– А ты не желала бы попытаться помочь? – негромко поинтересовался я и медленно провёл пальцем по щеке, мокрой от слёз. – Постараться заполнить холодную бездну и унять боль, которая мучает меня?
– Это – невозможно, – Марьяна помотала головой, – сейчас вы даже наслаждаетесь этим страданием, смакуете его, как вино, поэтому ещё одно сердце просто бесследно растворится во мраке и холоде. Не знаю, кто или что вообще способно пробудить в вас человека, но я уж точно не смогу. Пойдёмте, пожалуйста, назад, у меня почему-то сердце не на месте.
Я ещё раз оглядел скуластое лицо, усыпанное тёмными крапинками веснушек, тонкий вздёрнутый нос, зелёные глаза, размытые поволокой слёз, и провёл пальцами по тёмно-русым волосам. Что-то внутри меня пыталось прорваться наружу. Та самая хрень, которая, под настроение, позволяла сочинять стихи и песни, и временами могла доставить определённый дискомфорт. Это ощущение вполне можно назвать той самой болью, которую упомянула Марьяна. Именно поэтому я никогда не позволю странному чувству возобладать надо мной.
– Хорошо, – я дал Наташе достаточно времени для веселья, – пойдём обратно. Однако поясни мне: ты не желала нашего приезда, даже зная, что лишь оно способно избавить тебя от Усинского. Или граф кажется тебе достаточно привлекательным?
– Нет, – она помотала головой, отчего слёзы дождём рассыпались вокруг, – граф противен мне, и сама мысль о близости со смрадным уродливым стариком не вызывает ничего, кроме ужаса. Но его светлость, он…
Она запнулась.
– Ну же, – с кривой ухмылкой подзадорил я, – режь правду-матку, раз уж начала. Люблю отважных маленьких мышек, которые пищат в глаза кошкам всё, что думают о них.
– Его светлость – меньшее зло.
Выпалив это, Марьяна повернулась и решительно направилась назад. Я остался один, задумчиво рассматривая плетни, на кольях которых болтались горшки и котелки; деревья, усыпанные розовым и жёлтым цветом, и разбитый тракт, петляющий между дворами. Мерное жужжание блестящих мух над коровьими лепёшками и басовитое гудение чего-то жёлто-полосатого над цветами успокаивало, погружало в некое подобие транса.
Да, нечасто мне высказывают подобное. Да и кто рискнул бы? Илья давно понял, насколько это бессмысленно и зарёкся; Вилена и Оля попрекают настолько мягко, что их нравоучения весьма напоминают завуалированную похвалу, а Симон просто выплёскивает сарказм, предназначенный для других.
На мгновение мелькнула дурацкая мысль забрать Марьяну с собой, но я тут же отбросил её. Попади девушка во дворец – и от былой откровенной непосредственности тут же не останется и следа. Двор за полгода превратит очаровательную селянку в стандартную даму со стандартным же набором фраз, а я, пресытившись ею, через пару недель напрочь выброшу из головы. Как и десятки до неё.
Наташу я встретил у входа в Витин двор. Девушка стояла, опершись спиной о каменную плиту ограды, и задумчиво рассматривала семейство свиней, размеренно бороздящих пятачками глубокую лужу на противоположной стороне тракта. Облегающие штаны и короткая блузка с глубоким овальным декольте настолько контрастировали с местной пасторалью, что старухи, шмыгающие мимо, то и дело складывали руки крестом. Защищались от сглаза.
– Размышляешь о человеческой природе? – ухмыльнулся я, проследив за направлением Натахиного взгляда. – Как всё прошло?
– Скорее о нашей, – она пристально посмотрела мне в глаза, и я не смог отыскать зрачка в бешеном бурлении огня. – Никак. Даже забавно получилось, – в её улыбке не было и капли веселья, – отбился, точно девственница от насильника. Пойдём к графу прямо сейчас. Я так хочу.
– Как пожелаешь, – я пожал плечами, – в общем-то время не имеет ни малейшего значения. Так что там касательно нашей природы? Порадуй меня ещё одной философской беседой.
Наташа не стала уточнять, кто вёл предыдущую.
– Никогда не задумывался, почему мы стараемся причинить людям так много бед и страданий? – поинтересовалась она. – Ведь для питания достаточно убивать одного-двух в неделю, а не поставлять трупы пачками.
– Просвети меня, – скромно попросил я, постаравшись не вспоминать, кто из нас является основным «поставщиком».
– Всё дело в чувствах, – похоже, отказ Витька погрузил Нату в такие глубины метафизики, что я вряд ли смогу их постичь. – Каждый нуждается в откровенных, истинных чувствах, и мы, при всех наших различиях с людьми, вовсе не исключение. Ожидание любви исключено априори…
– Эй, эй, стоп! – обиженно возразил я. – Тут ты явно перегибаешь палку. Мои девушки меня очень даже любят. Некоторые так и вовсе с ума сходят.
