Думаю, правила приличия можно отбросить, когда пытаешься отвлечь пятилетнюю дочь от того, что мы заперты в подвале во власти маньячки, которая с каждой минутой все больше съезжает с катушек.
После того как Бекка закрыла угольный желоб, я услышал ее бегущие к дому шаги. Она сильно хлопнула дверью, как и положено подростку, каким Бекка притворялась. Теперь она расхаживала взад-вперед по дому, и я ощущал, что воздух буквально наэлектризован, отчего мне становилось страшно.
– Папы ничего не пекут, – отвечает София, словно вот-вот заплачет. Вдруг я сказал что-нибудь не то: возможно, напомнил ей о Майне?
– Многие папы пекут. Уверен, что следует попробовать. Не с одуванчиками, конечно, вот гадость-то! Эта Бекка – балда. Кому захочется есть траву?
Чем сильнее я стараюсь заставить дочь улыбнуться, тем грустнее она становится и прижимает руки к лицу.
– Папа, – едва слышно шепчет она, переполненная эмоциями.
– Мы скоро увидим маму, конфетка, даю слово.
Мой голос прерывается от слов, слишком уж похожих на ложь. Конечно, такое возможно, наверняка существует вероятность, что Майна выберется оттуда живой. Мысль, что я ее потеряю, невыносима для меня.
– Па…
Пальцы Софии буквально пляшут вокруг шеи, и тут я понимаю, что это не прилив эмоций, а настоящая паника. Она вытаращивает глаза, трясет головой, и я вижу, как губы у нее распухают, будто ее пчела ужалила. Слон падает на пол рядом с Софией.
– Что было у тебя в сэндвиче?
Снова, почти крича, потому что она замирает и смотрит на меня полными ужаса глазами, я спрашиваю:
– София, что было у тебя в сэндвиче? Дай мне попробовать, сейчас же!
Я дергаю наручники, словно они волшебным образом разомкнулись. Дочь подбирает аккуратно сложенные на полу крошки, и, едва коснувшись их губами, я ощущаю запах и вкус. Арахисовое масло.
– Нам даже держать его в доме нельзя, – сказала Майна, когда мы вернулись от врача, а София пребывала в счастливом неведении о потенциально фатальном диагнозе, который ей только что поставили.
– Аллергия у нее не такая уж и сильная. Есть люди, которые не могут находиться в трех метрах от куста арахиса или вообще от его зерен. Губы у них распухают мгновенно, как только кто-то в баре откроет пакетик с этими орешками, – сообщил врач.
– А если София все-таки откроет банку? Она ведь слишком маленькая, чтобы понимать, какой спред ей можно, а какой нельзя.
– Я поставлю банку на самый верх холодильника, там она ее даже не увидит, – произнес я.
Арахисовое масло было моей слабостью, я мог есть его ложкой прямо из банки перед долгой пробежкой или намазывать на гренки воскресным утром.
Со времени постановки диагноза у Софии случилась лишь одна аллергическая реакция, когда кто-то из беспечных родителей угостил ее на утреннем чаепитии бисквитом, не спросив ничего у Майны.
– Ужас был полный, – потом рассказывала она. – София затрясла головой так, будто туда попала муха. Я сделала ей укол из шприца-тюбика с эпинефрином и вдруг подумала: а если лекарство не поможет? Сам знаешь, покупаешь такие шприцы, считаешь, что они действуют, а если попадется бракованный? На заводе что-то не заладилось. Всего лишь один шприц с браком.
– Но ведь помогло же, – успокоил я Майну, потому что слова ее лились потоком, будто она забыла, что София гремит сковородками в своей игрушечной кухне, и все тревоги дня давно забыты.
– Да, но…
Я стиснул ее в объятиях, буквально задавив в ней панический страх.
– Лекарство помогло.
По мере взросления София научилась не брать еду ни от кого, кроме нас. Она привыкла носить с собой обед из дома на школьные мероприятия, спрашивать на вечеринках, есть ли в сладостях арахис. Мы вздохнули с облегчением. Но банка с арахисовым маслом продолжала стоять на самом верху холодильника, куда София никак не могла бы добраться.
– Спокойнее. Старайся дышать реже и ровнее.
Она вообще едва дышит. Я знаю, что грудь у нее сдавлена, словно на нее кто-то уселся, глотка распухла, и каждый вдох дается с трудом. Дочь шевелит губами, но не произносит ни звука. Веки у нее уже набухают, превращая глаза в узкие щелки.
– Бекка! – ору я так, что по сравнению с этим мои крики с требованием еды кажутся шепотом. Встаю на колени, словно небольшой выигрыш высоты разнесет звуки дальше, и беспрестанно грохочу наручниками по металлической трубе. – На помощь!
Можно за несколько минут или несколько часов умереть от анафилактического шока. В первый раз мы рванули на машине прямо к врачу, где нас пропустили без очереди к не растерявшемуся доктору, который сделал укол из шприца-тюбика с эпинефрином, одновременно позвонив в «скорую». В больнице нам выдали шприцы для самостоятельного использования.
– А что произойдет, если ей не вколоть адреналин? Насколько бурной будет реакция?
– Нельзя сказать определенно. Давайте не будем это выяснять в боевой обстановке. – Врач был молодым и внимательным, в его глазах читалось сочувствие. – Лучше всегда иметь в запасе шприц.
Всего их у нас четыре штуки. Один – в школьной сумке Софии, второй – в сумочке у Майны, третий – у меня в машине, четвертый – в ящике в кухне вместе с батарейками и игрушками трехлетней давности из детского набора «Хэппи мил», который продается в «Макдоналдсе».
– На помощь!
В кухне радио выключается, оборвав песенку «Нью-йоркская сказка». Я не дожидаюсь, пока Бекка отзовется.
– Мне нужен шприц-тюбик Софии. Ты дала ей арахис, кретинка, идиотка…
– Я тебе дала арахис! Сыра было мало, так что…
– Живо! Времени нет, она же может умереть, Бекка!
Я жалею о сказанном мною в ту секунду, когда вижу лицо Софии – распухшее и перепуганное. Сейчас ей с огромным трудом дается каждый вдох.
– Это неправда, милая, – тихо добавляю я. – Я это сказал, потому что нам очень нужен твой шприц.
Наверху раздается какой-то шум. Я слышу звяканье ключей и представляю, как на пол вываливают содержимое кухонного ящика. Я с силой дергаю наручники, страх и волнение добавляют сил моим затекшим рукам. Что мне делать, если София перестанет дышать? Если у нее остановится сердце?
– Скорее!
– Да не могу я его найти!
Наверное, Майна куда-то переложила шприц. Я ощущаю приступ гнева, что она мне ничего не сказала, мы об этом не говорили, я не услышал от нее слов вроде: «Я подумала, что, возможно, лучше держать шприц в коридоре, в ванной, в шкафу для посуды».
– Поищи в школьной сумке Софии! – ору я. Бекка издает звук, одновременно похожий на плач и на визг.
– Его там нет, он в самолете. Когда я прошлым вечером сидела с Софией, то взяла его оттуда. Мне велели оставить его на скамейке в парке, откуда его кто-то заберет.
– Какого чер… – Времени на расспросы нет. – Тогда у
