был?
Он смотрит на свой телефон, потом на меня.
— Просто друг.
Кивнув, я молчу, как обычно делаю рядом с отцом. Мне нечего сказать, кроме того, как зол на него за то, что бросил меня, когда я больше всего в нем нуждался, но, наверное, не стоит портить этим Рождество, поэтому я молчу. Как и последние двенадцать лет.
— Во сколько у тебя завтра самолет?
— В восемь утра.
— Могу нанять водителя.
— Я возьму такси.
Еще один кивок. Еще один момент неловкого молчания.
— Команда выглядит хорошо. Ты хорошо играешь.
— Ты действительно смотрел? — Черт. Этот вопрос был явно уколом в его адрес и прозвучал именно так, как я это имел в виду.
Отец слегка откидывает голову назад, как будто его ударили физически, а не просто словами.
— Конечно, я смотрел, Эван.
— Я подумал, ты уже давно перестал смотреть. Лет двенадцать назад.
Что, черт возьми, со мной происходит? Мне долгое время удавалось держать этот гнев в себе. Не знаю, почему не могу сдержать его сейчас.
— Точно так же, как перестал принимать участие в моей жизни двенадцать лет назад.
«Твою мать. Перестань. Говорить».
— Мне было не просто тогда…
— О, тебе было не просто? Тебе? Мне было шестнадцать, и моя мать бросила меня, а потом и ты тоже!
— Я никуда не уходил! — Его голос совпадает с моим.
— Возможно, ты все еще жил в доме в Индиане, но ты, черт возьми, бросил меня. Ты с головой ушел в работу.
— Конечно, я так и сделал, Эван. Нужно было больше зарабатывать. Вот почему она ушла от меня. Бросила нас.
— Ты перестал приходить на мои хоккейные матчи. Перестал быть моим отцом, и единственная причина, по которой тебе сейчас не наплевать, это то, что я в НХЛ и могу выиграть Кубок в этом году. Ты такой же золотоискатель, как и она, папа.
Даже я не верю в эти последние слова, вылетевшие из моего рта, но мне все равно. Я зол, и впервые за долгое время не знаю, как это контролировать.
— Кем, черт возьми, ты себя возомнил, говоря со мной в таком тоне? Я не для того воспитывал своего сына, чтобы он так разговаривал с людьми.
— Ты перестал воспитывать меня давным-давно.
— Эван… — В голосе отца звучит полное поражение, уголки его губ опущены вниз.
— Эв, какого черта? — Линдси стоит в дверном проеме между комнатой, в которой работала, и гостиной и смотрит на меня в полном шоке.
— Мне нужно идти, — встав со своего места, я просовываю руки в рукава пальто, прежде чем надеть шапочку. Я не могу смотреть на отца, сидящего за столом, потому что слишком много вины проносится через меня. И злости тоже.
— Сегодня Рождество. Куда ты идешь?
— К Мэддисонам, — выскочив в холл, я захлопываю за собой дверь и делаю глубокий вдох.
Черт. Этого не должно было случиться. Предполагалось, что меня это больше не должно волновать. Мне не нужно, чтобы отец любил меня. Я люблю себя, и этого достаточно.
Мое тело переполняет энергия, когда я спускаюсь на лифте в вестибюль, и когда холодный чикагский ветер обдувает меня, как только выхожу на улицу, это никак не успокаивает меня. Я все еще сердит.
Мне нужно успокоиться перед встречей с Эллой и Эм-Джеем, и я сажусь на ступеньку перед домом, все мое тело слегка дрожит, но не от холода, а от адреналина, бурлящего во мне.
Прошло уже много времени с тех пор, как я не мог нормально выразить свои чувства. Злость редко берет верх, но сегодня я не смог сдержаться. Не знаю, как отец не видит того, что сделал.
В глубине души я хочу, чтобы он извинился, и хочу, чтобы он был таким отцом, каким был, пока я рос. Я скучаю по тому человеку. Мне не хватает наших отношений, и мне неприятно признавать, что мне нужно, чтобы он любил меня так, как раньше.
Кислород вокруг меня, кажется, не хочет наполнять мои легкие, и я незаметно, насколько это возможно, пытаюсь сделать глубокий вдох, но ничего не получается.
Я думал, что люблю себя достаточно сильно, чтобы перестать заботиться о чьих-либо чувствах.
— Счастливого Рождества, — произносит мягкий голос.
Я поднимаю взгляд от своих скрещенных рук, Стиви стоит у подножия моих ступенек с протянутой бутылкой пива.
Мои легкие наполняются кислородом.
— Счастливого Рождества, — благодарная улыбка наконец-то скользит по моим губам. — Ты следишь за мной? — дразняще спрашиваю я.
— Выглядишь так, будто тебе это не помешает, — сунув пиво в мою руку, Стиви садится рядом со мной, подтянув колени к груди, чтобы сохранить тепло.
— Ты даже не представляешь, — чокаясь с ее бутылкой своей, я делаю большой глоток прохладной янтарной жидкости, прежде чем втянуть голову в плечи, чтобы успокоиться.
— Ты в порядке? — Стиви смотрит на меня, повернув голову, обеспокоенным и искренним взглядом своих сине-зеленые глаз.
Я на мгновение задерживаю на ней взгляд, понимая, что «сине-зеленый» не подходит в качестве прилагательного, чтобы описать ее глаза. Синий цвет больше похож на бирюзовый, такой, какой можно найти в самой яркой и чистой части океана. Зеленый цвет окаймляет внешнюю сторону, и он темный, как будто вы смотрите сквозь лес секвойи.
И я благодарен им за то, что они отвлекают меня, затягивая в свою завораживающую бездну.
— Да, я в порядке.
— Ну, слава Богу, а то как бы тебе было неловко, если бы я нашла тебя плачущим на ступеньках.
Эти красивые глаза сверкают озорством, прежде чем девушка прячет свою знакомую улыбку за бутылкой, делая глоток. Но ее юмор приносит столь необходимую мне передышку.
— Спасибо за подарок, — она толкается своим плечом в мое.
— Они тебе нравятся? — Мой взгляд блуждает по ее ногам, отмечая ее новые штаны.
— Мне они нравятся. Но они слишком дорогие.
— Я богат, милая.
— Я знаю.
