Потом облегчение от одного перемешалось с безумием другого. В горле застрял истерический смешок.
– Что же предлагаешь? – тупо вопросил я, хотя какого-либо развития событий, кроме единственного, ситуация не предполагала.
Зарина съежилась и натянула простыню на лицо.
– «И да воздастся справедливым», – еле слышно донеслось оттуда, из самодельной норки в стиле «меня не трогать, я в домике!»
В голопузом детстве я очень похоже обиделся на Тому. Причем, до смерти, непрощаемо, до самого завтрашнего утра. Играя в «доктора», девчулька совершила осмотр еще более мелкого карапуза в лице меня, а в ответном осмотре отказала. На год старше, невообразимо сильнее, не менее упрямая – что я мог с ней поделать? Перебесился, на следующий день еще раз напомнил, а получив второй отказ – смирился и больше с «нарушительницей слова» в такие игры не играл. А маленькая, но уже по-женски умная Тома считала правой себя: об очередности исполнения роли доктора договоренности не было. Правила детских игр придумывают сами дети, и если перед игрой внести пункт о взаимности я не озаботился, значит, мои проблемы – только мои проблемы. Так что по-своему Зарина права. Сам бы я в подобном случае подумал о том же… но только подумал. Хоть режьте, никогда бы не высказался вслух. «Пусть все рухнет, но восторжествует справедливость» – не мое кредо. Восстанавливать ее, обрушивая другие ценности, не есть хорошо. Надо учиться на чужих ошибках, опыт прошлого вопиет трубным гласом. Ну, пойду я на поводу вымученного девчачьего каприза. Жизнь разделится на до и после. Ни одно слово, ни один жест, ни один поступок не будут прежними. Возможно, мы забьемся в свои коконы или, наоборот, жизнь после станет раскрепощеннее, вседозволеннее, приятнее – в чем-то. В остальном… Исчезнет искрящая нервами возбуждающая мысли загадочность. Уйдут, хлопнув дверью, очарование и застенчивость. Окажутся под вопросом чистота и невинность. Наивность и откровенность. Точнее, они останутся, но переродятся в нечто иное. Как в кино чуточку укушенный неизбежно превращается в кровожадного вампира или в чуждого человеческому Чужого.
Я внутренне колотил себя за слишком взрослые мысли. Мал еще для подобного благоразумия! Почему не плыть по течению? Будет только лучше! Нескромная игра окажется ниточкой, потянувшей за собой целый паровоз. Локомотив притащит вагоны, один другого интересней и зубодробительней…
Исчезнет дружба, которая просто дружба, зато может появиться «связь». Хорошо, если появится. А если все рухнет к чертям собачьим? Или появится, а потом рухнет. Мои обиды останутся моими проблемами. Ее обида выльется в мою же проблему. Одно некстати брошенное слово – и здрасьте вам с того света. Статус-кво имел вероятность безопасного будущего. Провокация несла только беды. Не сразу, так после.
Надо же, как я расписал сумбур, взбивший серое вещество в черно-бело-полосатый гоголь-моголь. Конечная же мысль была одна: Зариночка, ну не готов я данную секунду на необдуманные поступки! Я жить хочу! Домой хочу! А как попасть домой, если меня вздернут за нарушение закона?
– Нет, – жестко отрубил я. – Ты не показывала себя специально. Вообще не показывала. Так получилось. Если так же получится со мной, возражать не буду. Но только так.
Тишина бывает тяжелей чугуна. Наконец, с соседней койки прилетело:
– Я красивая?
– Очень.
– Тебе нравилось на меня смотреть?
Уши запылали. И не у меня одного.
– Да, – шепнул я. – Потому что ты очень красивая. Давай спать.
Она не сдалась так просто. Обтянутая простыней грудная клетка, на которой пересчитывалось каждое ребрышко, вздулась в верхней, некостистой, части. Набрав воздуха, Зарина зажмурилась, и с бесповоротной решимостью в мою сторону прилетело:
– Если не произойдет ничего страшного… непоправимого… Если все останется, как есть… ты согласишься стать моим первым мужем?
Меня передернуло. Мозги, как при ударе в челюсть, вывернуло бешеным неприятием.
Она даже не понимает, как коробит слово «первым»! Словно приглашают сходить в кино знакомой компанией. Или выпить на троих. Или еще: поматросить и бросить, изначально зная, что позже будет другой. Нет, местным это в голову не придет даже от большой фантазии. Первым – значит, первым номером в общепринятом комплекте из трех. Без вариантов.
– Если когда-нибудь женюсь, – не оборачиваясь и тоже глядя в потолок, с расстановкой ответил я, – только на правах единственного. Никак иначе.
Заявление поставило Зарину в тупик. Ее глаза привычно принялись округляться, сломавшиеся бровки поползли на лоб. Она даже привстала:
– Так не бывает! Это нарушение природных и людских законов!
– С удовольствием поспорю. В следующий раз. Сообщу лишь, что в моем мире по-другому не бывает.
Запнулся. Негоже отвечать за весь мир. У одних допустимы четыре жены, а где-то в Тибете, Африке и Полинезии до сих пор в почете многомужество. Полигамия, полиандрия, в общем, сплошная полиамория. Везде сомневаются в традиционном стандарте и ищут свое. Даже шведы нашли. Правда, в основной массе сразу потеряли, но товарный знак застолбили. Да и обычный брак… Все ли живут согласно «не прелюбодействуй» и «не возжелай жены ближнего своего»? Вертикальная система добра и зла, где первое однозначно хорошо, а второе отвратительно, наш мир сломал и растянул по равнозначной горизонтали. Одна крайность теперь именуется моралью, другая – практическим расчетом. То и другое – хорошо. В разное время. Жутко нравственный идиот Достоевского Ф.М. (для несведущих: это не название радиостанции) портит всем жизнь. Цыкающие на неправильную одежду бабульки в церкви отвращают от Церкви. Воспитательный девиз «делай, как говорю, а не как делаю» дает обратный эффект. Честность заставляет выдавать соратников, отправляя на смерть. То есть, мораль и игра в мораль одинаково треплют всем нервы, иногда угрожая жизни. Бессовестный банкир живет хорошо. Его хитромудрые аферы ломают жизни одним, но поднимают других. Одни убийцы убивают других, зачастую еще более кровавых. Найти в каждой ситуации баланс между моралью и практическим расчетом – вот задача человека. Чтобы остаться человеком и не быть проклятым окружающими.
Почему же местная традиция так выбивает из равновесия? Лишь потому, что не нравится? Потому что по-другому, не так, как у нас? Они нашли свою золотую середину. Им так лучше. Привычно. Иначе представить не могут. Зачем лезть со своим уставом с чужой монастырь? У них даже честнее. Как положено по установившемуся закону, так и делают. Зато семья – превыше всего. Дороже жизни. Привет нашим борцам за права человека против прав общества. И за права иметь это общество как заблагорассудится, если знаешь хорошего адвоката.
Поэтому я умолк. Не принял их традицию, но и свою навязывать не стал. Каждому свое.
Уставившись на меня, как кроманьонец на монитор, Зарина села на лежаке, поправив сошедшуюся впереди простыню и
