и попросить прощения. Вроде бы ничего сложного, однако подростковый апломб и дерзость никто не отменял.
Чем я отличался от обычного мальчишки? Добавь к этому месяц упражнений с гранями восприятия да занятий по фехтованию… Словом, я считал, что оснований для уверенности в себе у меня хоть отбавляй.
Однако настоящий лицедей должен чувствовать публику, так что я наступил своей песне на горло и смиренно вошел в кабинет.
Маграб и не подумал оторваться от книжки. Сидел, лениво листая страницы и просматривая текст, лишь слегка изменил позу – иначе и не скажешь, что он ощутил в комнате чье-то присутствие. С шуршанием сухой бумаги перевернулся еще один лист, заскрипела потертая кожаная обложка.
Тяжело сглотнув, я заговорил:
– Маграб… Риши…
Многие сыплют извинениями, нимало не смущаясь, однако, чем быстрее они выскакивают, тем хуже их принимают. Тут все дело в искренности, а вовсе не в словах. Все это само собой, вот только во мне зрел внутренний раздрай.
Конечно, на крыше я поступил неправильно, но за моими действиями не стояло ничего, кроме любознательности. Жутко хотелось больше понять о плетениях! Маграб и сам поощрял подобное стремление к знанию. В любом случае я отдавал себе отчет, что час назад повел себя не так, как от меня ожидали.
Вновь зашелестела бумага. Маграб молчал, уставившись в книгу.
– Риши, прости меня!
Он убрал палец со строчки, но глаз не поднял. Чего же еще хочет учитель, ведь я извинился? Наверное, надо объяснить, за что именно.
Я набрал полную грудь воздуха, пытаясь не нервничать:
– Прошу прощения за то, что хотел схитрить в нашем поединке. Знаю, что поступил безрассудно. – Учитель наконец взглянул мне в глаза, хоть и не удостоил ответом. – Мне не следовало думать, что я умнее тебя…
– Уфф. Ну, начало хорошее, продолжай.
Подавив желание повысить голос, я пробормотал:
– Мне не следовало экспериментировать, просто я вспомнил, что ты рассказывал об истории огня. Решил, что немного понимаю его природу, вот и захотелось проверить догадку. Конечно, надо было попросить тебя прерваться и рассказать о своей теории. Забыл об осторожности… Обо всем забыл, не сделал ничего, что полагается в таких случаях… Прости меня, риши.
Захлопнув книгу, Маграб положил ее на темную дубовую столешницу и оперся подбородком о сплетенные в замок пальцы:
– Похоже, теперь моя очередь извиниться за то, что разозлился, за излишнюю суровость?
Внезапно обретенная мудрость заставила меня смиренно промолчать. Впрочем, врать не буду – раскаяние Маграба мне здорово польстило бы. Другое дело, что скорее небо упадет на землю…
– Ари, я гневался не зря. Может, и был с тобой грубоват, однако правда на моей стороне. Плетение – не игрушка, не фокус для смышленых детишек, а инструмент изменения ткани мироздания, который позволяет нам идти по проложенной богами дороге. Стихии – это отдельный разговор. Легкомысленно в них вмешиваться не следует, тем более зная лишь малую часть их истории.
Еще раз извиниться? Нет, пока Маграб сердится, толку от этого не будет. Склонив голову, я уставился в пол, словно меня вдруг заинтересовали каменные плиты.
Учитель тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла:
– Ари, мальчик, меня беспокоит не столько твое поведение, сколько твоя безопасность. Я могу справиться с отдачей от прерванного плетения. Ты – нет.
– Что ты говоришь? Ведь я не пытался связать огонь!
– Все не совсем так. Ты ведь держал его образ на гранях восприятия, верно?
Я молча ждал продолжения.
– Так вот, в тот момент ты был одним из звеньев цепи. Мы оба воздействовали на огонь – каждый по-своему. Не восстанови я контроль, ты, резко схлопнув грани, получил бы жестокий удар. Наши волевые импульсы боролись друг с другом, огонь стоял между нами, и ты был частью плетения. Плетущий, пытаясь подавить волю противника, всегда рискует, и ни один из соперников не находится в безопасности. Внезапно остановить процесс – все равно что перерезать веревку воздушного змея и ждать, что он по-прежнему будет послушно реять над твоей головой.
Я облизал губы, только теперь осознав, что наделал.
Выходит, мои грани восприятия – не просто инструмент, помогающий лепить нужную реальность, не просто воля, навязываемая мирозданию. Они же – мой щит, удерживающий образ сущности, на которую я желаю повлиять, и не позволяющий ей нанести ответный удар. Грани – резец, молот и в то же время – защитник, не дающий мне стукнуть по собственному пальцу.
Пламени свойственно пожирать свою пищу, и для меня оно никакого исключения не сделало бы. Не восстанови Маграб контроль над происходящим, бушующий огненный вал обрушился бы на мое сознание. Я не представлял, какой урон мог нанести мне подобный удар, и все же был благодарен наставнику за то, что он предотвратил катастрофу. В тот миг я поклялся, что никогда больше не проявлю столь легкомысленного отношения ни к граням, ни к плетениям. Во всяком случае, пока не стану опытным мастером.
– Маграб, я понял. Понял. Я…
Он медленно поднялся, взял книгу и направился к встроенным в каменную стену полкам. Множество фолиантов и разрозненных документов свидетельствовали: у Халима нет ни времени, ни желания наводить порядок в этом хозяйстве. Маграб поставил книгу на место и подровнял несколько соседних томов.
– Вот в чем кроется трудность, Ари. Ты всегда понимаешь, но порой это лишь иллюзия. На самом деле – не всегда. Ты пока не созрел, и, возможно, именно по моей вине.
Стены комнаты словно раздвинулись, доказывая, насколько я еще мал. На столе Халима горели две свечи; мне захотелось принять их образы в свое сознание и обо всем забыть.
– Ари! – Голос Маграба донесся будто из другой комнаты.
Крошечные язычки пламени тихо танцевали, и я, свернув материю разума, начал тонуть. Представил себе подпрыгивающие и мерцающие огоньки бесчисленное количество раз. Вспомнил наш урок на крыше, слова и движения Маграба, когда тот пытался укротить костер, и моя рука пошла вверх, словно ее потянули за ниточку.
– Ари?
Я не обратил на оклик ни малейшего внимания.
– Так…
Сильная рука, вцепившись в мое запястье, сдвинула меня с места и выдернула из подступающего транса.
По спине прокатилась ледяная волна и осела где-то в затылке. Резкий переход меня ошеломил.
– Что ты делал? О чем думал? Что за слово ты произнес, Ари?
Я все еще никак не мог прийти в себя.
Маграб снова встряхнул меня так, что моя голова закачалась, словно у куклы.
– Ари!
Наконец в глазах прояснилось, и я, не отдавая себе отчета, заговорил:
– Что такое «так» и «рох», риши?
О смысле этих слов
