стояли старые лачуги и хибарки, оплетенные лозами и сухими ветвями. Высокие ивы развесили свои лиственные пальцы над старым, рассохшимся мостом. В двадцати шагах через лес к облакам, точно острые зубы, тянулись руины.
Это было унылое место.
Здесь было мирно. Как дома.
Когда мы ступили в забытый городок, из каждого угла начали материализовываться люди. Большинство лиц было мне незнакомо, но в мозгу закипело горячее раздражение, когда оказалось, что слишком многих я уже видел.
Я мрачно взглянул на рыжего и мужчину, что стоял с ним рядом. Фиске и Исак, крепостные из Черного Дворца. Теперь они были грозными, вооруженными и смотрели на меня так, будто я в любую секунду мог на них наброситься.
Торговец, продавший мне розу и осуществлявший обмен сообщениями между воровкой и лордом Штромом, посмотрел мне в глаза. Рядом с ним, промокая его покрытое синяками лицо пропитанной травами тряпкой, стояла женщина с длинными волосами, черными, как вороново крыло.
Когда я проходил мимо, она резко вдохнула и побледнела. Торговец фыркнул и подмигнул, даже несмотря на то, что все его лицо было опухшим. Но замереть меня заставили двое детей, что стояли рядом с торговцем. Мальчик, я его узнал. Он… он бросился на скидгардов. Храбрец или глупец, но в любом случае он сделал это ради меня. Чтобы отдать мне тот нож.
Я прищурился, глядя на маленькую девочку, что держала его за руку; она чем-то напоминала бледного мальчика.
Ребенок-воришка.
Те же самые влажные глаза смотрели прямо в мои. Она оперлась головой о тощее плечо мальчика и, казалось, была готова разразиться слезами.
– Черт тебя подери, Лука, – пробормотал я сквозь сжатые зубы. – Ты что, всем в моей жизни манипулировал?
– Манипуляция может быть и во благо, Кейз. Вот увидишь.
На последнем слове мое внимание привлекло какое-то движение на границе деревьев. Моя реакция была молниеносной и беспощадной. При одном лишь взгляде на ее огненные волосы мной овладела мысль о том, чтобы сомкнуть пальцы на ее шее.
Ее яркие глаза смотрели на меня с болью. Острой, отчаянной болью. В них была тоска, которая разом и подогревала мое желание убивать, и ярилась из-за какой-то более глубокой части меня, которая хотела, чтобы этой женщине никогда не было больно.
Я все потерял из-за нее. Из-за того, что поддался страсти к ней, я ее спас и был помечен как предатель.
Мои шаги были тяжелыми, напористыми. Я был намерен добраться до нее, но двое мужчин, двое сыновей Дома Штромов, были намерены меня остановить.
Хаген и Бард Штромы выступили перед воровкой, обнажив клинки. Но этого хватило, чтобы приковать меня к месту.
Пекло, да что же я делал?
Настойчивое желание убить ее – оно не могло быть реальным. Ведь слишком сильна была эта яростная потребность сделать так, чтобы она жила, чтобы дышала и была невредима.
– Лука, – сказал я, скрипя зубами. Я протянул ему свои руки. – Не подпускай меня к ней.
Раум заулюлюкал.
– Это первый проблеск контроля, но мне, черт побери, и он сгодится.
Он помог Луке ухватить меня за руки.
– Линкс, Исак, – окликнул мужчина с взлохмаченными темными волосами и унизанными золотыми кольцами пальцами. Клянусь богами, это был тот карманник из игорного дома. – Вы нам можете понадобиться. Малин, мы готовы.
Я злобно зыркнул на него. В ответ он мне улыбнулся и раскрыл ладонь, предлагая воровке присоединиться к нему. Лука и Раум давили мне на плечи, пока я не опустился на колени. Глаза мои не отрывались от воровки, не моргали. Я изучал ее, пытался понять. Она смыла с лица грязь, и слезы, и кровь. Она оделась в простое шерстяное платье, волосы собрала в свободную косу. Чем ближе она подходила, тем четче звучал ее голос у меня в голове.
Я люблю тебя, Кейз Эрикссон.
Она сказала это так, словно эти слова были истиной, высеченной в камне. Видя, как она сейчас на меня смотрела, будто мои страдания были ее страданиями, я почти поверил, что в другой жизни мог бы тоже любить такую женщину, как она.
Какое бы безумное желание ни жило во мне, оно заставило меня отстраниться в тот момент, когда Малин остановилась в шаге от меня. Она протянула руку, а я отшатнулся. Предприняла еще одну попытку, ее подбородок дрогнул.
Мое дыхание стало резким, когда теплая ладонь легла мне на щеку. Ее прикосновение пламенем взорвалось в моей груди. Она встала на колени и поднесла вторую ладонь к моему лицу, заключив его в ловушку.
Линкс изучал меня поверх ее плеча. Он, очевидно, кузнецом не был, но что-то сделал со мной на берегу той реки.
– Я хочу причинить тебе боль и в то же время не хочу, – сказал я.
Воровка кивнула.
– Я знаю.
– Что бы они ни собирались делать, если… если так ты будешь в безопасности, то пусть делают.
– Я о-о-ослеплю тебя на время, Кейз, – сказал Исак.
– Я могу помочь быть спокойным, – сказал Линкс.
Я на них не смотрел, удерживая взгляд Малин Штром.
– А ты? Что ты будешь делать?
– Я заберу у тебя эту боль, – прошептала она. – Я верну тебя к нам. Ко мне.
По меньшей мере десять вздохов я смотрел на нее.
– Так давай, – я стрельнул глазами в Исака и Линкса. – Я хочу быть в сознании; я хочу видеть это. Знать, что реально. Но если я подниму клинок, делайте, что должны.
Губы Малин изогнулись в слабой улыбке.
– Все скоро закончится.
– Сейчас все пройдет немного не так, как раньше, – сказал карманник. В руке он держал нож. – Ей придется копать глубоко, и, как и с большей частью магии, кровь – это ключ к связи между двумя душами. Руку вперед.
Я колебался, а этот человек лишь рассмеялся.
– Что? – спросил он. – Боишься маленькой царапинки?
– Ублюдок, – пробормотал я вполголоса.
Карманник рассмеялся пуще.
– Пекло, я скучал по тебе.
Он сделал разрез на моей ладони. Я поморщился, но не отводил взгляда от крови, пузырем надувшейся на мясистом основании моего большого пальца.
– Малин, – сказал карманник, – как мы и обсуждали. Не кость, а…
– Кровь, – прошептала она.
Тяжело сглотнув, она окунула дрожащие пальцы в порез. Я ужасался и отчасти зачарованно глядел, как она слизывает каплю моей крови с кончика пальца.
– И как это связано с…
Я не успел закончить мысль или возмутиться, потому что ее губы врезались в мои. Я отдернулся, чувствуя отвращение к самому себе, но это ощущение сменилось желанием. Потребностью. Спокойствием, объяснить которое я не мог.
Это был не обычный
