трапу самолета.
— Ты в порядке? — тихо произносит он, поворачиваясь ко мне лицом, пока идет к самолету.
Я киваю в подтверждении, но в моем закатившемся взгляде сквозит разочарование. Мэддисон знает, в чем дело. Он уже несколько недель пытается убедить меня уволить Рича. Но увольнять своего агента в год переподписания контракта, каким бы разочаровывающим он ни был — это самоубийство для карьеры.
Повернувшись спиной к самолету, я продолжаю шагать по асфальту, пока моя команда садится в самолет.
— Устал от чего, Зандерс? Надоело зарабатывать миллионы долларов в год? Устал от того, что за тобой увиваются люди? Надоело, что женщины бросаются на тебя?
— Да, вроде того.
— Что с тобой происходит, черт возьми? И это сейчас? Ты в пяти месяцах от возможного переподписания контракта с единственной командой, за которую хочешь играть в НХЛ. Хочешь все выбросить коту под хвост? Вперед. «Чикаго» платит тебе те деньги, которые они тебе платят, из-за имиджа, который ты и Мэддисон создаете, помимо хоккея. Но я найду тебе другую команду, которая, возможно, будет платить тебе намного меньше, если хочешь.
— Платить мне намного меньше или платить тебе намного меньше? — бормочу я себе под нос.
— Что ты сказал?
Подумываю о том, чтобы высказать ему свои мысли о том, что его волнует размер моей зарплаты только потому, что он получает процент, но не делаю этого. Я держу рот на замке.
— Ничего.
— С кем ты идешь на гала-вечер?
Этот вопрос я задавал себе много раз за последние несколько недель. Единственный человек, которого я хочу взять с собой, это Стиви, но там будет слишком много прессы. Я знаю, что она не может пойти со мной из-за этого досадного правила о невозможности общения. Но независимо от этого, я даже не знаю, захотела бы она пойти со мной.
— Ни с кем. Я иду один.
— Черт возьми, Зандерс. Нет, не пойдешь. Там будет слишком много прессы, чтобы ты мог быть там один. Я устрою тебе свидание, если ты сам не хочешь найти себе пару.
— Нет, Рич. В этом вопросе я остаюсь при своем мнении. Эта ночь слишком важна для меня, чтобы притворяться с какой-то гребаной хоккейной зайкой ради фотографий. Мы не вмешиваем «Активные умы». Делай что хочешь с моим имиджем, когда дело касается хоккея, но если это начнет влиять на фонд или детей, то я ухожу.
Тишина задерживается на линии между нами.
— Хорошо. Но у тебя есть пять месяцев, чтобы снова стать тем Эваном Зандерсом, которого знает и любит Чикаго, или я могу гарантировать тебе, что ты потеряешь свой контракт и отправишься на самолете в никуда, играя за город, в котором не хочешь быть.
Линия обрывается.
Мудак.
— ЭЗ! — зовет Скотт, менеджер нашей команды, с вершины лестницы, прямо у главной двери самолета. — Ты готов?
Оглядев взлетно-посадочную полосу, понимаю, что сажусь в самолет последним. Спешно поднимаюсь по трапу как раз в тот момент, когда старший бортпроводник закрывает за мной дверь.
— Все хорошо, чувак? — Мэддисон легонько толкает меня в плечо, когда я занимаю место рядом с ним.
— Рич, блядь, убивает меня.
— Уволь его.
— Не могу. Это будет хуже для моей карьеры, чем то, чем он угрожает мне сейчас.
— Чем именно?
— Как обычно. «Чикаго» не захочет переподписывать контракт, если я испорчу наш маленький дуэт. Что если люди начнут понимать, что я не тот, кем выставляет меня медиа, то фанаты отвернутся от меня.
— Это чушь, и ты это знаешь.
Вообще-то, я этого не знаю. Рич попал в точку с одним из моих самых больших страхов: если люди поймут, что я не тот ЭЗ, к которому они привыкли, они больше не будут меня любить.
— Клянусь Богом, он слишком одержим твоей личной жизнью, и не удивлюсь, если он получает деньги от таблоидов или газет, сливая информацию о том, где ты находишься или с кем ты.
Пожимая плечами, я молчу. На данный момент меня уже ничего не удивит, но, несмотря на это, я чувствую себя по-настоящему побежденным, как будто я застрял с этим образом до конца своей карьеры.
— Зи, — произносит Мэддисон чуть слышно. — Рич работает на тебя. Ты контролируешь ситуацию. Как бы ему ни хотелось заставить тебя думать, что это не так, вся власть в твоих руках.
Кивнув в знак согласия, откидываю голову назад на подголовник, опустошенный. Как будто изнурительная победа в овертайме недостаточно сказалась на моем теле, этот телефонный разговор с Ричем наложил свой отпечаток на мой разум.
Я хочу прекратить эти дурацкие игры. Хочу уйти с арены один, и чтобы никто не задавал мне вопросов по этому поводу. Хочу, чтобы «Чикаго» переподписал со мной контракт, не сомневаясь в том, что я принесу пользу команде. Хочу, чтобы Стиви разрешили проводить со мной время. И еще больше хочу, чтобы она хотела общаться со мной.
А еще очень хочу поцеловать ее.
И сегодня я очень устал от того, что не могу сделать то, что хочу.
— Быстренько позвоню Логан, прежде чем мы вылетим, — Мэддисон поворачивается к окну, набирая номер жены. — С Новым годом, детка!
О, разве я не упомянул, что сегодня канун Нового года, и у нас обратный ночной рейс в Чикаго, и в полночь мы будем лететь где-то над Канзасом.
И единственная девушка, которую я хочу поцеловать, когда часы пробьют двенадцать, так уж случилось, оказалась в этом самолете. Но я не могу прикоснуться к ней. Не здесь, и, возможно, вообще не могу.
— Как Логан? — спрашиваю я, когда Мэддисон заканчивает разговор.
— В порядке, — он улыбается сам себе. — Она купила платье для нашего мероприятия.
Я молчу, зная, что сейчас произойдет.
— Не могу дождаться, когда сниму его с нее.
Качая головой, я не могу удержаться от смеха. Счастливый ублюдок.
— Рич наседает на меня по поводу спутницы.
— Тогда сделай это. Мы оба знаем, кого ты хочешь взять, так почему бы
