прервался. — Как бы то ни было, мы теперь вместе, и у нас есть второй шанс.
Он смахнул слезы, потом свернулся, прижавшись к Этьену. Их вдохи и выдохи звучали в унисон, и Доминик заснул крепче, чем когда-либо за последние несколько месяцев.
Когда он проснулся на второе утро после того, как нашел Этьена, рядом никого не было. Доминик запаниковал и резко сел, боясь, что все это было сном. Он обвел взглядом комнату и с облегчением обнаружил Этьена в углу — похоже, мальчику полюбилось это место. Его колени снова были плотно прижаты к груди, и он тихонько хныкал про отсутствующую маму. Доминик подумал, что, возможно, пикник в Майл-Энд-парке развеселит его и поможет установить связь между ними. В квартире почти не было еды, поэтому он запер мальчика одного внутри и пошел в магазин на углу купить хлеба, злаковых шариков, шоколада и несколько банок газировки без сахара. Но, когда он направлялся к кассе, заголовки газет, расставленных на полке, заставили его свернуть с пути. На всех передних полосах была напечатана фотография его самого, с лицом, затененным бейсболкой, и Этьена. «Серийный убийца похищает малыша», — гласил заголовок «Сан». «Пропавший ребенок — полиция опасается худшего», — сообщала «Дейли экпресс». «Убийца крадет двухлетнего ребенка», — вторила «Дейли стар».
Доминику эти заголовки показались бессмыслицей — почему они обвиняют его в похищении собственного сына? Почему они путают Этьена с мальчиком по имени Эван Уильямс? Для желтой прессы типично делать ошибочные выводы или попросту лгать, но для солидных изданий?.. Доминик прочитал в «Гардиан» слова какой-то суперинтендантши по имени Кэролайн Уэбстер и сразу понял, что это она в ответе за распространение лжи о нем. Он рискнул предположить, зачем она это делает — ей не удалось приблизиться к разгадке личности Доминика и того, почему он убил пятерых человек. Поэтому она отвлекает внимание от своих неудач, пытаясь обвинить его в том, чего он не делал.
Слово «похищение» разозлило его. Для Доминика оно означало, что кто-то увел кого-то силой. На фотографиях, предоставленных полицией, не было ничего подобного, они отображали истинное воссоединение отца и сына. Мальчик сам протянул ему руку и охотно пошел со своим родителем. Какой человек в здравом уме мог спутать это с насильственным уводом?
Он поспешил расплатиться за еду, бегом бросился обратно в квартиру, включил свой ноутбук и просмотрел видеоролик по круглосуточному каналу Би-би-си. По мере того как Доминик смотрел новости, гнев его разгорался все жарче.
— Да что с ними не так? — вскричал он, адресуя вопрос единственному человеку, находящемуся в комнате вместе с ним. Этьен сильнее вжался спиной в стену. — Ты — мой сын, а не чужой ребенок! Они выставляют все это гораздо хуже, чем есть на самом деле.
Он схватил свой телефон и набрал один из двух сохраненных номеров. Спустя четыре гудка ему ответили.
— Какого хрена ты не сказал мне, что у них есть моя фотка? — рявкнул он.
— Не было возможности, — ответил нервный голос. — Но у них пока нет ни твоего имени, ни четкого фото.
— Что ты имеешь в виду под «пока»?
— Я не имел в виду «пока», я просто…
— Богом клянусь, если мне не дадут закончить это, я утяну тебя с собой. Ты — мои глаза и уши, и, если не хочешь, чтобы весь мир узнал, какая ты на самом деле мразь, делай свое дело как следует.
Доминик завершил звонок и бросил телефон на кухонную стойку. Этьен, похоже, снова встревожился. Не считая трудной первой ночи, мальчик не проявлял никаких эмоций, как будто ушел в себя, словно в убежище. Доминику было знакомо такое поведение. Чувствуя угрозу, он, как и Этьен, старался слиться с окружением и производить как можно меньше шума. Он много раз поступал так во время частых вспышек пьяной ярости у матери. Та могла наставить ему синяков, колотить его садовыми граблями сколько угодно — его тело было в ее власти. Но воображение оставалось вне ее контроля. Внутри себя он жил вместе с отцом, которого никогда не видел — даже на фотографиях. Безликий мужчина читал ему сказки, обучал ездить на велосипеде, играл в футбол и помогал со школьными проектами.
Уйдя из поля зрения Этьена, Доминик выложил две кокаиновых дорожки на раковине в ванной и втянул их, даже не выровняв и не раздробив комки.
«Что, если они правы? — шептал голос в глубине его сознания. — Что, если ты ошибся и этот мальчик — вовсе не Этьен? Ты впервые увидел его только два дня назад».
Доминик колебался. Он не привык сомневаться в себе. Но стресс от совершения убийств и от нынешней закрытости Этьена по отношению к нему, родному отцу, все нарастал, и Доминик боялся, что потеряет власть над собственным разумом.
Он потянулся к своему ноутбуку, ища нужную папку. Там он держал две фотографии, которые нашел на страничке в Фейсбуке у Люсьен, подруги Одри. Это были единственные изображения сына, которые он когда-либо видел, и, по его подсчетам, на них Этьену должно было быть пять месяцев. Их сделали на дне рождения другого ребенка, и, пока все собрались вокруг маленькой девочки, задувающей единственную свечу на торте, Одри стояла на заднем плане, держа сына на руках. День спустя именно эти две фотографии из всего альбома были удалены — Доминик предположил, что это было сделано по просьбе Одри. Но он уже сохранил их. Внимательно рассматривая снимки и сравнивая их с ребенком, сидящим в комнате, он только сейчас заметил разницу в цвете глаз. У пятилетнего Этьена глаза были синие, у мальчика в комнате — карие. И цвет кожи тоже был разный: у Этьена просматривался средиземноморский золотистый тон, а этот ребенок был совершенно бледный.
Сердце Доминика упало. Он был так ослеплен своим желанием быть отцом, что принял этого ребенка за того, кого хотел в нем видеть. Стянув с головы бейсболку, бросил ее на пол, потом включил кухонный кран и плеснул себе в лицо холодной воды, чтобы охладить горящую кожу. Открыл окно, впуская в душную квартиру прохладный воздух. В отражении в стекле он увидел, что мальчик стоит у него за спиной и смотрит на него.
Продолжая стоять спиной к Эвану Уильямсу, Доминик дышал, пока короткие резкие вдохи постепенно не перешли
