лет, растерявшими в тыловых гарнизонах всякий боевой опыт и энергию. Это поставило перед правительством не только проблему призыва под знамена нескольких сотен тысяч новобранцев, но и поиска новых способных командиров.
Генералов отвращала не столько самозванная Республика, сколько сама концепция войны, которую собирались вести республиканцы. Гамбетта рассчитывал повторить успех северян в недавней Гражданской войне в США, создав с нуля массовую призывную армию. Однако формальный глава правительства Трошю полагал, что современное оружие в корне изменило характер войны в сравнении с опытом «поголовного вооружения» революционного 1793 г. Это объясняет и тот скепсис, с которым Трошю оценивал возможности собранных в провинциях новых армий. Генерал cоветовал Гамбетте использовать их для обороны городов и с самого начала не питал, похоже, больших надежд на деблокаду Парижа извне[527]. Даже предложивший Республике свои услуги генерал Бурбаки предостерегал правительство: «Сколь я уверен в солдатах, питающих страх и уважение по отношению к своим начальникам, <…> столь же я остерегаюсь сборищ людей, которые безо всякой дисциплины и преданности своим офицерам принуждены сражаться в чистом поле»[528]. Впрочем, никакой альтернативы по большому счету у правительства не оставалось.
* * *
С блокированием Парижа немецкими войсками остальная Франция была предоставлена сама себе, и казалось, что всякая попытка организовать борьбу будет обречена на провал. Связь с северными департаментами была практически потеряна. На западе страны республиканцам приходилось считаться с роялистами и настороженно принявшим революцию духовенством, сохранившим огромное влияние на крестьян. Крайне бурно разворачивалась политическая агитация на юге страны, в Провансе. Контроль над ситуацией со стороны центрального правительства здесь ослаб еще в течение августа 1870 г. С падением Второй империи в регионе воцарилась подлинная анархия.
Покончить с хаосом в Марселе был отправлен поэт и историк Альфонс Эскирос — убежденный республиканец, избранный от города депутатом Законодательного корпуса в 1869 г. Первой заботой Эскироса было отправить из города толпы вооруженных людей, но в Париже не видели от них большой пользы. Юг Франции был охвачен паническим ожиданием появления пруссаков, обстановка быстро накалялась. Не дождавшись от правительства национальной обороны руководящих указаний, республиканские группы в Марселе решили взять дело организации борьбы с противником в свои руки. 18 сентября ими было провозглашено создание «Лиги Юга» во главе с Центральным комитетом, сформированным из делегатов окрестных департаментов. Комитет с самого начала был расколот между двумя фракциями. Умеренные во главе с Эскиросом видели себя лишь лояльными помощниками правительства. Радикалы-максималисты агитировали за «параллельную войну» с врагом, в которой Юг был бы союзником Парижа, но не более того.
«Лига Юга» действовала в тесном контакте с муниципальными властями Марселя и сумела распространить свое влияние на четырнадцать департаментов в долине реки Роны на юго-востоке страны. Опираясь на местные республиканские клубы, масонские ложи и прессу, Лига смогла наладить четкую организацию. Однако сотрудничество с префектами и военными оставляло желать лучшего. Гамбетта приветствовал патриотизм марсельцев, однако с самого начала заподозрил их в сепаратистских тенденциях. К тому же пример южан оказался заразителен. 28 сентября в Тулузе возникла аналогичная «Лига Юго-Запада». В Безансоне провозгласили создание «Лиги Востока». Состав активных участников этих объединений был чрезвычайно пестрым: от умеренных республиканцев до социалистов и сторонников Интернационала. Куда более консервативную окраску имела «Лига Запада», возникшая на территории Бретани, в отличие от своих «сестер», по инициативе самих префектов[529].
Просчеты правительства и новые военные неудачи быстро политизировали и радикализовали программы этих Лиг. Их лидеры высказались в пользу новой конституции, административной децентрализации и муниципального самоуправления. Они расходились с Гамбеттой и в вопросах военной стратегии. Если правительство национальной обороны склонилось к ведению «классической» войны против немцев, в рамках которой добровольческие отряды и партизаны были призваны играть сугубо вспомогательную и подчиненную армии роль, то большинство лидеров Лиг требовало сделать войну «общенародной». Они не доверяли офицерам наполеоновской армии и не хотели сводить стратегию войны к деблокаде Парижа[530].
Неспокойно было и в соседнем Лионе. Здесь известие о Седанской катастрофе вызвало к жизни Комитет общественного спасения, поднявший над городской ратушей красный флаг уже утром 4 сентября, опережая революционные события в столице. Присланный сюда префектом профессор Поль-Арман Шальмель-Лакур, посвятивший свое красноречие и бойкое перо журналиста продвижению республиканских идей, был встречен лионцами в штыки. Местный Комитет продолжил держаться независимо и даже, в свою очередь, направил в Париж небольшую делегацию в качестве своеобразного дипломатического представительства[531]. На протяжении всего сентября положение префекта оставалось крайне шатким после проведенных муниципальных выборов. Двоевластие не помешало, однако, оборонительным работам вокруг Лиона и формированию отрядов национальной гвардии.
События во втором по величине городе Франции привлекли внимание революционеров-анархистов. В Лион из Швейцарии немедленно прибыл их неформальный лидер Михаил Бакунин, увидевший в хаосе франко-германской войны исторический шанс построения общества, освобожденного от пут государства. 26 сентября его сторонники провозгласили образование Революционной федерации коммун с радикальной программой переустройства всей страны. Не стали бакунисты медлить и с вооруженным выступлением.
Решение муниципального совета Лиона о снижении поденной оплаты рабочим национальных мастерских вывело 28 сентября на улицы города многотысячную демонстрацию. Революционно настроенные ораторы сумели направить всеобщее недовольство против отцов города. Митинг перед городской ратушей увенчался ее захватом и попыткой сформировать новое городское правительство[532]. Префект департамента Рона Шальмель-Лакур вместе с городским прокурором Луи Андриё оказались заблокированы в здании префектуры. Андриё не без юмора вспоминал, что воспользовался представившимся временем, чтобы составить постановления об аресте тех, кто его арестовал[533].
Бакунин убеждал товарищей действовать по-революционному решительно, но большая часть местных батальонов национальной гвардии осталась верна умеренным республиканцам. Как только законное руководство города объявило об отмене решения о снижении поденной оплаты, удовлетворенные рабочие стали расходиться по домам. Попытка восстания провалилась, и Бакунину пришлось спешно покинуть Францию, чудом избежав ареста и кровопролития[534]. Лионцы были готовы ревностно бороться за обретенную свободу самоуправления, но в массе своей прохладно реагировали на призывы к социальным и политическим экспериментам.
На юге, как и в столице, обострились также предубеждения против корсиканцев, ассоциировавшихся со свергнутым правителем. Многие корсиканцы оставались убежденными бонапартистами, что делало их объектом нападок в республиканской прессе. Они были широко представлены и в рядах ненавидимой парижанами полиции. Правительству национальной обороны приходилось официально опровергать стойкие слухи о массовых нападениях на корсиканцев в Париже, Лионе и Марселе. Несмотря на то что население Корсики сохранило полную лояльность Франции на протяжении войны, левые республиканцы, включая Жоржа Клемансо, весной 1871 г. будут призывать с трибуны Национального собрания избавиться от острова, а вместе с ним — и
