений в её намерениях. И как бы Элиасу ни хотелось ненавидеть каждого человека в этом дворце, Алия была чертовски славной. В то утро она приготовила печенье для всего гарнизона, потому что все они измотались, пытаясь подготовиться к балу и последующему фестивалю. Она нашла новые шнурки для ботинок Элиаса, когда он испортил первые, выбираясь по грязи из очередной осквернённой могилы. И она очень серьёзно относилась к защите Сорен, за что он был ей благодарен. Очевидно, ему нравилось, когда он был тем, кто охранял спину Сорен, но, как ни странно, если это не мог быть он, то, по крайней мере, он доверял Алии сохранность её жизни.
Во всяком случае, больше, чем другим; больше, чем тем, кто шепчет о битве при Дельфине с возрастающей горечью, их голоса пропитывают имя Сорен Атлас подозрением, те, кто начинает думать, что она перенаправляет информацию своим «похитителям», чтобы помочь в военных действиях.
Они были неправы, но достаточно близки к тому, чтобы быть правыми, что это не помогло бы делу, если бы Сорен была поймана на основании этого обвинения.
И всё же…
— Многие из никсианских солдат, атаковавших Дельфин, носили на запястьях плетёные шнуры, — он слышал, как Симус говорил Каллиасу приглушённым голосом. — Мы предполагаем, что это было символом их обычая заплетать траурные косы. И они выкрикивали её никсианское имя. Выкрикивали его как боевой клич.
Каллиас выругался.
— Они превращают её в мученицу.
— Армия захватила одну из них, ненадолго, прежде чем она умерла от полученных травм. Сказала, что её зовут Лили, она подруга Сорен, и они возьмут каждую рану, которую мы ей нанесли, и увеличат её в десятки раз. Что мы совершили нашу последнюю ошибку, когда забрали её.
Сердце Элиаса сжалось при воспоминании об этом так же сильно, как и тогда, когда он впервые услышал это, гордость, горе и тоска по дому болезненно поднимались в его животе.
Их рота вернула Дельфин обратно. Джейкоб, Варран, Лили, Ракель, Фригг… все они. И они сделали это во имя Сорен, ради своей принцессы, своей подруги.
Известие о смерти Лили снова лишило его сна, он вспоминал её дразнящую улыбку, её постоянные подколы и флирт со всеми в их компании, ярость, с которой она защищала своих друзей. Он будет скучать по ней… И, боги, он даже не хотел думать о том, как Ракель справлялась. Сначала её сестра, затем боевой товарищ, и на этот раз некому вытащить её из этой дыры…
Она была достаточно сильна, чтобы справится самостоятельно, он знал это. Но останется ли она сама собой или нет — это совсем другой вопрос. Он надеялся, что она это сделает — и что, когда настанет время Сорен пройти через то же самое, верность Ракель своей покойной сестре подтолкнёт её помочь Сорен пережить эту потерю. Что кто-то будет рядом, будет прикрывать её, когда он уже не сможет.
Словно в ответ на эту мысль его плечо резко и внезапно запульсировало, покалывание болезненного жара поползло вверх и вниз по руке. Борясь с дрожью, он изменил свою позу, схватившись за локоть, поддерживая его, поскольку его рука онемела. Эти странные приступы покалывания становились всё хуже и распространялись. На прошлой неделе они были изолированы у самой раны. Теперь покалывало от кончиков пальцев до ключицы.
Им пора было уходить. Он должен был сказать Сорен правду, что у них не было времени. У него не было времени.
После бала, когда он проводит её обратно в комнату, у них состоится этот разговор. Как бы сильно он ни ненавидел это, как бы сильно это не разбивало ему сердце. Даже мысль о том, чтобы оставить Сорен, копала яму в его кишках, из которой он не мог надеяться выбраться.
Сам того не желая, он вправду начал надеяться, что Мортем даровала ему милосердие, что Сорен сможет сотворить чудо, не имея ничего, кроме чистой упрямой воли. Но если Мортем хотела, чтобы он попал в её царство, у него не было другого выбора, кроме как принять её приглашение.
