к проверенным фактам и цифрам. Французские журналисты старались писать о проводимых в России сухопутных и морских учениях, рекрутских наборах и повседневной жизни кадровых частей российской армии. Именно в первые годы Консульства в прессе появляется развернутая критика системы рекрутских наборов из числа крепостных, по мнению журналистов, являвшаяся причиной слабости русских войск.
Возврат к пропагандистским приемам в описании русских войск произошел во время войны с силами Третьей коалиции. Военные действия описывались строго по бюллетеням Великой армии, поэтому во всех изданиях публиковалась однообразная информация о русском воинстве. В период кампании 1805 г. в описаниях столкновений воюющих армий постоянно подчеркивали преимущества французских войск над русскими, а информацию дозировали, поскольку главной целью каждой публикации было показать превосходство французов над противником, доказательством чему должны были служить захваченные трофеи, в роли которых могло выступать само поле боя, припасы или пленные. В каждом столкновении, по уверению газет, русские теряли больше солдат, чем их противники, потери русских войск постоянно выделялись из общих потерь союзников по коалиции.
Примеры жестокости русских войск по отношению к мирному населению впервые встречающиеся во французских газетах в 17991800 гг. почти дословно воспроизводились во время кампании 1805 г. и позднее, в 1813–1814 гг. Подчеркивалось, что русские воюют на территории союзников, но все равно постоянно занимаются грабежами, часто подвергают крестьян варварскому наказанию палками. Чтобы показать читателям, что грабежи русских – это не просто эксцессы войны, а именно немотивированная варварская жестокость, газеты сообщали, что в некоторых деревнях солдаты убивали подавляющее большинство местных крестьян.
Еще в канун войны с Третьей коалицией во французских газетах сложилась традиция – не сообщать плохих, с точки зрения Парижа, новостей с полей сражений. Одновременно в этой кампании рельефно проявилась и другая методика – занижение французских и завышение русских потерь. Такая практика была вполне традиционной для того времени, но французы заметно превзошли своих оппонентов по части преувеличений. Нередко парижская пресса, следуя бюллетеням, старалась подогнать потери под соотношение 1 к 10 и более в свою пользу. Такие приемы работы с информацией и ужесточение военной цензуры стремительно сокрушали шаткое доверие, которое сохраняли еще в глазах читателей некоторые французские газеты.
Во время похода Великой армии в Россию наполеоновская пропаганда достигла своих вершин. Устоявшиеся стереотипы о русской армии подтверждались не только бюллетенями, но и выдержками из английской прессы, при этом образ российского императора пропаганда аккуратно оберегала от тотальной диффамации, предвидя неизбежность мирных переговоров. Привычной жестокости русских полководцев и солдат, уничтожавших даже свои собственные города и села, их низким боевым качествам, противопоставлялись милосердие и мудрость Наполеона, превосходная выучка и храбрость солдат Великой армии.
Важнейшим символом силы любой армии считались ее полководцы. Французские газеты неизменно уделяли внимание полководцам армий других стран. Среди всех русских полководцев печать особенно выделяла роль фельдмаршала А. В. Суворова, овеянного славой турецких и польских кампаний. Прочие русские генералы и фельдмаршалы для французской прессы словно бы оставались в тени этого гениального военачальника. Его образу придавался в газетах яркий «этнический» оттенок, доходило до карикатурного изображения Суворова в собирательном образе казака: алчного, подверженного порокам, фанатичного и жестокого. Анекдоты и слухи о нем появлялись задолго до начала боевых действий и месяцами не сходили с полос газет, можно сказать, что через этот персонифицированный образ русской армии французский читатель знакомился с «русской действительностью». Тем временем широко разрекламированный французской прессой образ Суворова сыграл неожиданную роль в Италии и Швейцарии, где мысль о непобедимости «северных варваров» распространилась не только среди элит, но и среди масс обычного населения и легла на благодатную почву ненависти к французским оккупантам. В результате местное население радостно приветствовало командующего в надежде на избавление от гнета республиканцев. Отсюда и последующее намеренное «снижение» французами образа русского полководца, насмешки по поводу боеспособности русской армии, которые призваны были отвлечь читателей от мрачных мыслей о ее мощи.
В период правления Наполеона печать целенаправленно не давала развернутых портретов русских генералов, с одной стороны, демонстрируя умеренность стиля пропаганды, с другой – избегая героизации полководцев противника, так как пример Суворова свидетельствовал, что не следует создавать командующему вражеской армии чрезмерно яркого образа, пусть даже негативного, ибо этот образ может быть использован самым неожиданным образом против его авторов. Вместе с тем газеты нередко обвиняли русских генералов в некомпетентности, обмане своих союзников, собственного монарха и даже Господа Бога, которому возносили благодарственные молитвы за победу в сражениях, которые сами французы считали своими успехами.
Представления о русской армии, ее силе, слабостях, особенностях комплектования, различных родах войск и внешнем виде являлись важнейшей составной частью образа России в целом, поскольку именно армия была наглядным отображением ее сил и возможностей. Кроме того, для многих французов армия была единственной частью России, которую они смогли наблюдать воочию. Характер газетных статей об армии сильно зависел от фазы взаимоотношений России и Франции – во время мира о России и русской армии писали скорее в позитивно-нейтральном ключе, демонстрируя ее успехи в войнах с другими странами (Швецией и Турцией). В периоды назревания конфликтов на первый план начинают выходить заметки о трудностях и мелких неудачах русской армии, а также сообщения о жестокости русских солдат, их варварском происхождении. В период войн газеты изобилуют принижающими армию противника сообщениями, демонстрирующими его слабость, низкие боевые качества, жестокость. Телесные практики, одежда, пища, нравы («алчность» и «фанатизм») – все, что казалось французам нецивилизованным, варварским, плохо объяснимым, подчеркивало инаковость противника и одновременно должно было продемонстрировать его слабость и превосходство французских войск.
ского климата в периоды международной напряженности прочно переплеталась с политической пропагандой, клише о «варварстве» и жестокости русских, агрессивных завоевательных планах русских царей. В периоды «затишья» такие сообщения о российском климате носили характер в первую очередь развлекательный и должны были наглядно продемонстрировать экзотичность описываемой страны, климат служил уникальным способом кодирования всей русской действительности. При этом географические и климатические условия целого ряда стран (Швеции, Пруссии, Польши) изображались журналистами в сходных фразах. Но в момент приближения войск Наполеона к границам этих стран, тема климата получала особое значение. Поэтому наполеоновская пропаганда была вынуждена пытаться скорректировать унаследованные из прежних эпох стереотипные представления об особенностях климата в регионе боевых действий. Газетные новости часто оказывались наиболее оперативными из всех способов получения информации, в отличие, например, от частной переписки, отправлявшейся военными на родину, поэтому им уделялось столь пристальное внимание как со стороны государственных властей, державших под неусыпным контролем содержание даже сообщений о погоде. Одновременно читатели, чьи родственники находились в тот момент в действующей армии, очень внимательно следили за любыми сообщениями с театра военных действий. И хотя эффективность пропаганды по корректировке стереотипов о климате в