– Ты путаешь внушённую страсть с истинными чувствами, – Ната отмахнулась, обозначив кривую ухмылку. – Ну а те, которых ты не подталкивал, любят не тебя, а лишь прекрасный облик. Думаю, та же Вилена, рассмотрев твоё нутро, тотчас бежала бы без оглядки. Страсть, вожделение, похоть, всё это – наносное, и не способно насытить потребность в откровенном.
– Ладно, допустим. Однако как же всё это связано с нашей жестокостью? – похоже, меня ждало очередное откровение, на какие Ната была горазда, если не штабелировала трупы.
– Есть лишь два истинных чувства, способных насытить любую душу, – глаза, сияющие желтизной, разом погасли, превратившись в два чёрных провала, – и если первое, как я уже говорила, мы не получим никогда, то второе – всегда пожалуйста.
– Это какое же?
– Ненависть.
Граф нервно суетился, точно домохозяйка, застигнутая врасплох внезапным появлением незваных гостей. Бедные слуги, не успевшие спрятаться куда подальше, обречённо выслушивали противоречивые приказы, бежали их выполнять, тут же возвращались обратно и получали ворох невнятных дополнительных указаний.
Огромное количество этих чумазых оборвышей, да и весь обветшавший замок, больше напоминающий ухоженную помойку, вызывали у меня чувство брезгливой отрешённости, а девочки так и вовсе осторожно касались пыльной засаленной мебели, в хаотичном беспорядке замершей посреди тусклых, заросших паутиной комнат. Решительно непонятно, как можно до такой степени запустить жилище, где ты постоянно обретаешься?
Впрочем, Усинский в своей домашней ипостаси оказался под стать собственной руине: серое привидение с торчащими в разные стороны лохмами пегих волос, обряженное в пятнистый халат и бесформенные тапки. Девочки уже раз пятьдесят интересовались у графа, где он нашёл столь изысканного кутюрье, а хозяин продолжал растерянно улыбаться, не в силах сообразить, в чём заключается соль шутки.
Пока нам искали подходящие кресла, куда можно сесть, не опасаясь услышать крысиный писк, Ната внимательно изучала картины, косо и криво развешанные на стенах, делая издевательские замечания по поводу жемчужин в навозной куче, а Галя измывалась над молоденьким лакеем, то вынуждая его принести стакан ненужной ей воды, то интересуясь, когда у пятнадцатилетнего мальчишки последний раз был секс. Судя по её отличному настроению, общение с садовником прошло весьма продуктивно.
Я молча стоял у окна, рассматривая через тусклое желтоватое стекло огромный дикий сад, вольготно раскинувшийся за графским замком. Насколько видно отсюда, более или менее культурные насаждения успели побрататься с сумрачными деревьями леса, сплошным зелёным покрывалом, стекавшими с пологого холма поодаль. Ограда замка, которая могла остановить это воссоединение, давным-давно превратилась в трухлявую фикцию, и лишь металлические ворота, через которые мы въехали внутрь, щеголяли начищенным гербом графа: двумя усатыми сомами, повисшими над копной сена.
Супруги у графа не было, а многочисленные бастарды никоим образом не могли претендовать на имущество Усинского. Имелся, правда, некий троюродный дядя, подвизавшийся при дворе Орляна, но едва ли ему могло потребоваться всё это недоразумение. Надо будет посоветовать Симону переместить сюда тренировочную базу, после того как Усинский благополучно отдаст концы.
– Вот, прошу, гости дорогие, – граф запыхался так, словно сам тащил тяжеленые уродливые штуковины, – присаживайтесь. Лично проследил, чтобы клопов не было.
Наташа, сосредоточенно царапавшая когтем угол тёмного до неразборчивости полотна, глухо хрюкнула, а Галя, весело расхохотавшись, щёлкнула по носу совершенно пунцового юношу, у которого успела расстегнуть несколько верхних пуговиц камзола.
– Премного благодарен, – поразмыслив, я выбрал самое удобное седалище, щеголявшее нетронутой кожей на подлокотниках. – Приятно посмотреть на хозяина, столь внимательно относящегося к потребностям гостей. Самостоятельно следит за клопами, надо же!
На этот раз смешок Наташи оказался много громче, а Галя наконец отпустила свою жертву и расположилась на моих коленях. Усинский, скромно присевший на край колченогого табурета, уставился слезящимися глазами на стройные ножки девицы и тяжело сглотнул. Старый греховодец. Как говорит исповедник Медведки, отец Дубосклон, в таком возрасте самое время думать о вечном, отбросив мирские мысли. Люблю слушать недалёкого попика: успокаивает. А ещё обожаю, когда он начинает чесать про божьих посланников, осеняющих двор благодатью. Галя в такие моменты просто млеет.
