объявила войница, вызвав перезвон смешков. – Переходим к предпоследнему на сегодня заданию, поскольку с кухни извещают о скорой готовности. Карина!
Старшая Варфоломеина выдвинулась вперед. Нет, это остальные машинально отступили, образовав вокруг нарушительницы пустое пространство.
– После занятия заступишь на смену. Об ответственности помнишь. Сейчас – упражнение с мячом, отработка одиннадцатишаговых ударов: последнее наказание, пожалованное цариссой в качестве замены несравнимо более страшного. Эй!
В дверях появилась пара бойников. Они тащили с царисского склада грубо сколоченные невысокие козлы, на которых обычно пилят бревна на чурки, которые, в свою очередь, потом колют на дрова. Две Л-образные опоры поддерживали бревнышко с тремя выемками: большой в центре и маленькими по бокам. Следом появился третий бойник с таким же отдельным бревнышком на плече.
Карина знала, что делать. Выйдя к непонятному агрегату, она опустилась перед ним на колени, шея легла в большую выемку, в маленьких разместились запястья. Потом Карину накрыли поперек шеи второй половинкой четко сошедшейся конструкции и с двух сторон закрепили клиньями, чтобы не распалось, а с выставленного в нашу сторону тыла наказываемой вскинули наверх латную юбку. Потом каждого из нас снабдили отдельным мячом.
– Час отработки ударов по мишени, – скомандовала Астафья. – Выстроиться в шеренгу. Поставить мячи. Приступили!
Глава 4
Ужинали все как были, не переодевшись. Некоторые, вроде меня или Томы, опустошали тарелку с виноватым видом. Глаза глядели в овощное рагу, старательно деля его на ингредиенты – только бы не подниматься на Карину, сидевшую с нами за одним столом. У других царило веселье, слышались похвалявшиеся голоса, кто сколько раз попал и как закрутил мяч. Мало кто думал, что сам мог оказаться на месте Карины. Наверное, это здорово для дисциплины, но как-то не по-человечески.
Посуду собрали двое бойников. Для учениц команды вставать не было.
Столы опустели. С них даже смахнули крошки. Наконец, в дверях появилась Астафья, в руках она держала кожаный свиток. Острый взгляд, пробежав по нам, остановился на Томе:
– Грамотная?
Выражение Томиного лица ответило раньше языка. Войница не стала дожидаться словесного подтверждения.
– Прочитаешь вслух, четко и с паузами. Чтобы даже те, кто раньше не слышал, с одного раза усвоили. Не усвоившие долго не живут.
Напутствовав таким образом, Астафья удалилась. Тома размотала свиток. Поперек длинного куска кожи располагались ровные строчки. Красиво выписанная кириллица. С приукрасами, но почти современно. Читалось легко.
Поерзав на скамье, Тома развернула свиток до нижнего края и начала:
– Пояснение о клятвах и обетах. Если кто даст клятву, то не должен нарушать слова своего, но должен исполнить все, что вышло из уст его.
Ученицы, перешептывавшиеся где-то сзади, затихли. Тома набрала воздуха побольше.
– Если выйдет муж за жену, а на нем обет или слово, которым связал себя, и услышит жена его и, услышав, промолчит, то клятвы его состоятся. Если жена, услышав, запретит и отвергнет клятву уст его, то не состоится она, и Алла, да простит Она нас и примет, простит ему.
Что за галиматья? Неужели нельзя сформулировать по-человечески, более удобоваримо? Видимо, нельзя. Нам дали официальный религиозный текст. Как в библии. Точнее, именно из библии, который переделан здешними «богословами» под местные требования. Потому что в обратное – что это наша библия списана с нужными погрешностями с их оригинала – я ни за что не поверю.
– Обет вдовых и разведенных, какую бы клятву ни возложили они на душу свою, состоится.
Скрипнула скамья, на нарушителя тишины так шикнули, что дальше слышались только звуки снаружи: шум шагов и невнятные голоса.
– Если несовершеннолетние дадут клятву в доме матери, и услышит мать, и промолчит, то все обеты состоятся. Если же мать, услышав, запретит, то все клятвы не состоятся, и Алла, да простит Она нас и примет, простит им, ибо запретила им мать.
За окном началось движение. Большинство голов обратились туда: двое бойников уносили с поля агрегат наказания Карины. Тома читала:
– Если муж в доме жены дал клятву, и жена слышала и не запретила, то обеты его состоятся. Если жена, услышав, отвергла их, то все вышедшее из уст его не состоится: жена уничтожила клятву, и Алла, да простит Она нас и примет, простит ему.
Теперь один бойник забрался на столб с топором и, прицельно размахнувшись, выбил обухом один за другим пару клиньев. Верхняя Т-образная перекладина рухнула на подставленные руки других. Перекладину с веревками унесли. Врытый столб остался на месте.
– Вот уставы, которые Алла, да простит Она нас и примет, заповедала об отношении между женою и мужем, между матерью и детьми в юности их, в доме матери их. Алле хвала.
– Алле хвала! – до боли в ухе грянуло в помещении.
Как черт из коробочки в двери материализовалась Астафья.
– Из услышанного советую сделать выводы. Теперь ноги в руки – и в кладовку. Берем утяжеленные мечи. Построение на выходе на счет двадцать. Один, два…
Сталкиваясь в проходе, ученицы ринулись исполнять приказ. Я со всеми. Стук, треск, топот. Визг и натужное сопение.
– Не мешаем друг другу! Толпа олицетворяет панику. Быстренько организовались! Одиннадцать, двенадцать…
Выданный инструмент представлял тупую мечеобразную болванку раза в полтора тяжелей настоящего оружия. Помнится, я жаловался на легкость деревянного меча. Получите, сударь. Еще жалобы, предложения, пожелания будут?
– Встать в шеренгу! Девятнадцать, двадцать. – Войница обозрела печальное запыхавшееся зрелище. – Плохо. Не лучшие мечи короны недалекого будущего, а рыкцарский сброд. Повторим. Еще раз, бегом, сдать оружие и рассесться на кухне! Один, два…
…И так восемь раз.
Когда все получилось идеально, Астафья подняла перед строем такую же тяжелую болванку. Мы ловили воздух пересушенными ртами, сердца вылетали, ноги подгибались, руки тряслись.
– Встаем в стойку. – Войница выставила левую ногу вперед. – Рубим с выпадом. Отходим. Защищаемся. Снова рубим. Приступили.
– У меня дома учебный меч намного увесистей, – шепотом похвасталась Зарина, легко управляясь с неподъемной железякой.
– Из свинца, что ли? – предположил я, сам размахивая с ощутимым трудом. – Или золотой?
Чугуна-то они не знают. Насколько понимаю, меня окружают исключительно медь и ее сплавы. Бронзовый век в собственном соку.
– Разговорчики! На столб захотелось?
Кто разговаривает? Никто не разговаривает. Столб любого приучит к порядку. Его не стоит убирать вообще, один вид орудия наказания повышает дисциплину и успеваемость на порядок.
Войница подгоняла:
– Вспомните «встречку». Слабый человек – мертвый человек. Слабое общество – мертвое общество. Быть слабым – предательство.
Упражнение продолжалось до полного изнеможения учениц. Не скоро сжалившись, войница сначала разрешила закончить младшим, тем, кто ронял меч от слабости. Старшие и особо упертые продолжали. Моя рука действовала…
